Под ветвистой пальмой дремал седой швейцар. Узнав, к кому пришли посетители, он коротко объяснил:

— Кабинет номер семнадцать.

Петришин постучал в высокую белую дверь.

— Войдите!

Бранюк с недоумением смотрел на незнакомых людей, на погоны и шинель Петришина, на чемодан в руках Шелеста, размышляя о том, кто они, с каким делом явились.

— Иван Сергеевич Бранюк? Очень приятно. Шелест. Я звонил вам час назад. Знакомьтесь, майор Петришин. Извините, что оторвали вас от работы.

— Ничего, ничего. — Бранюк пожал гостям руки, быстрым движением снял со спинки кресла пиджак, поправил галстук, виновато сказал: — У нас здесь посторонние редко бывают, работаю по-домашнему… Вы пришли, товарищи, наверное, в связи с той неприятной историей с оператором Горишним?

— Да, именно эта история привела нас сюда, — улыбнулся Шелест.

— Жаль, но я вряд ли смогу добавить что-то новое.

— А это и не нужно, Иван Сергеевич. Все уже прояснилось.

— Вы хотите сказать — преступник пойман?

Шелест утвердительно кивнул головой. Петришин сидел в стороне молча.

— Не удивляйтесь, Иван Сергеевич, но история с Горишним непосредственно касалась вас, точнее — вашей работы.

— Не понимаю…

— В двух словах всего не изложить. У нас еще будет время поговорить поподробнее. Сегодня нас привело к вам другое. Куда прикажете поставить чемодан? На стул можно?

Шелест жестом пригласил инженера подойти ближе, открыл крышку. Бранюк с нескрываемым удивлением склонился над чемоданом. Там лежали бумаги. Инженер недоуменно взял несколько пожелтевших листов, — видно, они были недавно влажными. Теперь их высушили, края осыпались от прикосновения пальцев.

Прочитав первую страницу, Бранюк лихорадочно начал перебирать бумаги.

— Это же… Да это… Откуда? Товарищи, где вы взяли?.. Это же архив Крылача, моего дяди! Как он попал к вам?

— Во время войны националисты-бандеровцы пытались переправить бумаги за границу, но не смогли. Они спрятали чемодан в своем старом тайнике, в лесу. Теперь архив кому-то понадобился снова. За ним пришли. Бандит, который стрелял в Горишнего, имел задание уничтожить вас, а эти бумаги доставить в Западный Берлин.

— Но ведь дядю увезли эсэсовцы, это было на моих глазах. Почему же бумаги оказались у бандеровцев?

— Те и другие действовали заодно. Могу добавить: за архивом их и теперь снарядили в паре — бывшего офицера СС и бандита-оуновца. Они спелись давно. А дядя ваш… он погиб еще в сорок четвертом, в день ареста. Если эти бумаги помогут вам в работе, будем рады. Не думаю, чтобы иностранная разведка охотилась за архивом, который не представляет особой ценности.

Бранюк дрожащими руками раскладывал бумаги на полу.

— Одну минутку… Я хочу проверить. Эти выкладки должны быть… Вот здесь. Ага, так и есть!..

Он нашел то, что искал.

— Извините. Все так неожиданно. Еще совсем недавно это богатство избавило бы меня от многих бессонных ночей. Понимаете, для завершения нашей работы недоставало последнего звена. Оно вот, — инженер потряс зажатыми в руке листками. — Я предполагал, что Крылач нашел как раз такое решение… Нефть, сама нефть — вот что является наиболее эффективной питающей средой подземного огненного факела! Нам удалось наконец нащупать решающее звено. Сегодня архив Крылача уже не открывает нам чего-то принципиально нового, но его работа подтверждает правильность пути, по которому мы шли.

— Следовательно, товарищ Бранюк, ваше изобретение является воспроизведением изобретения Крылача, гак сказать, его копией? — спросил Шелест.

— Не совсем так, конечно, и все же в работах много общего. Если судить по этим бумагам, то принцип действия аппарата Крылача несколько иной. Это естественно. У нас было больше возможностей, да и наука не стоит на месте. Однако то, что создал Крылач, тоже могло бы вполне удовлетворить нефтяную промышленность.

Шелест взглянул на Петришина.

— То-то архив Крылача не давал им покоя! Они давно знали, сколь важно изобретение. Тем лучше, что бумаги не попали в чужие руки. Мы, товарищ Бранюк, уполномочены передать архив в ваше распоряжение. Он принадлежит вам по праву.

— Спасибо. Я сохраню эти бумаги как память о человеке, который отдал жизнь во имя науки. У дяди была иная цель, ради которой он трудился многие годы. Кажется, он мечтал получить много денег, чтобы иметь возможность без помех заниматься научными исследованиями. Он замкнулся в себе, и, возможно, это погубило его. Жаль, что его нет сейчас с нами. Он мог бы еще многое сделать.

— Верно. Ростислав Захарович Крылач нашел бы свое место в жизни. Он был порядочным человеком и незаурядным специалистом, — задумчиво сказал Шелест.

— Разве вы… знали моего дядю? — поднялся Бранюк.

Полковник сказал:

— Я знал не только Ростислава Крылача, я знал его сестру — она была твоей матерью, еще лучше я знал ее мужа — своего лучшего друга и товарища по подполью Сергея Бранюка, твоего отца. Я знал и тебя, Иван, еще вот таким мальчонкой.

Уголки губ инженера дрогнули. Он смотрел на Шелеста пристально, будто узнавал этого уже немолодого человека с крепкими руками рабочего. Затем Бранюк быстро подошел к столу, вынул из ящика небольшую фотографию.

— Вы принесли матери это фото? Вот здесь, рядом с отцом… около знамени. Как же я не узнал вас сразу!

Шелест взял в руки старый, выцветший снимок.

Развернутое полотнище знамени. Вышитые шелком слова: «За вашу и нашу свободу!» Взявшись за древко, стоит он, Терентий Шелест, кузнец с Подзамче, комиссар Интернационального батальона. А рядом — в берете, с пистолетом на поясе друг его молодости Сергей Бранюк и еще много друзей, опаленных знойным испанским солнцем.

Майору Петришину показалось, что полковник пошатнулся. Но, наверное, это лишь показалось ему. Шелест стоял прямо, твердо держал фото в руке, и лицо его было спокойно, только где-то в глубине глаз теплилась затаенная грусть.

О чем думал он? Может, ему слышался стук пулеметов в оливковых рощах Гвадалахары или гром снарядов на улицах пылающего Мадрида; может, он видел в эти минуты отважного полковника Вальтера, который шел во весь рост в атаку, вел на окопы франкистов молодых, горячих сердцем юношей из Варшавы, Киева, Ленинграда, Праги?.. Может, вновь возник перед его глазами клочок каменистой испанской земли и склоненная к ней голова львовского столяра-краснодеревщика коммуниста Сергея Бранюка?..

Как-то сразу зацвели каштаны. Распустилась сирень. Зеленые листья шумели за окнами палаты, покачивались над застекленной верандой. С утра искрилась на газонах роса. Потом майское солнце брызгало лучами в сад, на посыпанные песком дорожки, на траву, на стены двухэтажного здания клиники, будто кто-то стелил ослепительные, золотые покрывала.

Стояли теплые дни. На небе ни облачка. В траве без устали трещали кузнечики, на деревьях птицы вили гнезда. Не верилось, что сразу за оградой, за этим садом бурлит многолюдный город.

В один из таких дней молодой мужчина в полосатой пижаме сидел в беседке в глубине сада хирургической клиники. Он склонился над книгой. На его недавно стриженной голове пробивался ежик светлых волос. На затылке, выше правого уха, виднелся розовый шрам. Углубившись в чтение, мужчина в пижаме не заметил двух военных, вышедших из-за кустов сирени.

Полковник Шелест, в гимнастерке, туго перетянутой ремнем, в зеленой фуражке пограничника, толкнул майора Петришина плечом. Тот улыбнулся, громко сказал:

— Больной, время на процедуры!

Мужчина со шрамом поднял стриженую голову. Это был Грицько Горишний.

Увидев Петришина, он обрадованно вскочил и, выпустив из рук книгу, воскликнул:

— Арсений!

Майор неумело протянул Горишнему бумажный пакет, пожал руку.

— Да ты уже, как говорят, совсем в полной форме, героем выглядишь, а Мария все беспокоится… Ну, здравствуй, здравствуй, земляче! Медики говорят, скоро домой собираться тебе.

— Давайте познакомимся, товарищ Горишний. — Шелест взял Грицька за локоть. — И не обижайтесь за то, что не навестили вас раньше. Сначала врачи запрещали беспокоить, потом времени не было у нас с Арсением Тарасовичем.