— О чем вы говорите? Откуда могут знать эти ваши люди, что происходит у нас и что от этих перемен можно ожидать, если затеявшие их нынешние партийные лидеры сами не знают, с чем и с кем имеют дело, — усмехнулся Эди, чем вызвал широкую улыбку у собеседника.

— Знаете, я с вами согласен. Вы очень емко и точно отобразили сложившуюся ситуацию. Но не могу признать того, что эти люди, о которых я только что сказал, не знают наших реалий. Они знают, потому что дотошно отслеживают, и для этого у них есть определенные возможности.

— Извините, Александр, но вы опять начали напускать туман, а я человек конкретный. И потому спрашиваю, какие у них могут быть возможности для проведения масштабного исследования экономической и социально-политической обстановки в такой огромной стране, каким является СССР?

— А этого и делать не надо. Как говорят они, колосс на глиняных ногах, державшийся в последние годы за счет нефти, вот-вот рухнет и похоронит под своими обломками коммунистов, — сказал «Иуда», испытующе глядя на собеседника.

Эди, знающий о плачевном состоянии дел в стране из различных закрытых докладов партийных и советских руководителей, и того, что видел собственными глазами, был несколько смущен нарисованной «Иудой» перспективой развития событий в ней. Но дать ему надлежащего отпора по известным причинам не мог, поскольку необходимо было закрепить у шпиона впечатление о своей идеологической и политической «воспитуемости». И поэтому оставалось лишь высказать свои сомнения в возможности такого развития ситуации:

— Мне тяжело даже представить, что это возможно, и, главное, не хочу, чтобы такое произошло, ведь только начали подниматься на ноги. А тут какие-то непонятные пророчества, ведь под этими обломками можем погибнуть прежде всего мы с вами, Александр.

— Согласен, но услышанное в разных партийных и советских кабинетах, в том числе и минских, позволяет мне делать худшие прогнозы.

— Оказывается, у вас большие связи и вообще богатая биография, — восхищенно отметил Эди, чтобы поменять тему разговора. — А рассказали-то самую малость, особенно о загранице.

— Это — правда, надеюсь, еще расскажу…, — многозначительно заметил «Иуда», мечтательно вздохнув.

— Я тоже, — коротко сказал Эди, решив, что обязательно напомнит шпиону об этом обещании на его допросе со своим участием.

После чего «Иуда», сославшись на то, что ему завтра предстоит тяжелый день, предложил поспать, но сам через некоторое время начал возиться со своей сумкой.

Эди, догадавшись, что шпион готовится к написанию очередного послания, отвернулся к стенке и вскоре уснул.

Очередное утро пришло в третью камеру как обычно буднично… После завтрака увели на новые допросы нескольких заключенных, в том числе и «Иуду», который перед тем как направиться к выходу, вручил Эди сложенные, как и раньше вчетверо два листа бумаги со словами, произнесенными в телеграфном режиме:

— Это дочери и Глущенкову. Я решил написать заранее, на случай, если меня действительно переведут в другое место или вас освободят до моего возвращения. Сами к Глущенкову не ходите, только в исключительном случае, пусть лучше это делает адвокат. Елене я все в письме объяснил, прочитайте его внимательно. Относительно чемоданчика в письме тоже сказано. Помогите Лене вскрыть его. Ключик у нее имеется, но еще необходимо отвинтить четыре шурупа, которые скрыты в торцах чемоданчика под металлической окантовкой. Ее необходимо сдвинуть против часовой стрелки на несколько миллиметров, тогда она выпадет из пазов. Для этого нужна сила, с этим у вас проблем не будет. Отвертку можете найти в слесарном наборе, что на шкафу в прихожей. Прочитав вложение в конверте, вы поймете, что надо дальше делать. Желаю удачи.

Эди не стал ему задавать вопросов, хотя и напрашивались, а проводил коротким:

— Удачи, думаю, еще увидимся.

Спустя полчаса дверь вновь энергично открыли, и в камеру быстро вошел Справедливый, немало удивив этим ее постояльцев. Постояв несколько секунд у входа, как бы осваиваясь, он направился к Эди, жестом руки остановив при этом бросившихся к нему блатных.

— Привет — весело выпалил он, садясь на койку «Иуды». — Вижу, меня здесь не ожидали.

— И вам привет, на самом деле не ожидал, — признался Эди, который полагал, что их встреча состоится во время очередной прогулки во дворе.

— Похвально, вы правду сказали, — произнес Справедливый, уставившись острым взглядом в глаза Эди, будто желая его переглядеть.

— Родители приучили, — ответил Эди, спокойно выдержав этот взгляд.

— О-о, родители! Родители плохому не научат, — обронил Справедливый, закидывая ногу на ногу, театрально обхватив при этом колено верхней ноги сцепленными между собой пальцами. И, закончив это действо, которое по всему должно было означать, что он здесь себя чувствует уверенно, менторским тоном продолжил: — Но жизнь, мой дорогой друг, все расставляет по-своему.

«Начало многообещающее, если вор назвал меня дорогим другом», — мелькнуло в голове Эди.

— Глядишь, мальчишка-паинька, маменькин сыночек-отличник, которому прочили всевозможные высоты в так называемом цивильном обществе, вдруг становится вором, а то и мокрушником[124]. И все вокруг начинают галдеть — ах, что с ним случилось, как такое могло произойти и отчего вдруг он загудел в тюрягу? Хотя все доподлинно знают, что сама наша жизнь — жестокая и несправедливая — толкнула этого мальчишку на такой путь. Вот поэтому часто не срабатывают советы родителей, и вам это должно быть хорошо известно.

Эди внимательно слушал просвещенные откровения вора, находя в них много соответствующего реальной действительности, ибо знал из практики о таких примерах, но только не мог уловить, для чего тот это делает, пока не услышал последнюю фразу. После чего в голове родилась другая мысль: «А не рассказывает ли он о своей судьбе и не пытается ли таким образом вызвать меня на откровенность?»

— Ведь вы же не сразу стали тем, кем являетесь. Я тоже был в свое время хорошим и любознательным мальчиком, всесторонне подготовленным молодым человеком, перед которым маячила прекрасная перспектива. Но… жизнь распорядилась иначе — я стал вором в законе, не забывшим, что с человеками нужно разговаривать на вы, у меня нет семьи, родных давно растерял.

«Так и есть, он хочет услышать мои откровения, но это невозможно. Не расскажешь же ему, что являюсь контрразведчиком, выполняющим государственной важности задачу по изобличению шпиона. Остается по-прежнему утверждать об ошибке милиции, которая скоро должна быть исправлена… При этом нужно попытаться получить у него информацию об «Иуде», поскольку при прошлой встрече он обещал рассказать что-то дельное о нем», — родилась последующая мысль под вкрадчивый голос Справедливого.

— И сегодня нахожусь вновь в тюрьме, рядом с вами, которого объявили вне закона здешние шавки, пытающиеся поквитаться с вами за то, что сумели оторвать от большого пирога свой кусок. Но, слава богу, у них ничего не получилось, потому что вы волчьей породы, хотя со всеми на «вы» обращаетесь. Я это ценю, поскольку сам такой и не раз рвал свои куски и буду рвать.

Эди заинтригованно слушал этот неторопливый рассказ матерого преступника о превратностях жизни. Ему важно было почувствовать его сущность как человека, вступившего в открытое противостояние с законом и обществом, при этом отдавшего предпочтение воровской морали и жизни по понятиям, умеющего складно, интересно и доходчиво выразить все это на общедоступном языке. Такое внимание к своей речи со стороны Эди, уже признанного по факту в тюрьме фартовым и имеющим серьезную перспективу для «карьерного» роста в уголовной среде, распыляло воображение Справедливого и он продолжал говорить:

— Рвать по надобности и без надобности, чтобы поддержать свою репутацию вора на всю жизнь, потому что когда-то какой-то хреновый мент не поверил моей правде и загнал на нары. Думаю, и у вас есть своя история не слаще моей, но я не настаиваю, чтобы вы ее сейчас рассказали. Придет время, расскажете, если захотите, а мы поверим вам на слово, так как на деле вы показали себя несгибаемым и духовитым интеллигентом.