Моросило, но, несмотря на мелкий дождь и слякоть, перрон был полон народу. Старуху встретили сын с женой, и они ушли. Гуляя по платформе, Русанова и Обловацкий дошли до паровоза. Здесь Елена Николаевна заметила Жирухина. Подняв от дождя воротник своего демисезонного пальто, он разговаривал с какой-то женщиной. Русанова хотела окликнуть его, но Обловацкий удержал.
- Не надо, не мешайте.
Они повернули обратно. У вагона стоял Майсурадзе, беседуя с Константиниди. Увидев Елену Николаевну, он сконфузился, скомкал разговор и заторопился.
- Не узнаю Майсурадзе. Всегда такой лихой, а сейчас - мокрая курица, - удивленно заметил Константиниди. - Погода, что ли, на него подействовала?
Елена Николаевна пожала плечами. Поезд уже прошел станцию и громыхал на стрелках, когда в вагон вошел Жирухин.
- А где обещанные малосольные огурчики? - встретил его Константиниди.
Александр Семенович заулыбался и развел руками:
- Я сам едва успел поесть в буфете, потом был на почте. И все бегом, бегом.
- И даже с незнакомкой не успели как следует поговорить? - с иронией сказала Русанова.
Жирухин вздрогнул.
- Какая незнакомка? Вы с кем-то спутали меня!
- Конечно, Елена Николаевна спутала, - смеясь, подтвердил Обловацкий. - Ох, женщины, женщины, всегда им мерещаться соперницы! - И, повернувшись к Константиниди, предложил: - Продолжайте свой рассказ. Не будь Вас, я так бы никогда ничего и не узнал. - И заметив его недоверчивый взгляд, добавил: - Нет, серьезно, ну кто из бывавших на побережье знает эту поэтическую историю? Кто? - спросил он. И сам ответил: - Никто! Мы и свой-то край порой толком не знаем!
В купе было тепло и тихо. На верхней полке, закрывшись с головой, спал Майсурадзе. Елена Николаевна забралась с ногами на диван и забилась в угол.
- В пятнадцатом веке под ударами турок погибла Византия, - вдохновенно продолжал Константиниди. - Разрушив ее колонии на черноморском побережье, в Абхазию пришли турки. И снова кровь и гнет, худший, чем прежде. Религия - оружие завоевателей. Христианских проповедников сменил ислам. Пустели города, гибла торговля, уничтожались памятники старины. Тысячами вывозились в неволю свободолюбивые абхазцы. Мужчины - на работу, женщины - в гарем. Абхазки особенно ценились сластолюбивыми османскими вельможами… Нет Триглита и Хакари - есть Бала-Даг, нет Диоскурии и римского Севастополиса - есть Сухум-Кале. Но сколько можно терпеть гнет? И снова восстала Абхазия. Восстание растет, сухумская крепость в руках абхазцев. Но снова распри, и победа уходит из рук народа.
В начале девятнадцатого века Восточная и Западная Грузия присоединяются к России. На Черном море - русский флот, он контролирует побережье. Но Абхазия еще в руках турецких захватчиков. В тысяча восемьсот десятом году русские военные корабли штурмуют крепость. Владетель Абхазии Сефер-бей Чачба заключает договор и передает свою страну в наследственное владение России. Приходит мир на эту прекрасную, многострадальную, обильно политую кровью землю. Возникли и новые имена старых городов и селений - Гагра, Пицунда, Псырцха.
Сколько жадных и жестоких врагов здесь побывало? Что сохранило нам время от прошлого? Остатки крепости царя Митридата, обломки замка римского императора Траяна, следы соединительных каналов, белоснежные колонны Диоскурии на дне Сухумской бухты, венецианский мост, замок Баграта с подъемными мостами и подземными ходами. Сколько эпох и стилей, сколько образцов высокой древней культуры!
Он остановился, глаза его блестели:
- Вы не устали, Елена Николаевна?
- Нет, нисколько.
- Вы очень хорошо знаете историческое прошлое своего края, - сказал Обловацкий, не скрывая восхищения.
Константиниди застенчиво улыбнулся.
- Я увлекаюсь историей. Она любима и понятна мне, как музыка. Смотрите, кто только из древних не писал об этой маленькой стране, - продолжал он: - Страбон и Геродот, Птоломей и Плиний. Даже русский летописец Нестор. А сколько источников позднейших лет!
Еще дважды здесь побывали турки. Наконец ушли навсегда.
Война четырнадцатого года ставит Абхазию под пушки немецких и турецких кораблей. Германская подводная лодка обстреливает город.
Наконец революция! Как ждали ее лучшие сыны Абхазии. И вот она пришла. Но в первые месяцы власть захватили меньшевики. Пришел Октябрь, опять вспыхнуло восстание - в Абхазии установилась Советская власть.
Недолго была она у нас - полтора месяца. И снова - меньшевики. Почти три года продолжался разгул реакции, террор. Наступил март двадцать первого года. Войска Красной Армии в Сухуме. Абхазия становится Советской! Теперь уже навсегда.
Что оставило нам далекое прошлое? Развалины замков и крепостей! Что дала царская Россия? «Голодное» шоссе, построенное голодными, среди которых был чернорабочий Пешков, наш Горький! Вы помните его «Рождение человека»?
Елена Николаевна кивнула головой.
- «Над кустами, влево от меня, качаются темные головы: в шуме волн моря и ропоте реки чуть слышно звучат человеческие голоса - это «голодающие» идут на работу в Очемчиры из Сухума, где они строили шоссе», - закрыв глаза, на память процитировал Константиниди… - И замечательные слова: «Превосходная должность - быть на земле человеком, столько видишь чудесного, как мучительно сладко волнуется сердце в тихом восхищении перед красотою»… Подождите немного, и вы не узнаете Абхазии. Уже сейчас она другая, вся в стройках. Кто-то из древних сказал: «Кто напился воды в Келасури - тот вернется в Абхазию, страну Души»! Вы тоже, побывав, вернетесь!
- Вы хорошо рассказываете и любите свой край! - снова заметил Обловацкий.
- Как же можно не любить свою землю? - ответил Константиниди, подняв на него глаза.
- Простите, Вы абхазец?
- Нет, я грек. Я здесь родился, здесь прошли мое детство, юность. Здесь мне лучше, чем грекам, живущим в Греции. И я люблю Абхазию - край, где живут абхазцы и грузины, греки и армяне, эстонцы, русские и сваны, и даже негры. И все это на двухстах километрах побережья.
- Негры? - удивился Обловацкий.
- Да, негры! Попробуйте спросить у них, откуда они пришли, - это вызовет обиду. Абхазия - их родина. Вы разрешите? - спросил он у Елены Николаевны, доставая портсигар. Она кивнула головой. - А наша природа, - продолжал он, - вечное лето! Круглый год цветут розы, а земля и море дают человеку все. И день и ночь неумолчно шумит ночной прибой.
- Кто это так патетически говорит о море?
В дверях купе стоял Жирухин, за ним незнакомый человек, которого Елена Николаевна мельком видела в вагоне.
С верхней полки свесилась голова Майсурадзе:
- Одиссей! Ты говоришь как твой отец Гомер. Он засмеялся.
- О чем же все таки вам говорил Констанзтиниди? - спросил Жирухин. Он сел и потянул за рукав незнакомца.
- О, я узнала историю Абхазии! - ответила Елена Николаевна.
- И это Вам поможет в вашей служебной командировке? - с иронией спросил Майсурадзе. - Кстати, Вы, конечно, шутили, говоря о деловой поездке?
- Нет, я еду по личному делу, мой… - она на мгновение запнулась, но взяла себя в руки и уже тведо сказала: - Мой муж ранен в Сухуме..
Все посмотрели на нее. Увидев удивление на их лицах, она повернулась к Константиниди:
- Да, ранен. Вот видите, что бывает в этом земном раю!
- Как это могло случится? - спросил стоявший в дверях незнакомый ей человек.
- Кто он, ваш муж?
Майсурадзе спрыгнул с полки и сел рядом с ней.
- Чекист и ранен при выполнении служебного задания. Я… - она хотела что-то сказать, но опустила голову и заплакала.
- Э, это не годится! - Майсурадзе наклонился к ней.
- Успокойтесь, ну, успокойтесь, пожалуйста! - заговорили все сразу.
- Он жив? - допытывался Майсурадзе.
- Не знаю, - не поднимая головы, прошептала она.
- Конечно, жив! - уверенно решил Константиниди.
Желая нарушить тягостное молчание, Майсурадзе вспомнил, что надо бы поесть и предложил пойти в вагон-ресторан. Все ухватились за это предложение. Позвали и Русанову, но она отказалась.
