По середине улицы, высекая из булыжника искры и лязгая гусеницами, разворачивался зеленоватый, поклеванный осколками танк. Свалив афишную тумбу, танк плюнул огнем. Вдоль бронированного борта «хорьха» хлестнула свинцовая струя. На башне танка виднелась цифра «17» и ярко белели небрежно выведенные краской три русских слова: «Вперед, на Берлин!»

Гольбах остервенело завертел баранку. По сторонам замелькали дома, витрины магазинов. У монастыря иезуитов машина взвизгнула тормозами и остановилась.

Майор повернул к Гольбаху белое, как бумага, лицо.

— Вы с ума сошли?!

— Оберштурмбанфюрер Людвигс остался в городе. Я его адъютант и обязан…

— Вы — идиот! — зашипел майор, захлебнувшись слюной. — Какое мне дело до вашего Людвигса! Вперед, немедленно! Вам что, не терпится еще раз полюбоваться вблизи русскими танками?

Гольбах молча нажал на акселератор.

За городской околицей пролегало широкое шоссе. Снова потянулись машины, облепленные солдатами. По шоссе двигались разрозненные артиллерийские упряжки, нажимали на педали велосипедисты, по обочинам, вздымая пыль, тряслись кованые фургоны обозов. Непрерывно сигналя и маневрируя, быстроходный «хорьх» обгонял эту серую запыленную массу, неудержимо откатывавшуюся к Карпатам.

Вскоре по сторонам стеной встали деревья. Начинался лес. Дорога поползла в гору. Преодолев подъем, «хорьх» чихнул несколько раз мотором и замер.

Пока солдат, сунув голову под капот, менял свечу, Гольбах, майор и унтер-офицер вышли из машины размяться.

— Вы не догадываетесь, штурмфюрер, что сегодняшний день внес некоторые приятные дополнения к вашему офицерскому мундиру? — Покровительственно притронувшись к плечу Гольбаха, майор протянул портсигар. — Думаю, Железный крест будет достаточной компенсацией за те несколько часов, которые вам пришлось провести со мной.

Гольбах вытянулся.

— Благодарю, герр майор! Я рад был познакомиться с вами и выполнять ваши распоряжения.

— И остальным участникам операции тоже не помешает это знакомство, — сказал майор. — Унтер-офицер, кажется, не немец. Однако он мне нравится.

— Шарфюрера я знаю два года и осмелюсь рекомендовать его, герр майор, как храброго солдата.

— Что ж, через несколько дней он сможет нашить себе погоны унтерштурмфюрера. Подойдите сюда, шарфюрер! Вы слышали, что я только что сказал? — Майор вынул из портсигара и протянул ему двумя пальцами сигарету. Гольбах, улыбаясь, подал унтер-офицеру свою зажигалку.

Длиннорукий эсэсовец, вопросительно глядя на офицеров, быстро поднес зажигалку ко рту и вдруг пошатнулся, едва не сбив с ног майора. Прыгая из машины, Крылач потерял равновесие и всей тяжестью своего тела толкнул унтер-офицера в спину.

С той минуты, когда его вывели из квартиры, инженер не проронил ни слова. Он сидел в машине неподвижно, подавленный и беспомощный. Никто не мог бы и подумать, что он решится бежать. Ударив с неожиданной силой сидевшего рядом в машине солдата локтем в висок, Крылач неловко перевалился через борт «хорьха» и, пригибаясь, бросился в лес.

— Стой! Сто-о-ой!

Быстрым движением Гольбах выхватил из кобуры пистолет, выстрелил вверх и бросился за инженером. Но прежде чем Гольбах сорвался с места, эсэсовец, копавшийся в моторе, услышав выстрел, испуганно выпрямился, ударился о капот затылком и, не понимая, что случилось, но увидев бегущего инженера уже около густых зарослей, торопливо схватился за автомат.

— Не стреляй, болван! Не стреляй! — закричал майор срывающимся голосом.

Но было уже поздно. Звонко прогремела короткая очередь. Крылач споткнулся, обхватил голову руками, сделал еще несколько шагов и упал на бок.

Тяжело дыша, майор подбежал к инженеру. Над ним стоял Гольбах. Открытые глаза Крылача смотрели в небо. Он был мертв.

…Ехали молча. Щеки майора подергивались от злобы. Гольбах старался не смотреть в его сторону. Вспоминая, как полчаса назад доверенный рейхсфюрера СС сыпал проклятия и бил солдата по лицу кулаком, затянутым в кожаную перчатку, Гольбах предался размышлениям о превратностях человеческой судьбы. Вот и к его, Гольбаха, груди уже почти прикоснулся было Железный крест, а теперь этот крест был от него так далеко, как никогда раньше. И вряд ли поможет его карьере так удачно завязанное вначале знакомство с этой берлинской птицей. Хотя бумаги Крылача лежат здесь, в машине, однако пули, выпущенные из эсэсовского автомата, наполовину перечеркнули успех операции. Гольбах не знал содержания приказа, скрепленного подписью Гиммлера. Но по разговору в комнате Людвигса и по настроению майора нетрудно было догадаться, что Берлину нужны были не только бумаги Крылача, но и сам инженер…

Так размышлял Гольбах. И возможно, если бы его голова не была занята своими мыслями, штурмфюрер, обгоняя какой-то гремящий бронетранспортер, обратил бы внимание на то, что солдаты на бронетранспортере лихорадочно крутят маховики зенитной установки, нацеливаясь сдвоенными стволами куда-то в верхушки высоких сосен. Может, он также на секунду раньше услышал бы низкий вибрирующий звук, возникший где-то позади, над лесом. Но Гольбах услышал его, когда звук уже перерос в рев, и распластанная тень самолета накрыла машину.

— Ди советише шлихтфлюгцайген![29] — с этими словами майор быстро открыл дверку «хорьха». Гольбах увидел перекошенный в испуге рот майора и его сапог, мелькнувший почему-то перед глазами. В следующее мгновение ослепительный огненный сноп заслонил все: дорогу, лес, небо. Чудовищная сила подхватила Гольбаха и швырнула в черную пропасть…

Под колесами машины шуршат камешки и листья. Лента шоссе сбегает в долину навстречу цветистой стене высоких елей и раскидистых буков. Рыжеватые, покрытые мшистыми пятнами скалы, нависая слева, бросают на шоссе густую тень.

Дорога ненаезженная. Проложенная много лет назад в предгорье, она так и осталась почти забытой в этой глухомани. Сухой хворост, пожелтевшие листья и нанесенная дождями с гор глина покрывают шоссе тонким слоем, который потрескивает под колесами грузовика.

Тяжелый «студебеккер» мчится навстречу солнцу, клонящемуся к горизонту. Пронизав ветви деревьев, солнечные лучи упали на ветровое стекло кабины. Водитель, парень лет девятнадцати, с погонами сержанта на новенькой, еще не слинявшей гимнастерке, прищурил глаза от прикосновения ярких зайчиков.

В низине стало темнее. Лесная чаща подступила вплотную к дороге. В кабине повеяло запахами дубовой коры, прелых листьев и еще чем-то пьянящим и терпким, как хмель.

Водитель бросил на сиденье пилотку, расстегнул воротник, придерживая одной рукой баранку, высунулся из кабины. Ветерок растрепал его волосы, охладил щеки. Сержант с интересом посмотрел вперед. Ему впервые пришлось ехать этой дорогой. Большая птица, вспугнутая шумом машины, взмахнула крыльями и взметнулась ввысь, к вершине скалы. Следя за ее полетом, сержант на мгновение отвлекся от шоссе, а когда снова устремил взгляд вперед, невольно нажал на педаль тормоза. «Студебеккер» резко замедлил ход. Перед машиной, пересекая дорогу, будто принюхиваясь к земле, неуклюже переваливаясь на куцых лапах, бежал медведь.

На лице сержанта мелькнула улыбка. Громкий автомобильный сигнал разорвал тишину и покатился к скалам. Незнакомый звук подтолкнул медведя, зверь испуганно рыкнул, ломая ветви, бросился в заросли.

Неожиданная встреча с редким обитателем Карпат, наверное войной загнанным в лесное предгорье, вернула сержанта к недавним мыслям. Лицо у парня помрачнело, на лбу обозначились морщины.

Всякий раз, когда сержант начинал думать о том, как сложилась его армейская жизнь, у него портилось настроение. Его друзья-ровесники, вместе с которыми он переступил порог военкомата как только была освобождена от оккупантов Полтавщина, шагают уже по чужой земле, бьют фашистов, неудержимо гонят врага. А он, неудачник, пороху и не нюхал. Раньше гордился своим шоферским удостоверением, теперь же ненавидел его. Не мог простить себе той минуты, когда еще до войны, семиклассником, записался в школьный автокружок. Не было бы того кружка, все, конечно, сложилось бы иначе. Зачислили бы в артиллерию или в саперы, пусть даже в пехоту, и был бы он теперь, как другие, на фронте. Правда, и с его специальностью не все вот так, как он, возят на интендантский склад тюки солдатского белья, ящики с концентратами да бочки с селедками, гоняют машины через перевалы, давно уже оставшиеся в тылу, за сотни километров от переднего края. Есть, конечно, водители, не ему ровня, во фронтовых автобатах. А его служба так себе, обычная работа, как у шофера райпромкомбинатовской полуторки. Тихо. Спокойно. Одним словом — тыл.