Придя в ЧК еще юношей, Чиверадзе учился у своих старших товарищей искусству борьбы с врагом. После установления в Грузии Советской власти, он, по решению Центрального Комитета партии, был направлен в Абхазию, и вот уже десять лет бессменно руководит одним из участков работы.

- Ну, здравствуй, Федор, здравствуй! - Чиверадзе был искренне рад, он не думал увидеть Дробышева живым. - Как ты себя чувствуешь?

От волнения раненый не смог ответить и только, улыбаясь, кивнул головой.

Немного успокоившись, Федор, не отпуская руки Ивана Александровича, спросил:

- Как там дела? Неужели ушли?

- Ушли, брат, ушли, но теперь, думаю, ненадолго. Через несколько дней, когда ты немного окрепнешь, я приду и расскажу все подробно. Сейчас же ответь мне на несколько вопросов.

Он посмотрел на стоявшего рядом Шервашидзе. Тот понял, что мешает, и вышел.

Когда дверь закрылась, Чиверадзе присел на край кровати и негромко спросил.

- Кто приходил к тебе ночью у Квициния? Ты его знаешь?

- Это был человек Зарандия, - медленно ответил Дробышев. - Он сказал, что в Бак-Марани, в доме Минасяна, находится связной из города. Идет в лес, на встречу с Эмухвари.

- Ты не спросил, откуда он это знает?

- Конечно, спросил. Он ответил, что по заданию Зарандия бывает у Минасяна. Зарандия тут же подтвердил это. Придя к Минасяну в этот день, он застал у него незнакомого человека. Ему показалось, что Минасян и незнакомец растерялись. Когда он уходил, хозяин дома проводил его. Во дворе он спросил у Минасяна, кто этот человек. Тот смутился и промолчал. Когда они дошли до тропы, хозяин оглянулся на дом и шепнул, что это связной из города, идет в лес, к Эмухвари. Просил никому не говорить об этом. У тропы они попрощались, Минасян вернулся в дом, а он побежал в селение, чтобы сообщить в Сухум.

На почте ему сказали, что Зарандия здесь, у Квициния. Ну он и пришел к нам. Он посоветовал нам во что бы то ни стало захватить этого связного.

- Зарандия не говорил тебе, кто этот его человек?

- Когда тот ушел, Зарандия сказал, что это Акопян из селения Гульрипш. - Дробышев попытался приподняться на постели и с волнением спросил: - Постойте, разве этот человек не передал вам моей записки?

Иван Александрович отрицательно качнул головой.

- Никто не приходил. Ловушка.

Дробышев кивнул головой.

- Надо искать этого Акопяна, - произнес он.

- Искать и немедленно! - ответил Чиверадзе. - Перевернем весь берег, а найдем!

- Иван Александрович, а в городе известно, что я пришел в сознание? - спросил Федор.

- А что?

- Мне кажется, неплохо будет, если мы их успокоим. - Он грустно улыбнулся. - По логике вещей, моя смерть кое-кого бы устроила. Ведь как-никак я единственный свидетель. Я видел Эмухвари. Ну хорошо, - заметив протестующий жест своего собеседника, согласился Дробышев. - Они в лесу, и им на это наплевать. Но Минасян? Теперь он уже не сможет отрицать свое участие в банде!

Федор откинулся на спину и тяжело дышал. Большие прозрачные капли пота выступили у него на лбу.

- А Акопян? - сказал он, немного отдохнув. - Кто, как не я, уличит его в предательстве? И потому пусть думают…

- Понятно! - перебил его Чиверадзе. - Теперь помолчи. Тебе вредно много говорить. Сандро! - позвал он хирурга.

Подходя к кровати, врач улыбался, но глаза его тревожно смотрели на раненого.

- Неужели не наговорились? - повернулся он к Чиверадзе. Стоя к раненому боком, хирург незаметно делал протестующие знаки.

- Сейчас закончим, - сказал Иван Александрович, - Не беспокойтесь, Сандро, он будет молчать, сколько вы потребуете. Скажите мне, кто уже знает, что Дробышев пришел в сознание?

- Как кто? Я, сестра знает.

- А кто еще?

- Да, видимо, пока никто. Но не беспокойтесь, у нас в городе этот секрет долго не продержится.

Чиверадзе перебил словоохотливого хирурга.

- Дорогой Сандро! Мне очень хотелось бы, чтобы наш раненый оставался некоторое время в бессознательном состоянии.

Шервашидзе удивленно посмотрел на Чиверадзе и перевел взгляд на Дробышева. Федор улыбнулся.

- Вы что, кацо, решили меня разыграть?

- Да нет, дорогой, но нужно, понимаете, очень нужно, чтобы окружающие думали, что он, - Чиверадзе кивнул на Федора, - еще без сознания. Понятно?

- Пожалуйста, если это вам нужно, - обиженно сказал Шервашидзе.

- Договорились! Давайте сюда вашу сиделку. Шервашидзе нажал кнопку звонка.

- Садитесь, Этери, - сказал он вошедшей сестре, - слушайте внимательно. Вы говорили кому-нибудь о том, что Дробышев пришел в себя?

- Нет, батоно, - ответила она, смущенная и официальным тоном главврача и присутствием Чиверадзе.

- Не успела значит, - улыбнулся Шервашидзе.

- Так вот, запомните, - вмешался Чиверадзе, - Дробышев очень плох и до сих пор без сознания. Да, да, очень плох, и вы думаете, он не выживет, - повторил он, увидев ее удивленное лицо. - Так и говорите всем и никого к нему не пускайте. Поняли меня?

Она закивала головой.

- А вас никто не расспрашивал о состоянии здоровья Федора Михайловича? - спросил Иван Александрович.

- Расспрашивали! - сказала Этери.

- Кто? - насторожился Чиверадзе.

- Да все и каждый день.

- Все - это не то, - разочарованно протянул Иван Александрович. - А кто-нибудь особенно не интересовался?

- Особенно? Нет, никто! Ваши звонили и приходили часто, все спрашивали о здоровье.

- А вы что говорили им?

- Как что? - она взглянула на Чиверадзе. - Правду говорила. Они и вино, и фрукты приносили, просили передать.

- Ничего не передавали?

- Главврач запретил. У больного все есть.

- Правильно, а теперь все принимайте. Но все передавайте только мне! Так нужно.

Она пожала плечами.

- Хорошо!

- И обязательно каждый раз узнавайте, кто принес! Понятно?

Она не поняла, но кивнула головой.

- У меня в дежурке и сейчас лежит сверток с фруктами и вином. Недавно принесли.

- Кто?

- Не знаю, Какой-то человек в штатском. Сказал, что от его друзей.

- Принесите сюда! - распорядился Чиверадзе.

- Имейте ввиду, Этери, вам доверено важное дело. Исполняйте все, что я вам сказал. В ваших руках, быть может, жизнь больного.

Этери испуганно и удивленно посмотрела на Чиверадзе и вышла. Он медленно и раздельно продолжал:

- У нас еще много врагов, Сандро, и они не брезгуют никакими средствами. В тайной войне, очень романтичной в книгах, написанных людьми, не имеющими понятия о нашей работе, и очень тяжелой действительности, враги применяют тысячи грязных и подлых способов. Кребс - старый мастер своего дела, а его хозяева славятся умением «выводить из игры» даже своих людей. Тех, кто много знает! Ну, о других и говорить нечего. Мы лечим раненых противников, они их добивают. А вот и Этери.

Увидев сестру с небольшим, аккуратно упакованным свертком в руках, Чиверадзе перевел разговор.

- Оставьте здесь, я возьму его с собой. Ты уж не обижайся, Федор. Тебе несут, а я отбираю.

- Вы еще не кончили? Пойдемте, Этери, пусть они поговорят, - сказал Шервашидзе, вставая. - Только короче. И потом зайдите ко мне, Вано, - обернулся он уже в дверях.

- Ты понял меня? - как только закрылась дверь, спросил Чиверадзе. - Возможно, они попытаются убрать тебя, мы поймаем их на этом. Когда тебе надо будет срочно сообщить мне что-нибудь ночью, имей ввиду - в коридоре дежурит санитар Гриша.

- Понятно!

- И в саду, - он посмотрел в окно, - тоже есть. Мне кажется, они попробуют навестить тебя - это было бы неплохо! А теперь давай прощаться, завтра заеду.

Чиверадзе поднялся, вынул из кармана брюк маленький маузер и сунул под подушку.

- На всякий случай! Все шлют тебе приветы, Василий Николаевич и Бахметьев тоже. Да, чуть не забыл, приехали Отрогов и Обловацкий, уже работают. Есть еще новость, но сейчас не скажу, потерпи. Хорошая новость, спасибо скажешь. А сейчас отдыхай!

Рано утром Обловацкий и Хангулов выехали в Гульрипш - небольшое селение к югу от Сухума. Появление их в этом маленьком поселке, лежащем на оживленном шоссе, не привлекло внимания местных жителей. Зайдя в оперпункт, Хангулов выяснил, что фамилию Акопян носят не меньше тридцати человек разного возраста. Обловацкий же, побродив по поселку и лавчонкам, зашел в маленький ресторанчик у автобусной остановки с заманчивым названием «Отдых друзей». Рядом с дверью на покоробившейся, порыжевшей вывеске были нарисованы беленький завитой барашек, бутылка вина, тарелка с чем-то очень неаппетитным и виднелась надпись «Зайди, голубчик» с большим вопросительным знаком.