— В чем здесь дело, Саша, как ты думаешь?

— В его ненависти к нам, в многослойности, что ли, этого чувства. Ненависть накапливалась в нем годами и уже достигла такой концентрации, что он не в состоянии скрыть ее притворством, вот она и прорывается. То, что под завязку, то есть через край, никогда не удержится в сосуде — закон физики. Так и у него. Мне кажется, я где-то понимаю истоки его личности. Я тоже два раза был на допросах, которые вел Золотов.

— И что заметил?

— Этот человек одержим манией лидерства, своей исключительности, властолюбия. Сделать другому человеку плохо, поступить с ним жестоко, беспощадно гораздо проще и легче для него, чем совершить хороший поступок. В нем отсутствует нравственная потребность делать добро. Самый короткий и верный путь к власти для таких, как Ягуар — жестокость. Это тот же фюрер, но только не ставший фюрером. Не сложись для Гитлера благоприятная обстановка, он так и остался бы мелким уголовником. Согласен?

Заурбек кивнул. Рассуждения Пащенко были во многом созвучны его собственным.

— Да он и не может быть другим, хотя бы потому, что в преступной среде, в которой он живет, насилие — самый веский аргумент в любых спорных ситуациях.

Широкое крепкое лицо Пащенко оставалось спокойным, только в небольших светлых глазах его Заурбек увидел волнение. Оно и понятно: с Ягуаром и его бандой у обоих были связаны довольно острые воспоминания.

— Кикнадзе особенно силен в этом мире, — продолжил Пащенко, — потому еще, что он достаточно умен, хитер, изворотлив. Вспомни, как быстро признался он в самом очевидном и создал иллюзию полного своего раскаянья. И все это ради того, чтобы поскорее уйти в лагерь, затеряться там, затаиться до поры, до времени. И вот это время для него пришло. Представляю себе, какой он сейчас озверевший. Как я тогда промазал с этой расселиной? Если бы устроил там засаду, взяли бы всех.

— Перестань, Саша, обвинять себя в ошибках, которые ты не совершал. Кто знал вообще о пещере, расселине? А насчет Кикнадзе ты прав. Еще Золотов говорил тогда, что Кикнадзе и ему подобные опаснее обычных уголовников. Вот нам с тобой и предстоит закончить разговор с ним. Все, как говорится, вернулось на круги своя.

Пока шел этот разговор, Тамик попытался пристроиться к взрослым, но те останавливали его взглядом. Мальчик понял, что папе и дяде Саше сейчас не до него, и ушел к матери. Скоро он появился вместе с ней. Залина принесла мужчинам кувшин с пивом и два стакана. Теперь Тамик решил, что никто его не остановит, и он надолго устроился на коленях у дяди Саши.

Пащенко с удовольствием выпил стакан пива, вытер ладонью губы.

— Нет, что не говори, Заурбек, а народные блюда да и все народное — это идеал, обкатанный до совершенства миллионами вариантов, и только один из них стал вот этим пивом, каким-то другим напитком, блюдом, одеждой, песней, мелодией, танцем… Черт подери! Человек — это такой космос, перед которым любая галактика проста, как солдатский погон.

— Оставим галактики, Саша. Как ты находишь идею операции «Контакт»? Осуществима она?

— Идея хороша и вполне реальна. Только надо продумать ее досконально с учетом возможного срыва. Особенно по сердцу мне кандидатура. Здесь ты придумал отлично. Кстати, ты уже передал оперативникам фотографию убитого в перестрелке с нами неизвестного из попутчиков наших дезертиров?

— Конечно, ребята из уголовного розыска уже роются в своих бумагах. Если удастся установить его личность, то это даст многое. Но архивы… Все, Саша, хватит о делах. Оставайся у нас. Кто знает, быть может, и увидим во сне что-нибудь приятное. Поспим под орешником. Знаешь, как хорошо из-под дерева на звезды смотреть. Поймаешь в просвете между листьев звезду, смотришь ей прямо в глаза и думаешь: может, и оттуда кто-то смотрит в твои глаза.

— Фантазер ты, Заурбек. Да, кстати, об Азамате. Какой парень вымахал. Специально ждал меня после дежурства. Как приятно было видеть его.

— Тем более, что он в нашей группе.

— Да, у него ожидается серьезная работа. Но, как договорились, о делах больше ни слова. Да и Тамик уже уснул, а как хотел посидеть с нами.

Осторожно взяв на руки уснувшего мальчугана, Пащенко пошел с ним к времянке, в которой жили Пикаевы.

Заурбек посидел еще минутку и тоже встал. Саша не возвращался, а это означало, что он не останется ночевать. Так оно и вышло. Пащенко почти выбежал из времянки и устремился к калитке. Но Залина оказалась проворнее: она опередила Сашу и стала перед ним непреодолимой преградой. Заурбек с улыбкой наблюдал эту сцену. Она повторялась всякий раз, когда Саша бывал у них в гостях и уходил домой. Залина, вообще, не очень строго следовала осетинским обычаям, отказываясь от устаревших, обидных для женщины, но один из обычаев — не выпускать гостя из дома с пустыми руками, она выполняла в обязательном порядке, особенно по отношению к Пащенко. Саша не раз жаловался на Залину Заурбеку, а тот усмехался и говорил:

— Так тебе и надо, женился бы, тогда и твоя жена также ловила бы меня.

— Ей-богу, придется, — смущенно бормотал Саша. — Ни к чему это, Залина, на моих друзей в общежитии не напасешься.

— Ничего, на здоровье, пусть едят, — отвечала Залина. — Я буду рада, если им понравится.

Пащенко попрощался и ушел. И сразу же в большом доме открылась дверь и во двор по ступенькам спустилась хозяйка дома — пожилая осетинка очень болезненного вида. У нее было два сына. Один из них погиб под Севастополем, другой, женившись на своей фронтовой подруге, уехал после демобилизации из армии к ней на родину — в Пензу, Батраз — так звали второго сына хозяйки — только недавно уехал к себе домой, в очередной раз потерпев неудачу в уговорах матери переехать жить к нему. Хозяйка, шаркая по каменистому двору галошами, прошла к курятнику, заглянула в него, и, на этом успокоившись, подошла к Заурбеку. Он уже знал, о чем она заведет разговор. Всякий раз, когда ей удавалось застать Заурбека во дворе, она начинала уговаривать его перебраться с семьей в дом. Зачем, говорила она, мне одной такой большой дом? Поселяйтесь и живите вместе со мной сколько хотите.

Заурбек давно согласился бы с хозяйкой, тем более, что и сын просил об этом, но у старухи, кроме сына, было много близких и дальних родственников, которые, быть может, рассчитывали на ее дом, и кто знает, как они поймут переселение квартирантов из времянки к хозяйке. Правда, старуха не брала с Пикаевых ни копейки, но все равно они были квартирантами.

Сегодня Заурбек решил поговорить с хозяйкой откровенно. Он посадил ее за стол под орешиной, налил ей пива, подождал, пока она пригубит его, а потом высказал ей свои опасения.

Хозяйка сначала было обиделась на него, а потом, поразмыслив, признала, что он прав, но сказала, что она переговорит со своими родственниками, и, если они не будут возражать, то Пикаевы переселятся к ней в дом. На том и порешили.

Когда старуха ушла, Заурбек выкатил из сарая старую хозяйскую одноколку, наполненную пахучим сеном, сделал себе постель. Не было для него большего удовольствия, как поспать под открытым небом на свежем душистом сене. Сейчас тем более у него была потребность помыслить в обстановке, где ничего не отвлекало бы от главного. Новое дело все-таки представлялось ему пока довольно туманным. Бесспорным пока оставался только факт побега из заключения Кикнадзе и Маринина. Но получит ли это обстоятельство какое-то продолжение здесь? Если Кикнадзе и Маринин не появятся в Орджоникидзе, то их побегом должны заняться другие и в другом месте. Заурбек подумал так и тут же отбросил такую возможность. Внутренняя убежденность в том, что Кикнадзе прочно связан с городом Орджоникидзе, исключала всякие сомнения. Наверное, Саша тоже сегодня долго не заснет. Завтра каждый из них должен дать свой прогноз возможному развитию событий, начало которым положил побег бандитов.

Кипит, гудит городской толчок. Кажется, и быть не может никакого порядка в его многоликой толпе. Свежему человеку это скопище людей в самом деле может показаться классическим примером полнейшего хаоса движений и звуков. Но если наблюдатель станет частью толпы и внимательно присмотрится к ней, то очень скоро заметит, что вроде бессмысленное перемещение людей здесь имеет четкую направленность. Так случается с человеком, который, приникая к окуляру микроскопа, впервые знакомится с броуновским движением молекул в капле воды. Поначалу кажется, что молекулы мечутся во всех направлениях без всякого толку, но, присмотревшись, наблюдатель обнаружит, что на самом деле каждая молекула имеет свою точку притяжения.