- Он! - уверенно подтвердил Сергей Яковлевич. - Постарел немного, но он. Какого года фото?
- Точно не скажу, наверно, двадцать шестого - двадцать восьмого. Смотрите дальше!
Обловацкий перевернул страницу альбома.
На лужайке, под большим раскидистым дубом за длинным столом, уставленным бутылками и тарелками с едой, сидели люди. Видимо, фотограф опоздал, и гости успели выпить. В середине, в центре стола, Обловацкий увидел «милиционера». Повернув голову, он смотрел в сторону. Вся его фигура, натянутая и напряженная, говорила с постоянной, никогда не покидающей тревоге, ожидании опасности. Да, так и есть, - у ноги стояла прижатая к груди винтовка. Он и за столом не выпускал ее из рук. Так вот какой он, этот человек, с которым ему предстояло бороться, с которым столкнула судьба в первый же день его приезда. Тот же резко очерченный большой нос, пухлые губы с тонкой ниткой подбритых усов и глаза - блестящие, выпуклые и настороженные. И надпись под фотографией: «Б. князь Хута Эмухвари», «Шакал». Действительно, шакал, зверь!
И другого видел он, того что стоял с противоположной стороны автомобиля, старше по возрасту, с серебряной проседью в волосах, немного грузного, с той же напряженностью смотревшего на Обловацкого. Потом пошли фотографии их жертв. У дома, у дороги, под деревом. В разных позах, в разные годы. Коммунисты, комсомольцы. Глядя на них, Обловацкий чувствовал, как волна гнева подкатила к горлу, сжала его.
Чиверадзе прошелся по комнате.
- Дробышева обстреляли. Эту машину задержали, кого-то искали. Строгов сказал, что он из Павлова-Посада, и его не тронули. Значит, их интересовал человек из Москвы. Да! Так чья же это работа? Кто предатель? Но ладно. Если у Вас нет ко мне каких-либо вопросов, перейдем к делу.
- Вопросы есть. Как Дробышев?
- Лечащий врач заверил меня, что ручается за его жизнь. Два дня назад я сообщил Москве, что это была банда Эмухвари. Жена Минасяна на допросе подтвердила наши предположения. Не установлен еще неизвестный в башлыке. Я сообщил Березовскому, что шестого февраля, ночью постами наблюдения в районе Маджарки была замечена подводная лодка.
Чиверадзе опять прошелся по комнате.
- Седьмого вечером милиционер Маргания на территории свиносовхоза (это в районе селения Тамыш, в 40 километрах на юг от Сухума) увидел трех неизвестных в бурках. На предложение остановиться они открыли огонь и, ранив милиционера, ушли в сторону селения Джали, держа направление на Квезань, но только для видимости.
Говоря это, он передвигал по карте разноцветные флажки.
- Условимся, что красные флажки это установленные места посещений, а голубые - вероятные. Наши люди видели их в Джали, но в Квезань они не пришли. Раненый не мог их преследовать и они исчезли.
- Вы не думаете, что появление подводной лодки у Маджарки шестого связано с ночевкой Эмухвари в Бак-Марани? - спросил Обловацкий.
- Несомненно. Мы считали, что банда сейчас не уйдет в горы, а будет крутиться у побережья - у нее мало патронов, предполагали, что движение ее в сторону Джали, вероятно обманное. Вы встретили их у Бзыби - значит, мы ошиблись.
- У кого они были в Джали?
- Пока не установлено.
- Я прошу вас ознакомить меня с ходом работы за последние дни.
- Пройдем в отдел.
Они спустились на первый этаж и, пройдя по длинному коридору, в конце которого была видна стеклянная веранда, вошли в кабинет. Находившиеся в комнате сотрудники встали.
- Познакомьтесь, это товарищ Обловацкий, Сергей Яковлевич, из Москвы, послан нам в помощь.
Высокий, ширококостный юноша с крупными чертами лица, в форме, но без знаков различия, четким шагом подошел к Обловацкому.
- Это Миша Чиковани, наш самый молодой член коллектива, - представил его Чиверадзе. Сергей Яковлевич пожал большую, чуть влажную руку юноши.
- Чочуа, - отрекомендовался смуглый невысокий человек на вид лет тридцати пяти, с близорукими добрыми глазами, похожий на сельского учителя.
- А это наш лингвист Хангулов. - Чиверадзе показал на невысокого, плотного юношу. Его красивое лицо немного портили большой мясистый нос и глаза навыкате.
- Незаменим в условиях работы в многонациональном районе, - сказал Чиверадзе. - Говорит по-грузински, как тифлисец, понимает абхазский (а это трудно для человека, не выросшего здесь) и греческий. Ну и, конечно, прекрасно знает свой родной - армянский.
Хангулов, пожимая руку Обловацкого, пробормотал несколько слов о том, что его познания не столь уж велики, и Сергей Яковлевич заметил, что он чуть-чуть заикается.
- А где Пурцеладзе? - спросил Чиверадзе.
- Сейчас придет, - ответил Чиковани.
- С товарищем Обловацким приехал в Сухум еще сотрудник центра - товарищ Строгов, Николай Павлович. Жить они будут в «Рице», бывать у нас им придется, по некоторым соображениям, только по вечерам. Введите их в курс дела, информируйте о всех новостях и изменениях, прислушивайтесь к их замечаниям. Ежедневно докладывайте мне о ходе работы. Ну, желаю успеха!
Не прощаясь, Чиверадзе вышел.
Обловацкого усадили в большое кресло.
- Когда Вы приехали? - спросил Чиковани. Он сидел на кончике дивана, и вся его поза говорила о неуемном желании вскочить, куда-то бежать, что-то делать, одним словом, действовать, и диван под ним казался чем-то вроде трамплина для прыжка. Молодость и живость блестели в его глазах, неотрывно глядевших на Обловацкого. Наверняка этот юноша хотел скорее стать старше: всего двадцать лет и отсутствие усов, вероятно, причиняли ему страдание.
- Сегодня, - улыбнулся Обловацкий, - часа два назад. - Он отыскал глазами Хангулова, который застенчиво выглядывал из-за большой настольной лампы. Вряд ли он был старше Чиковани, но те несколько лет, которые их разделяли, уже придали ему какую-то долю мужской солидности и умения владеть собой. «Юнцы, совсем юнцы, - подумал Обловацкий. - Кроме Чочуа».
Перешли к деловому разговору. Спокойно и неторопливо Чочуа рассказал все известное о банде. Он вскользь отметил, что почти беспрерывное передвижение создает ей относительную безопасность. Это выглядело парадоксально, и Обловацкий не вытерпел.
- Мне кажется, - сказал он, - что ее частое передвижение должно помогать нам. Банда становится широко известной населению, а значит, и вам. Эмухвари легче опознать, много народу знает их в лицо.
Чочуа усмехнулся.
- По логике должно выходить так, а на деле… Во-первых, они передвигаются по ночам, тропами, хорошо известными им. Во-вторых, и это главное, они используют обычай старины, неписаный закон гор, обязывающий давать путнику кров. И не только не выдавать гостя, но и, в случае нужды, защищать его. Ну, потом в горах остались еще и почтение к «амыста» - дворянину, и кровное братство, и… кровная месть.
- К тому же б-благородство горца, сочувствие с-сла-бому, - добавил Хангулов.
- Разве горец не понимает, что это враги! - воскликнул Обловацкий.
- Понимает. Вернее, начинает понимать, - так же спокойно продолжал объяснять Чочуа. - Но не забывайте, что обычаи и традиции создавались веками. Да что там веками! Тысячелетиями! А Советская власть пришла в эти горы несколько лет назад.
- Горец уже рас-скусил этих людей, - медленно добавил Хангулов.
Притихший Миша, по-ребячьи приоткрыв рот, внимательно слушал разговор.
- Уж очень долго он в них разбирается, - вырвалось у него. Все взглянули на Мишу, и он покраснел.
- Дай Мише власть, он в неделю всех перевоспитает и лик-квидирует банду, - с легкой усмешкой сказал Хангулов.
- Даур, скажи, чтобы Виктор не острил, - вспыхнув еще больше, обратился Миша к Чочуа.
Тот укоризненно вглянул на Хангулова, но ничего не сказал ему, потом достал из сейфа папку и протянул ее Обловацкому.
- Вот сведения за последнюю неделю.
Пока Обловацкий читал, в коридоре послышалось шарканье. Кто-то дважды постучал в дверь. Чиковани соскочил с дивана и быстро открыл ее. Вошел высокий черноволосый человек. В обеих руках у него были тарелки с бутербродами, под мышкой - бутылка лимонада, подбородком он придерживал несколько коробок с папиросами. Это, как догадался Обловацкий, был Пурцеладзе, явившийся из буфета.
