Ти Джею захотелось закричать — так громко, чтобы здесь вылетели окна! Чтобы стены ненавистного суда развалились и он мог вырваться на свободу. Эллис стояла рядом и дрожала. Хрупкая на вид, она не ломалась под ударами судьбы и стойко переносила все беды, обрушившиеся на их семью в последний год. После гибели младшего сына во время апрельских взрывов в Лондоне и ареста мужа именно она стала главой семьи.

— …совершение противоправных действий, — продолжал читать приговор председательствующий судья.

Порой ему встречались сложные выражения, а местами он даже терял смысл прочтенного, но все-таки читал и читал — по инерции. Шло описание коварной подрывной деятельности разоблаченного кадрового разведчика Хоупа, и судья назвал всех, кто попал под влияние обаятельного «норвежца». Выходило так, что абсолютно слепые, от роду слабые умом русские никак не могли устоять перед чарами и баксами британца и с удовольствием поддавались гипнозу, при этом чудесным образом сохраняя девственную невинность агнцев.

— Осуществляя, таким образом, заранее подготовленный и продуманный план по получению информации оборонного значения, тем самым причинив вред интересам безопасности и обороноспособности государства…

Ти Джей снова закрыл глаза и стиснул руки жены. Охранник молчал, так как адвокат приблизился вплотную и практически закрыл их своим телом. Прапорщик хмыкнул и решил не связываться с хрупкой стойкой женщиной и слишком напористым адвокатом. И супруги обнялись через решетку и уже не понимали, где их руки, а где металл, прошедший через их тела и впившийся в их судьбу.

— Назначить наказание в виде смертной казни…

Судья сделал эффектную паузу, краем глаза наблюдая, как понявшая русскую фразу жена подсудимого стала оседать в руках мужа. Ти Джей подхватил ее с одной стороны, а его адвокат Павлов — с другой. Сержант-конвойный сделал движение, но тут же замер под яростным взглядом прапорщика. Судья откашлялся и пояснил:

— Поскольку в государстве введен мораторий на смертную казнь, она будет заменена на высшую меру наказания, пожизненное заключение. Отбывать назначенное наказание осужденный будет в колонии строгого режима для лиц, совершивших государственные преступления. Приговор может быть обжалован в течение десяти суток после его оглашения. До решения вопроса в кассационном порядке мера пресечения остается прежняя — содержание под стражей.

Судья захлопнул папку и сделал знак конвою. Старший кивнул. Сержант и старшина открыли клетку и скомандовали по-русски: «Выходи!»

Ти Джей слышал эту команду, наверное, тысячу раз, но сейчас не спешил «выходить».

Слезы навернулись на глаза и, так и не выплеснувшись наружу, застряли в горле. Смерти он не боялся; он видел ее безносый оскал много раз. Сейчас он боялся жизни. Вечной жизни в тюрьме…

Двери загрохотали, и Ти Джей вздрогнул и открыл глаза: ни здания суда, ни конвоя, ни приговора — все та же, целые сутки как знакомая камера.

— Усманов! На выход. К вам прибыл адвокат.

Только что сидевший на шконке, поджав ноги, Рахим Усманов стремительно влез в кроссовки и дисциплинированно подошел к конвою.

— Ну, наконец-то…

Ти Джей снова прилег. Ему не хотелось ничего, и даже от ужина он отказался. Лишь выпил стакан чая.

«И это они называют чаем, — презрительно подумал Ти Джей, как только попробовал безвкусную сладковатую водицу. — Разве можно сравнить наш «Darjeeling» или «English breakfast» с этим русским «Лефортовским». Это как наша Великая Демократия и ваша Перестройка…»

Рахима увели к адвокату, и в этот момент к нему подсел второй сосед. Он весь трясся то ли от страха, то ли от напряжения, наклонился к самому уху Томми и быстро зашептал:

— Наш… сед… хим… не… рьте… му… он… тукач… ссад-ной.

Томми не мог видеть губ говорящего и поэтому различал лишь отдельные согласные и слоги. Он отстранил от себя экс-министра, быстро достал прихваченный с допроса листок бумаги и сунул соседу ручку, ткнув в лист: «Пиши!»

Тот, озираясь, как будто за ними наблюдали, лихорадочно вывел: «Рахим — предатель и стукач. Он никакой не боевик и не фальшивомонетчик. Провокатор!!! Берегитесь!!!» Посмотрел на Ти Джея. Тот кивнул, что все понял. Старик схватил листок, оторвал запись, сунул в рот и принялся отчаянно жевать, корча невообразимые рожи.

Томми брезгливо покачал головой. Ну и нравы у этих русских членов правительства! У нас, конечно, тоже министров иногда ловят за руку, но чтобы они жрали свои записи — это уже полное варварство. Нечего удивляться, что они до сих пор ездят по правой стороне дороги. Томми похлопал старика по плечу и показал ему большой палец. Сказал одними губами:

— Спасибо!

Наседка

Рахим Усманов переглянулся с адвокатом и бросил тревожный взгляд на неизвестного ему следователя с волчьим взглядом.

— Господин Усманов, — тихо, мягко произнес адвокат, — это господин Соломин.

Рахим заволновался.

— Нет-нет, не беспокойтесь, господин Соломин не имеет к вашему обвинению никакого отношения, — жестом приглашая присаживаться, пояснил адвокат, — но он мог бы посодействовать в вашем деле.

Рахим осторожно присел на краешек стула, и доселе неизвестный ему следователь сразу перешел к делу.

— Я не могу повлиять на ход расследования по фальшивым долларам США, — сразу объяснил он, — однако в вашем деле есть еще одно обвинение — по связям с вашим зятем-боевиком.

Рахим дернулся. Эта часть ему и его адвокату доставляла наибольшие хлопоты, ибо следователь мог повернуть это обвинение как угодно.

— Так вот, я могу посодействовать, чтобы это обвинение из дела убрали.

Рахим глянул на адвоката, и тот кивнул.

— Это правда.

— А что взамен?

Соломин нехорошо улыбнулся:

— Ваш сосед-норвежец… спровоцируйте его на драку.

Рахим задумался. Пока предложение выглядело вполне деловым.

— Он что — должен нанести мне телесные повреждения, чтобы укатать его по статье?

Следователь улыбнулся.

— Ну, это в идеале. Пока просто затейте драку и вызовите конвой, если он сам не вызовет. Мы его переведем в штрафной изолятор за нарушение порядка.

Рахим задумался. Задание было весьма простым и очень соблазнительным. Хотя он, конечно же, понимал, что значит перевод в ШИЗО. Для многих это оборачивалось возбуждением нового уголовного дела, и даже если ты входил в эти стены не виновным ни в чем, выходил ты уже не на волю, а в лагерь.

— Договорились. Но мне нужно подтверждение от моего следователя.

Соломин глянул на часы.

— Конечно. Он придет минут через пять, но в принципе я с ним этот вопрос уже перетер. Проблем не будет, я думаю.

Рахим старательно подавил рвущуюся изнутри счастливую улыбку. Он и мечтать не мог о таком везении.

Крыса

Томми так и бродил в полусне по знакомым лондонским закоулкам и снова возвращался к Вестминстерскому аббатству. Мысленно оглядывал церковь Святого Петра, что по праву считается самым высоким культовым сооружением Британских островов. Навещал капеллу Генриха Восьмого и, конечно же, усыпальницу Исаака Ньютона. Именно к нему, великому земляку, доказавшему законы всемирного тяготения, он часто приходил в реальности — чтобы еще и еще раз прочитать эпитафию на надгробии, которую уже выучил наизусть. Пожалуй, Ти Джей хотел, чтобы нечто подобное изобразили потомки на его скромной могиле: памятник, бюст наверху и слова:

«Здесь покоится сэр Исаак Ньютон, дворянин,

который почти божественным разумом первый доказал с факелом математики движение планет, пути комет и приливы океанов.

Он исследовал различие световых лучей и проявляющиеся при этом различные свойства цветов.

Пусть смертные радуются, что существует такое украшение рода человеческого».

Ах, как хотелось Ти Джею — Томасу Джонатану Хоупу, потомку великого разведчика Сиднея Рейли, услыхать хоть пару слов, похожих на эти вечные строки.