Вскоре Вовес снова показался на перроне. Он подошел к третьему от входа окну, сквозь стекло которого виднелась шляпка его жены, потом помахал рукой вслед тронувшемуся поезду и решительно направился в сторону вокзала.

…Войдя в вагон, Пичкарь задержался у окна в боковом проходе, протер ладонью запотевшее стекло, посмотрел в сторону Добжикова и видневшейся за селом кромки леса, который казался сейчас особенно родным и надежным.

Вздохнул, осмотрелся, выбирая себе место.

В Чехословакии места в вагонах не нумеруются. Вагоны в составе собраны попеременно первого и второго классов — «единички» и «двойки». Все они купированные, каждое купе на шесть сидячих мест. В купе первого класса мягкие диваны со спинками, во втором классе— дубовые скамейки. Спальных вагонов и мест для лежания нет. Территория страны небольшая, и спать в дороге не приходится — поездка в любой конец страны закапчивается через несколько часов.

Поезд, постепенно набирая ход, прогремел по мосту, две недели назад поврежденному группой Веклюка. Под откосом и сейчас виднелась искореженная взрывом ферма. Вагон сильно раскачивало.

Придерживаясь руками за стенку, Пичкарь подошел к открытой двери купе, откуда доносился оживленный разговор и веселый женский смех.

В купе было трое пассажиров: два молодых немца и удобно расположившаяся на противоположном диване пани Вовесова.

Один из немцев перегнулся к даме через столик и показывал ей что-то в цветном иллюстрированном журнале. Вовесова с интересом рассматривала рисунок и от души смеялась. Пичкарь успел заметить, что над головой у немцев, рядом с повешенной на крючке шинелью с обер-лейтенантскими погонами, в сетке для багажа лежал желтый кожаный чемодан.

Второй немец, небрежно развалившийся на диване с сигаретой в зубах, увидев нового пассажира, толкнул рукой дверь и захлопнул ее перед носом у Пичкаря.

Найдя в соседнем купе свободное место, Пичкарь повесил на крючок пальто и шляпу, пристроился в уголке. Не давала покоя одна назойливая мысль: как теперь быть с чемоданом? Вовесова может ехать только до Колина. Что, если оба немца едут до самой Праги? Как взять чемодан? Почему Вовес, всегда такой осторожный, на этот раз опрометчиво устроил свою жену в купе, занятое немцами?

Поезд останавливался на всех маленьких станциях, и время тянулось мучительно медленно. Перед Пардубице в вагон вошли два чешских четника и немец-фельджандарм с нашивками штабс-фельдфебеля. Рывком распахнув двигавшуюся на роликах дверь купе, четник окинул взглядом притихших пассажиров:

— Проверка документов и вещей, панове!

Сидящая рядом с Пичкарем худенькая пожилая женщина в черном джемпере и старомодной шляпке торопливо расстегнула сумочку, первая протянула документ.

— Пане врхни, — обратилась срывающимся от волнения голосом к стражмистру. — Я ездила в село к брату. Везу в Прагу немного продуктов, — кивнула на лежащий в сетке чемодан.

Стражмистр мгновение помедлил, оглянулся назад в проход вагона, шагнул в купе.

— Покажите, что везете, — хмуро сказал, возвращая документы. Чтоб освободить место на диване для просмотра вещей, Пичкарь поднялся, вышел в коридор.

Из соседнего купе, осторожно прикрыв за собой дверь, вышел немец-фельджандарм. Там, конечно, все было в порядке. Не станет же он рыться в чемодане у офицеров!

— Ihr Ausweiß, bitte![58] — обратился он к Пичкарю. Мельком глянул на документ, пробежал глазами вложенную в аусвайс справку из больницы.

— So. Alles in Ordnung![59] — и двинулся по проходу дальше…

Колеса вагона сдвоенно застучали на входных стрелках. Пардубице. Дверь соседнего купе со стуком откатилась в сторону. Первое, что увидел Пичкарь в ярко освещенном купе, это желтый чемодан в багажной сетке. Офицеры в фуражках и затянутых ремнями шинелях вышли в коридор, отсалютовали вышедшей их проводить Вовесовой и, довольные собой, направились к выходу.

В очередной утренней почте, доставленной Томашем Покорны, Иозеф Киттлер сообщил, что в село Горные Елени прибыла на постой гитлеровская часть численностью до пятисот человек.

«Судя по внешнему виду и моральному состоянию солдат, — писал Киттлер, — часть эта прибыла с фронта, где русские, видать, задали им изрядную трепку. Кроме стрелкового оружия и десятка пароконных повозок с патронами и разным барахлом, никакой материальной части немцы не имеют — все остальное, вероятно, брошено в бою…»

Томашу пришлось снова отправиться к «почтовому ящику» Киттлера — отнести записку с просьбой выяснить, какое это подразделение и с какого участка фронта оно прибыло.

Два последующих дня Томаш приносил сообщения от Киттлера. Тот подробно описывал, как немцы ведут себя в селе, делился своими соображениями о том, что это, очевидно, какой-то отдельный батальон, отведенный в тыл на переформировку. Капитан — командир батальона— занял под свой штаб половину просторного дома местного старосты Немцы, видать, ничего о партизанах не слыхали, ведут себя очень беспечно, а сам капитан, обрадованный, что попал, наконец, в безопасное место, увивается возле дочки старосты и каждый день под вечер уводит ее на прогулку за околицу села.

— А вчера, — добавлял Киттлер, — в село прибыла на тягачах батарея из четырех стопятидесятимиллиметровых орудий, а также еще несколько сот немцев.

Упоминание Киттлера о том, что гитлеровцы чувствуют себя в этом окруженном лесом селе вольготно, а их командир даже гуляет с девицей за огородами, навело нас на мысль попытаться подкараулить его и захватить во время прогулки.

На следующий день группа из шести партизан во главе с Сашей Богдановым отправилась к селу Горные Елени. Осмотрев местность, Богданов решил организовать засады в двух местах у дорог, ведущих из леса в село.

Партизаны разделились на две группы и, выбрав удобные места в кустах на опушке леса, стали наблюдать за селом, крайние домики которого были совсем рядом. Погода стояла чудесная, и на улицах села виднелось много солдат.

В полдень по дороге в лес мимо сидящих в кустах Богданова, Попова и Конькова проехала подвода с двумя солдатами. Попов стал уговаривать Богданова захватить солдат, но Богданов рассудил, что лучше еще подождать.

Вскоре со стороны дороги снопа донесся скрип колес по гравию. Подвода, до верху нагруженная дровами, возвращалась в село. Один солдат с заброшенной через голову за спину винтовкой шел сбоку повозки, придерживая в руках ременные вожжи. Второго не было видно. Наконец показался и он. Догнав подводу, немец подпрыгнул, достал лежащую на дровах винтовку и, вскинув ремень на плечо, зашагал вслед за подводой посреди дороги, Да, действительно, это были какие-то беспечные немцы. Неужели они не видели установленные всюду на лесных дорогах щиты с надписью:

«Achtung! Bandengelahr!»[60]

Сидеть в засаде пришлось долго. Солнце уже стало клониться к горизонту, и Богданов начал в душе сожалеть, что не взяли тех двоих, ездивших за дровами, когда на тропинке, огибающей огороды, показался офицер с девушкой. Теперь все внимание партизан было приковано к ним. Расстояние было небольшое, и даже без бинокля можно было рассмотреть улыбающееся лицо офицера под низко надвинутым козырьком фуражки, два железных креста на щеголеватом его кителе, черную большую треугольную кобуру парабеллума на ремне, начищенные до блеска высокие сапоги. Его спутница, собираясь на это свидание, тоже принарядилась: поверх платья — яркая зеленая шерстяная кофта, волосы на голове тщательно уложены в модную в то время высокую прическу.

Они о чем-то непринужденно болтали, часто останавливались, громко смеялись, но к месту, где притаились партизаны, близко не подходили.

Богданова это начинало беспокоить. Участь гитлеровца, так или иначе, была уже решена, — в село он живым не вернется. Николай Попов удобно устроился в канавке, готовый в любой момент свалить офицера очередью… Но ведь задача-то была взять его живым!