Это была одна из основных причин, по которой Алек стремился создать собственные мощности. Он очень хотел не зависеть ни от кого: не спрашивать, что можно печатать, а что нет; не клянчить визы и разрешения, не обивать пороги кабинетов старых чудаков и чванливых дураков, а печатать, печатать на полную мощь станка.
Для этого нужно было сделать еще три-четыре удачных захода и получить необходимые деньги, и, в частности, энциклопедия, заказанная британцами, могла в этом существенно помочь. Алек мог подозревать, для чего нужна такая публикация. Открытой публикацией институты, не патентовавшие своих изобретений, фактически отказывались от многих важнейших ноу-хау ядерной энергетики — например, как изготавливать особо прочные, не боящиеся перегрева урановые стержни. Как британцы сумели это пробить, Алек не знал, он знал одно: уже первый тираж даст больше половины нужных ему денег. А там, если удачно подсуетиться и прокредитовать, то можно быстро отбить и все остальные деньги. А дальше…
Алек счастливо улыбнулся, прижал папку с планом издательства к груди, встал из-за стола и закружился по чердаку в ритме вальса — мимо стола, мимо окна, мимо двери… Он был счастлив.
Резкий толчок в дверь прервал танец и откинул Алека к шкафу, а сверху на него тут же посыпались так и не разобранные старые рукописи и прочий хлам. На пороге возник Черкасов.
Алек замер, и тут же пронзительно задребезжал его телефон.
Черкасов, тяжело ступая, прошел в центр маленькой комнаты, под неумолчную телефонную трель сел в кресло хозяина чердака, поднял и тут же опустил трубку на рычаги. Алек тряхнул головой и выскочил из оседающей на пол тучи потревоженной пыли.
— Ну, здравствуйте, ваше преподобие! — без тени улыбки поздоровался зам по режиму. — Пыль веков ворошите?
— Зд-д-дрррсссте, — дрогнувшим голосом поприветствовал его Алек: визит Черкасова не сулил ничего хорошего.
— Что такое? Заикаетесь? Может, доктора? Логопеда? Не хотите?
— Нет, — мотнул головой Алек, — не хочу.
— А проктолога?
Телефон отрывисто затрезвонил.
— Тоже нет, — поджал губы Алек и двинулся к телефону.
— А надо бы, — недобро проронил Черкасов, поднял и тут же опустил трубку на рычаги, — залезть бы тебе в задницу и выпотрошить!
Алек собрал все свои силы в комок.
— Вы о чем, Борис Васильевич? Я решительно не понимаю вас…
— Решительно? — придвинулся вперед Черкасов. — Сейчас объясню. Я тебе, как человеку, все утверждаю. Так?
— Так, — согласился Алек, хотя это было вовсе не так. Черкасов все время норовил завернуть ему как можно больше тем и публикаций.
— Вот. Правильно. Так! Сам говоришь! — Черкасов ухватил тренькнувший телефон за шнур и яростно выдернул его из розетки. — А чего же ты бежишь через мою голову к Рунге и выцыганиваешь его «добро»? Какого хера? Я тебя, Моисеич, спрашиваю?!
— Я… не Моисеич… — начал было Алек, но Черкасов грубо его прервал:
— Знаю! И не Абрамович!!! Тоже не забывай. Это ему многое позволено. Но и его время придет. Разберемся! — Черкасов погрозил огромным кулачищем куда-то в сторону Чукотки, а может быть, Кремля.
Алек сунул руки за спину, затем — в карманы, затем приосанился…
— Я не понимаю…. О чем вы…
— Не понимаешь? Сейчас поясню. Тебе что нужно? Печатать?
— В общем, да, — не понимая, к чему клонит Борис, ответил Алек.
— Ну и печатай! Какого хрена ты лезешь к ректору?
Алек на мгновение прикрыл глаза. Да, тон у Черкасова был хамский, но по сути… по сути, он только что всем своим поведением признал поражение.
— Запомни, Моисеич, — цедил Черкасов, — навсегда запомни: в этом институте право первой ночи принадлежит мне.
Он положил свои большие руки поверх бумаг Алека, и его взгляд упал на свежие гранки. Он поднял один лист и, шевеля губами, прочитал название: «The Nuclear Physic Encyclopedia». Ухмыльнулся.
— Энциклопедия ядерной физики? О-о-очень интересно! Что-то я не помню, чтобы ты у меня спрашивал совета по этому поводу. А? Моисеич?
Алек похолодел. Эти гранки вовсе не были предназначены для чужих глаз. Черкасов понимал, какой замечательный рычаг попал ему в руки, и уже двинулся в контратаку:
— Но сначала объясни-ка мне, что произошло с планом…
Наваждение
Когда Соломину принесли первые данные прослушки, он смущенно хмыкнул и перепроверил данные еще раз. Выходило так, что Алеку в последние пять минут звонили трижды с одного и того же номера и Алек трижды демонстративно поднимал и опускал трубку. Но не это было самым удивительным.
— Вы уверены, что это его телефонный номер? — переспросил он старшего смены.
— Абсолютно.
— А вы ни в чем не ошиблись? Ни в адресе, ни в годе рождения, ни…
— Исключено, — решительно оборвал его старший смены, — я за свою работу отвечаю.
Соломин растерянно пожевал губами и замер, уставясь в никуда. Выходило так, что Алеку Кантаровичу трижды звонил из своей квартиры Артемий Андреевич Павлов, сын Андрея Андреевича Павлова из МИДа и однокашник самого Соломина по Высшей школе КГБ.
«А может, это не он звонил? — попытался спасти положение Соломин, — скажем… ну, и кто? Жена? Но они ведь, кажется, в разводе… Домработница? Ага, нечего ей больше делать, кроме как в секретный НИИ звонить — исключительно из квартиры шефа! И кто тогда?»
К сожалению, из-за того, что Кантарович в разговор не вступал, прослушка ничего о личности звонившего сообщить не могла.
Логичнее всего был бы вывод, что звонил сам Артем — например, по заданию тех, на кого он, вероятно, работает… под адвокатским прикрытием. Просто исходя из того принципа, что «бывших не бывает».
— Так вас растак… — выдохнул Соломин.
Таких накладок быть не могло: смежники просто обязаны были его предупредить! Даже не потому, что этого требовали межведомственные приличия; но есть же элементарная техника безопасности! Не стой под стрелой! Не проверяй посты без начальника караула! Не суй свой нос в чужой вопрос, наконец!
А спустя еще полчаса ему принесли свежую распечатку. Прибывшая вчера из Штатов Софья Павловна Ковалевская вышла-таки на Алека Кантаровича! И звонила она с того самого, уже трижды засветившегося телефона, домашнего телефона бывшего разведчика, а ныне преуспевающего адвоката Артемия Павлова.
— Брр-р-р… — тряхнул головой Соломин. — У меня что, галлюцинации?
Но это не были галлюцинации. Хуже того, когда он кинулся к телефонам и переговорил со всеми, кто имел отношение к его работе, выяснилось, что НИКТО из смежников не ведет ни малопонятного Алека Кантаровича, ни… мгм… эту Софью Ковалевскую, ни, само собой, Артемия Павлова.
— Вот я интересуюсь, Артемий Андреевич… — поднял глаза к потолку Юрий Максимович, — а не имел ли ты, случаем, несанкционированных контактов? Ну, когда еще учился в Штатах… И не пытаешься ли ты прямо сейчас впасть в грех тридцатисребреничества?
Судя по контексту событий, нечто подобное прямо сейчас и происходило.
Платоны
Уже через час после того, как Соня отыскала-таки Алека по надиктованному Артемом адресу института КФ, ей стало ясно, что здесь ничего не ясно.
— Алек Савельевич, вы это серьезно?! — хлопнула ресницами Соня.
Посреди чердачного помещения стоял штабель книг о спасении окружающей среды. И это следовало как-то реализовать в рамках организованной Кантаровичем благотворительной акции.
— А что такого? — пожал плечами Алек. — Я обещал твоему отцу подыскать достойную работу, и я тебе ее подыскал. Обходишь офисы крупных компаний и агитируешь средний и старший менеджерский состав за милосердие, благотворительность и добросердечность. Чем не достойное занятие?
Соня открыла взятый из штабеля томик и заглянула внутрь. Это были изданные Алеком и никому в стране не нужные труды по защите окружающей среды. Нетленные и бесценные в силу тотальной непокупаемости книжонки ваялись старейшими членами Академии наук. Рунге же через эти издания имел серьезный козырь в разговоре с Президиумом, населенным такими же, окончательно выжившими из ума, авторитетами советской эпохи.