— Вы куда? — спросил Павел у Рыбы и Жоржа, поднявшихся из-за стола.

— Во двор на минутку, — ответил Жорж.

Обнявшись за плечи и тихо напевая, они вышли из комнаты, через какое-то время стукнула входная дверь.

Гоша и Хорек прекратили петь, чокнулись.

— За твое здоровье, Гоша! — икнул Хорек. — За дружбу!

— За дружбу! — повторил Гоша. — Я бы сказал осетинский тост.

— Скажи, — разрешил Павел.

— Время ушло, — с сожалением ответил Гоша. — У нас, у осетин, ты знаешь, за столом всему есть свое время А мы уже столько выпили. А за что пили, ты знаешь? — спросил Гоша у Хорька.

— За все хорошее!

— Это уже по-русски. Давай за святого Георгия. — Гоша еще раз чокнулся с Хорьком, потянулся через весь стол к Павлу.

— Давай, Ягу… — Гоша запнулся, но чокнуться с Павлом успел. — Здесь все свои, — добавил он, — но все равно прости, Паша.

— Забудь это слово навсегда и Рыбе скажи тоже.

— Давай за святого Георгия, — тряхнул головой Павел.

Он выпил и тут же почувствовал, как пьянеет. Наверное, эта рюмка водки нарушила равновесие в его организме. Павел пододвинул к себе тарелку с черной икрой. И пора уже сматываться к себе. Еще бы с Зойкой поиграться. Зря не сказал утром, чтоб подошла. И хорошо, что не сказал. Целее будешь, Ягуар. Павел встал, посмотрел через окно во двор. Жорж и Рыба стояли под яблоней. Под ногами у них валялись огрызки яблок. Павел постучал в окно, показал пальцем на яблоню: принесите, мол, и нам. Жорж кивнул и начал срывать яблоки, бросая их за пазуху. Ягуар усмехнулся. До чего сильны в людях привычки детства. Вот так они бывало загружались фруктами, когда лазили в чужие сады.

— Послушай, Жорж, — пьяно растягивая слова, говорил в это время Рыба. — Откуда у Паши эта кликуха — Купец?

— Зачем тебе?

— Да так. Вместе живем…

— Ты как только родился, Рыба. Спроси у него сам. Так вернее.

— Жили мы спокойно, — будто с самим собой заговорил Рыба. — Пили, ели, любили, а теперь, — махнул он рукой.

— Чего ты темнишь, Рыба? — спросил Жорж и опасливо посмотрел на окно, но Павла там уже не было. — Не пойму я тебя.

Жорж перестал срывать яблоки и повернулся к Рыбе лицом. С оттопыренной рубашкой он был смешон, но выражение его лица не располагало к веселью.

Рыба тоже бросил взгляд на окно.

— На «вышку» всех он тащит, — совсем трезво проговорил он. — Без пересадки.

— Замолкни! — прошипел Жорж. — Поздно спохватился, повязаны уже мы с ним намертво. А ты, между прочим, давно уже сидишь «на вышке», так что не переживай — хуже уже не будет, чем есть. И запомни, Рыба: ты мне ничего не говорил, я от тебя ничего не слышал. Усек? Плохо ты его знаешь, этого Купца. Все. — Жорж круто развернулся и пошел к двери.

Рыба передернул плечами, как бы сбрасывая с себя оцепенение. Вот гниль болтливая, надо же было трекнуть такое и кому — Жоржу, самой верной шестерке Ягуара! У Рыбы мелькнула мысль тут же уйти, не заходя в комнату, и больше никогда здесь не появляться. Если Жорж сейчас все расскажет Ягуару… Рыба снова как оцепенел от пронизавшего его насквозь острого чувства страха. Нужно бежать! Он прошмыгнул мимо входа в дом к калитке и взялся за щеколду, но приостановился. Теперь он очень жалел, что судьба вновь свела его с Ягуаром и Хорьком. Ну он уйдет сейчас, а что это даст? Они в любое время найдут его, он все равно с ними в одном деле. А как все поначалу казалось интересно! Этот Ягуар умеет работать языком: такое нарисовал. А как получилось? Весь город поднялся на них, весь город! А он, дурак, думал, что город испугается, затырится в норы и будет дрожать от страха перед ним. Все равно поймают. Рыба очень ясно увидел в этот момент свое ближайшее будущее: стену, выщербленную пулями и себя самого у этой стены. О том, как она выглядит, Рыба знал только по рассказам бывалых людей, которые тянули большие сроки и много чего видели в тюрьмах да лагерях. Он со всей очевидностью вдруг осознал сейчас, что Ягуар в самом деле всех их ведет к «вышке», что он и дела выбирает такие, которые навсегда повязали бы кодлу с ним. Правда, Жорж не ошибся: в прошлом у Рыбы было не одно мокрое дело, за ним числилось даже убийство милиционера, и он давно уже схлопотал себе «вышку», но Рыба тешил себя надеждой, что старые его дела уже не в счет, они уже запылились в архивах, и о них все забыли. И надо же было ему начинать все сначала. Теперь не получится, как тогда, в сорок втором. Они с Гошей сквозанули сразу вперед, а эти дураки дернули по бокам и обратно. Куда все-таки делись Бичо и Сова? Да ну их к черту!

Рыба постоял с минуту под дверью. Он все еще раздумывал: заходить или бежать от банды, от самого себя, но больше — от страха, который, чем дальше, тем чаще повергал Рыбу в пучину отчаянья и безнадежности.

Зойка вышла из трамвая на площади Штыба и, небрежно помахивая своей модной кожаной сумочкой, направилась в сторону проспекта. Пора бы обновить прическу, маникюр и, вообще, навести полный порядок. Легкая, стройная, со вкусом одетая, она шла среди людей, с удовольствием отвечая улыбкой на восхищенные взгляды мужчин. Не было еще такого, чтобы мужчина, увидев Зойку, не лупил на нее глаз. Самые прыткие подхватывались следом в надежде завязать знакомство. Кое-кому это удавалось. Зойка любила такие мимолетные уличные знакомства с мужчинами тем, что они ни к чему не обязывали: пококетничает с мужиком, и будь здоров. Иногда, правда, когда узнавала, что приставала при хороших деньгах, новое знакомство доводило ее до ресторанного столика и чрезвычайно редко — до двуспальной кровати, оставленной Зойке в наследство матерью вместе с комнатушкой в огромном грязном дворе, под завязку набитым крайне любопытной публикой.

Зойка подумала, что не мешало бы полакомиться чем-нибудь сладким, она это любила и, вернувшись обратно, зашла в магазин, что был прямо напротив трамвайной остановки.

За прилавком стояла знакомая продавщица Гаяна.

— Привет, — взмахнула сумкой Зойка. — Есть что покейфовать?

— Спецом для тебя, совсем свежий щербет.

— О-о-о! — восхищенно протянула Зойка. — Полкило свесь.

— При деньгах?

— Как всегда. Держи!

Зойка протянула Гаяне десятку. Она в самом деле была при деньгах. Сегодня утром, отпуская Зойку, новый хозяин сунул ей в карман двести рублей.

Гаяна взвесила щербет, завернула, протянула его со сдачей Зойке.

— Угощайся! — предложила та.

— Спасибо! Добрая ты баба, Зойка, только какая-то крученая. Нашла бы себе мужика хорошего.

— Детей народила бы, — насмешливо подхватила Зойка. — Нет, Гаяна, это не моя планида. Пока!

Она махнула сумочкой и вышла из магазина. Было уже за полдень, но солнце все еще жарило вовсю. Зойка, впрочем, не страдала сейчас от жары. На ней было платье из тончайшего маркизета, новое, модного покроя с плечиками, а под ним тоже тонкая ажурная комбинация. Зойка знала, что на солнце ее наряд просвечивается, и порою, чтобы подразнить мужчин, она норовила стать к нему спиной, и вся ее фигура была, как на ладони. А ей интересно: мужчины суетились, волновались, стараясь найти удобное для обозрения ее прелестей положение. Высшей точкой торжества были моменты, когда какой-нибудь мужчина, наткнувшись взглядом на нее, раздетую солнцем, столбенел на глазах. А если еще рядом оказывалась его жена и замечала причину остолбенения, то Зойка прямо блаженствовала, купаясь в полных ненависти взглядах женщин.

Сейчас у Зойки было хорошее настроение, и она решила подразнить мужчин. Стала на трамвайной остановке в отдалении от всех спиной к солнцу и принялась, смакуя, есть щербет. Спешить ей было некуда: парикмахерская никуда от нее не уйдет. Новый кавалер сказал ей под утро, что днем она может быть свободной. Зойка не знала, как ей быть дальше. Был он ей не противен, хотя и не скрывал, в каком качестве Зойка нужна ему. Сегодня он здесь, рассуждала она, а завтра исчезнет так же неожиданно, как и появился. В глубине души Зойка была недовольна новым поворотом в ее делах. Не покидало ощущение, что вместе с Иваном от нее уходит что-то очень важное, надежное и необходимое ей не только сегодня, но и завтра…