По инструкции Анфилова, если бы в лозаннской группе действительно все обстояло благополучно, фразу «на радиоквартире все благополучно» Ришар должен был повторить дважды. Написанная один раз, как это сделал Леонид, она означала тайный сигнал бедствия. Рокотов не сомневался, что руководство в Москве уже получило его сообщение о случившемся: при всех условиях у Папаши хватало времени отправить из Женевы радиограмму не позднее середины дня, помешать этому могли лишь поломка передатчика либо какое-то иное маловероятное событие. Поэтому сигнал бедствия, хотя и был полезен как подстраховка для предупреждения Центра, в большей степени выполнял теперь другую важную функцию: слова «все благополучно» снова убеждали агентов в подвале, а также службу радиоперехвата в Германии, имевшую шифр Герберта, что русский ревизор не обнаружил ничего подозрительного на конспиративной радиоквартире. Это давало определенный выигрыш. Через несколько часов Зигфрид свяжется с Москвой, отстучит ключом свои радиограммы, и немцы проглотят горькую пилюлю в обманной обертке.
За ужином и гость, и хозяева вели оживленную беседу на разные отвлеченные темы, почти не касаясь деловых вопросов. Мсье Жан был в веселом настроении и давал понять, что не хочет серьезных разговоров. Он рассказывал всякие курьезные случаи из своей жизни, Вера Сергеевна слушала с интересом, смеялась, и даже деликатно-молчаливый Герберт несколько раз улыбнулся краешками четко очерченных губ. Сегодня Леонид действительно чувствовал духовный подъем, бодрость и старался отвлечь Кинкелей от тревожных мыслей, внушить обоим уверенность в собственных силах, вернуть утраченный из-за страданий вкус к обычной жизни. И это в известной мере ему удалось, в особенности после того, как он, продолжая болтать, написал и дал им прочесть записку, где говорилось, что он известил Центр о происшедшем, предложил план действий и запросил необходимую помощь: сегодня ночью или утром он получит из Москвы инструкцию, что надлежит предпринять в первую очередь.
Герберт одобрительно покивал головой, потом, посмотрев в глаза Шардона, взял карандаш и написал: «Вы полагаете, Центр поддержит нашу радиоигру?» «Иначе и быть не может, — черкнул Леонид. — Радиообман немцев — ключ к нашей операции, а в Центре есть большие мастера такого дела».
И с этого момента в душах хозяина и хозяйки что-то переломилось: исчезла нервная настороженность в глазах, появилось спокойствие в жестах. Очевидно, мучившие Кинкелей сомнения в возможности вырваться из капкана уступили место надеждам, приобретающим теперь реальные очертания. Присматриваясь к супругам, Леонид про себя порадовался такой перемене, ибо период изучения противника заканчивался, приближалось время схватки, а в бою больше всего необходима уверенность в своих силах.
В течение застольной беседы Рокотов, следя за тем, чтобы хозяева не сказали чего-нибудь лишнего, направляя разговор, перебрасывался записочками с госпожой Кинкель. Сообщив о том, что его персоной интересуется в отеле некая Герда Дижон, удивительно похожая, по описанию Веры Сергеевны, на немку Магду, Леонид попросил помочь ему удостовериться, верно ли его подозрение. Получив согласие, он объяснил госпоже Кинкель свой план опознания этой женщины, написал условные фразы для последующей телефонной связи с ним и предупредил, чтобы Вера Сергеевна была на месте раньше назначенного часа. «Будьте предельно осторожны, — черкнул в заключение Рокотов, — она ни в коем случае не должна вас узнать».
Проводив гостя до калитки, Вера Сергеевна вернулась в дом, и почти сразу же позвонили по телефону. Это была Магда (агенты в подвале — Пауль или Франц, — видно, известили ее об уходе гостя). Она потребовала дать ответ на сделанное утром предложение.
— Что ж, у нас нет выбора, — тихо произнесла Вера Сергеевна (голос у нее дрогнул, и для игры это было кстати). — Мы с мужем решили принять ваше предложение. Сейчас я передам ему трубку.
Она не стала больше слушать льстиво-ласково заворковавшую о чем-то Магду, позвала Герберта. Он подтвердил, что согласен, но, памятуя о советах Шардона, сказал, что у него есть ряд условий, в том числе о значительном увеличении суммы, о чем необходимо договориться заранее и иметь твердые гарантии. Взвинченным тоном победительницы Магда заверила профессора, что его условия, несомненно, будут приняты ее начальством. Она проконсультируется и завтра же с позволения дорогих хозяина и хозяйки заглянет к ним на полчасика для окончательного разговора.
Положив трубку, Герберт взглянул на свою «Омегу». Почти ночь — половина двенадцатого, время пронеслось, как одна минута. Но до сна надо еще кое-что сделать. Вера Сергеевна занялась уборкой со стола, а профессор отправился в кабинет готовить передатчик для работы: через четверть часа начнется сеанс радиосвязи с Центром.
Вера Сергеевна сидела за столиком в кафе, расположенном на открытой бетонной площадке над набережной. От площадки вверх и вниз шли чередой каменные лестничные марши, по которым можно подняться на одну из лозаннских улиц или спуститься к Женевскому озеру.
Одеться Вера Сергеевна постаралась как можно малоприметней: зеленое платье бледного тона из тонкой шерсти и шляпка с опущенной на лицо вуалью.
Она покрутила муфточки окуляров принесенного гарсоном бинокля, приспособив их к своим глазам, посмотрела вдаль на горы и озеро, перевела бинокль на прогуливающихся по набережной людей и убедилась в четкости изображения. Сильные линзы позволяли рассмотреть даже морщины на лицах. Теперь не прозевать появление Жана Шардона с его спутницей. Шардон должен пригласить Герду Дижон на утреннюю прогулку и привести сюда, к озеру, они позавтракают в плавучем ресторане, походят по набережной, возможно, дама захочет покататься на лодке. Если прогулка почему-либо не состоится, Жан постарается устроить ее завтра.
Вера Сергеевна отлично сознавала, что грозит ей и Шардону, всей задуманной операции, если немецкие агенты узнают, чем она тут занимается. От дома она шла пешком, осторожно проверяя, нет ли за ней «хвоста». Как бы бесцельно прогуливаясь, то останавливаясь у витрин, то забредая в магазины, госпожа Кинкель слежки не обнаружила. В кафе она вошла одна, лишь спустя минут двадцать появились новые посетители: седой господин и девочка — оказалось, дед с внучкой. Вера Сергеевна успокоилась.
Кавалер с дамой вышли к набережной недалеко от нее, слева, и госпожа Кинкель, наведя бинокль, тотчас узнала в высоком черноволосом мужчине мсье Шардона. Светлый костюм в полоску прекрасно сидел на его высокой сухощавой фигуре. Белый платочек, торчащий из нагрудного кармана, и лакированные штиблеты придавали Жану вид завзятого франта. Придерживая под локоть свою спутницу, он что-то говорил, улыбаясь и поглядывая на нее. Сквозь стекла бинокля виделось, как шевелятся его губы, как чисто выбрито худое энергичное лицо. А даму Вера Сергеевна никак не могла разглядеть: ее лицо полностью скрывала широкополая белая шляпа с вызывающе-претенциозным страусовым пером. Прекрасно просматривались все детали нарядного туалета женщины, обтянутые шелковыми чулками стройные ноги, локоны крашеных волос, крутые бедра и большая грудь, ритмично колышущаяся в глубоком вырезе платья. Дама чрезвычайно похожа на Магду, но, чтобы окончательно удостовериться, нужно увидеть лицо.
«Ну, поверните ее, Жан, поверните, чтоб я могла рассмотреть, — твердила про себя Вера Сергеевна. — Пока я вижу только ее шляпу». И в этот миг, будто повинуясь ее просьбе, мсье Шардон, останавливаясь, мягким движением развернул свою спутницу лицом к лестнице, по которой они спустились. Магда! Без сомнения, она! В испуге госпожа Кинкель быстро опустила бинокль, сбросила на лицо вуаль. Как не стыдно, сказала она себе, от тебя ждут помощи, а ты струсила! Ей удалось погасить вспышку страха, унять волнение. Она опять поднесла к глазам бинокль.
Он хорошо ее повернул: физиономия Магды будто в двух шагах. Разукрасилась, как кукла. Что за взгляд! Влюбленные голубые очи! Но она-то знает, какие они бывают, эти глаза, жестокие и холодные глаза садистки.
