На следующий день Эди улетел в Крым, чтобы позже вновь вернуться в Москву и продолжить участие в последующих раундах схватки с противником накануне гибели великой державы — СССР…

Раньше не позволялось даже упоминать фамилий агента-нелегала или разведчика-нелегала, не говоря уже о публикациях о них в открытой печати. Их имена, казалось, были обречены на вечное забвение. Ничего не поделаешь: конспирация — непременное условие деятельности разведок всех стран, а нелегальной — в особенности. Нелегал не должен проявлять чрезмерной активности, ибо любая оплошность может обернуться бедой. Нелегал всегда одинок и рассчитывать должен только на себя во всех ситуациях. Его поведение не должно вызывать подозрений не только у сотрудников спецслужб, но даже и у случайных лиц. Если агент-нелегал или разведчик-нелегал грубо проверяется, то у контрразведки появляется стимул следить за ними изобретательнее и конспиративнее, что может только усложнить их жизнь.

Разведчики-нелегалы — люди необычайной судьбы. Такими их делает специфика работы вдали от Родины, тайная жизнь под чужими именами и с фиктивными документами. Такая жизнь длилась порой десятки лет, а известность приходила лишь к некоторым из них, да и то порой после смерти.

Но еще тяжелее складывалась судьба тех, кто был завербован советской разведкой. Перейдя на нелегальное положение, эти люди вынуждены были бороться на своей земле, жить среди своих сограждан, скрывая от них свои мысли и убеждения. Они все время рисковали вызвать к себе презрение и ненависть даже самых близких людей. К таким агентам-нелегалам относятся герои моей книги, бывшие граждане США Моррис и Леонтина Коэн. Тайна о них и их деятельности оберегалась очень тщательно. Даже после разоблачения очень немногое стало известно о них. По свидетельству бывшего заместителя директора ЦРУ Реймонда Клайна, «американская разведка не располагала какими-либо данными о супругах Коэн. Я слышал о них в 50-х годах, но не знал, что они работали в области атомного шпионажа. Фактически у нас, в Америке, до сих пор остается неясным, что на самом деле им удалось совершить. Только гораздо позднее мы поняли, что роль, которую сыграли Коэны, была очень значительна. Но мы об этом, увы, не подозревали долгие годы…».

Впервые я услышал о Коэнах в 1989 году. Справедливо возникает вопрос: как я получил доступ к совершенно секретным материалам из архивов внешней разведки, которые использованы при подготовке к публикации этой книги? Не погрешу против истины, если скажу, что шесть-семь лет назад это трудно было себе представить. Но настал момент, и руководство бывшего Комитета государственной безопасности, внимательно взвесив все «за» и «против», разрешило мне ознакомиться с делом № 13 676, в котором были заключены наисекретнейшие сведения о деятельности разведки по добыванию особо ценной информации, связанной с созданием первой в мире атомной бомбы в Соединенных Штатах Америки. По этому делу, в котором под грифом «совершенно секретно» — «хранить вечно» сосредоточено 17 томов и в каждом по триста с лишним страниц, и проходят американцы Коэны. Кроме этого, я использовал закрытые страницы публикации Краснознаменного института имени Ю. В. Андропова и некоторые документы из архивных папок разведчиков-«атомщиков», а также данные, полученные мною из бесед с самими разведчиками, в том числе с Моррисом и Леонтиной Коэн (когда я начинал работу над рукописью, они были еще живы). Должен заметить, что все лица, упоминаемые в книге, — это не выдуманные люди. Некоторые из них живы и по сей день. Я позволил себе дать вымышленные клички лишь двум агентам-«атомщикам» из числа американских ученых, чтобы их по вполне понятным причинам нельзя было расшифровать. Все остальное, описанное в книге, — и события, и чекистские операции, раскрытие которых раньше было не только невозможно, но и грозило привлечением к ответственности, — все это действительно имело место.

И коли речь в моей повести идет о подлинных событиях и умело проведенных разведывательных операциях в США и Великобритании, то они, надеюсь, подтвердят общеизвестную аксиому, что правда всегда необычнее вымысла, что она вполне может быть не менее захватывающей.

А посему я выражаю глубокую признательность за оказанную мне помощь бывшим руководителям нелегальной разведки ПГУ КГБ СССР генералам В. Г. Павлову и Ю. И. Дроздову, а также высококлассным профессионалам легальной разведки В. Б. Барковскому, Л. Р. Квасникову, А. А. Яцкову, Ю. С. Соколову, А. С. Феклисову и многим сотрудникам управления «С», которых, по понятным причинам, не могу здесь назвать. Среди тех, кто поддерживал меня в работе над этой книгой и проявил ко мне необычайное внимание, есть и настолько близкие мне люди, что их даже как-то неловко благодарить. Это бывший разведчик Игорь Прелин и ученый-физик, бывший заместитель руководителя советского атомного проекта И. В. Курчатова профессор Игорь Головин. Без них «атомная бомба» и в моей рукописи никогда бы, наверное, не «взорвалась».

На девяносто шестой день войны шеф НКВД Лаврентий Берия получил под грифом «особой важности» телеграмму из лондонской резидентуры. В шифровке сообщалось, что советская разведка добыла суперсекретные сведения о начале разработки в Англии мощного боеприпаса, обладающего колоссальной разрушительной силой. Сообщалось также, что научные исследования ведутся на базе химического элемента «уран-235», что англичане торопятся — их подгоняет постоянный страх перед гитлеровской Германией, которая может первой в мире изготовить подобного рода оружие и с его помощью одержать победу во второй мировой войне.

На следующий день Берия выехал в Кремль, чтобы доложить об этом Сталину. Выслушав его, Сталин медленно поднял руку, затем порывисто опустил ее и сказал:

— Я не верю, что с помощью какого-то одного химического элемента, который никто и в глаза не видел, можно выиграть войну… А не кажется ли тебе, Лаврентий, все это чистой дезинформацией?.. По-моему, нас хотят умышленно отвлечь от разработок новых видов вооружения, расбалансировать нашу экономику и перевести ее с военных рельсов на другое направление…

Сталин долго молчал, раскуривая трубку: он вспомнил вдруг, как однажды, в начале войны, к нему поступило письмо, в котором высказывалась мысль о возможности создания атомных бомб, обладающих чрезвычайной мощностью. Но Сталин, как и большинство других лиц, стоявших у власти, не мог осознать и предвидеть значения этого открытия для судеб мира, поскольку само выражение «ядерное деление» мало что говорило ему. И все же это письмо, убежденность его автора, что «надо, не теряя времени, делать урановую бомбу», заставили вождя задуматься. Однако, продолжая считать, что в условиях, когда Советская Армия терпит поражение за поражением, главной задачей должно являться обеспечение фронта снарядами, самолетами и танками, Сталин свел разговор о разведданных из Англии к лаконичному замечанию:

— Я хотел бы знать, Лаврентий, допускают ли законы природы взрыв такой силы, который приравнивался бы к нескольким тысячам тонн тротила?.. Кстати, передайте материалы разведки на экспертизу нашим ученым… И поинтересуйтесь у них, что они наработали по этому вопросу?

Берия в то время мало что знал о научных изысканиях по урану и практическому овладению ядерной энергией, хотя исследования советских физиков в этой области были уже тогда на высоком мировом уровне. Александр Лейпунский, подобно Энрико Ферми, еще в 1939 году предсказал возможность ядерной цепной реакции, а Георгий Флеров и Лев Русинов, подобно Лео Сциларду и Вальтеру Зинну, доказали, что каждое разделившееся ядро урана испускает от двух до четырех новых нейронов.

Задолго до полученной разведкой информации из Лондона, о которой Берия докладывал Сталину, сотрудники Института химической физики Яков Зельдович и Юлий Харитон провели расчеты цепных реакций и определили порядок критической массы урана-235 величиной до десяти килограммов, а в качестве заменителей нейтронов предлагалось использовать «тяжелую воду» и углерод. Ими же в предвоенные годы были выяснены условия возникновения ядерного взрыва летом 1939 года на семинаре в Физико-техническом институте, который возглавлял академик А. Ф. Иоффе. В организованной им же лаборатории ядерной физики Георгием Флеровым и Константином Петржаком было зарегистрировано в 1940 году спонтанное, без облучения нейтронами, деление тяжелых ядер урана.