— Ну как «не вел»! — вспыхнул Захаров. — Ты же не маленький!

— Там обстановка для наблюдения сложная, товарищ капитан! — продолжал Миша. — Вот в рапорте я указываю. Местность, как блюдце, ввиду того, что три промышленных склада находятся неподалеку друг от друга… Я вышел из положения, познакомился с девушкой и всю ночь просидел напротив ворот на лавочке, в самом дворе гулял! По переулку ходил с ней, как постовой… Врагу от меня невозможно было укрыться!

— Слушайте, Соловьев, а может быть, в какой-то момент вы увлеклись беседой с девушкой и что-нибудь пропустили? — жестко спросил полковник.

Миша не ответил. Он стоял, вытянувшись, сжав кулаки, не глядел на Смирнова, и по лицу его медленно ползли слезы…

— Нет, товарищ полковник, такого с младшим лейтенантом Соловьевым не могло быть! — твердо сказал Захаров. — За это я вам ручаюсь!

— Чувства-то у вас обоих, конечно, хорошие, а вот дело мы с первых шагов провалили… — с раздражением произнес Смирнов. — Ну ладно, что сейчас корить друг друга! Мы с вами тоже, капитан, виноваты. Надо было отправить на наблюдение опытного человека… Вы, Соловьев, не успокаивайте себя. Враг наблюдение вел, вы что-то пропустили. На вашем месте я бы заставил себя найти — что именно пропущено. Это необходимо найти!

Не вытирая слез, Миша еще сильнее вытянулся и перевел глаза на Смирнова.

— Младший лейтенант Соловьев! — продолжал полковник. — Вы отправитесь сейчас же к семье Окунева. Вы останетесь там до конца похорон и сделаете все, чтобы помочь Антонине Михайловне. Капитан Захаров! Подготовьте письмо в Совет Министров с ходатайством о назначении персональной пенсии семье Окунева… Выполняйте оба!

Спотыкаясь, ничего не видя перед собой, кроме широкой спины капитана Захарова, Соловьев вышел из кабинета полковника.

Трое с половиной суток он провел в доме Окуневых. Он почти не опал и не ел за это время, выполняя множество мелких важных дел, всегда возникающих в семьях вместе с несчастьем, и ни о чем не мог думать.

После похорон он отвез Антонину Михайловну домой, помог сыну Окунева, Владику, расставить мебель по местам и к вечеру, как было приказано, вернулся в отдел.

— Погоди! — сказал Захаров огорченно, с удивлением разглядывая Мишу. — Я доложу, что ты прибыл. Покури пока…

Полковник Смирнов много лет прослужил в армии, из них более двух третей — в органах госбезопасности на руководящей работе. Давно прошло то время, когда он, налагая взыскания на подчиненного, внутренне мучился: «Так ли…», «Прав ли?», «Надо ли…» У Смирнова выработался четкий кодекс требований к себе и к людям, и уклоняться от них теперь для него было уже просто физически невозможно. А в последние годы, когда оба его сына повзрослели, к этому моральному кодексу прибавилось еще сильное чувство, не поддающееся формулировке, связанное с отцовством, помогающее ему глубже и легче понимать людей.

— Вернулись? — спросил он, глядя на серое лицо Соловьева. — Садитесь, младший лейтенант.

Миша сел.

— Устали?

— Ничего, товарищ полковник… — вяло ответил Миша.

— Идите спать. Завтра вечером отправитесь в командировку.

Миша думал о том, что сейчас должны привезти от тетки доченьку, — так звали в семье Окуневых младшую девочку. Как-то встретит ее Антонина Михайловна? Он вспомнил еще, что купил масло и забыл предупредить бабушку Окуневу, что оно за дверями на полочке…

— Полетите на самолете. В Одессу. Вы меня слушаете, младший лейтенант?

— Да, товарищ полковник! — вяло подтвердил Миша. — На самолете в Одессу…

— Надо закончить дело… — просто сказал полковник. — За эти три дня вы, наверное, поняли, что такое горе, что значит терять близких. Враг всегда приносит гора в наш дом, Соловьев!

— Я вспомнил то, что вы велели, товарищ полковник, — все так же вяло сказал Миша. — Насчет моей промашки. Когда мы пошли за Окуневым, еще одна машина проскочила вместе с нами светофор. И ведь, главное, шофер сказал, а я не обратил внимания. Это, конечно, был он. Кто ж решится в самом центре на желтый свет идти?

Смирнов долго молчал. Потом кивнул.

— Интересно, — заметил он. — Значит, у него есть машина. Шофер для пассажира на такое нарушение вряд ли пойдет.

— Куда ж он потом делся, товарищ полковник? Не для того, чтоб оправдаться, а ради существа дела — не было его на территории объекта, товарищ полковник! Что хотите со мной делайте, не было!

— Вернее всего случилось так! — прервал Мишу полковник. — На стадионе он обнаружил Окунева, вышел, выследил и отправился по его следу. Это старая уловка тигров — ходить по следу охотника. Вот так! Установив, что Окунев обратился к нам, он принял решение расправиться с Борисом Владимировичем, ведь Окунев знал его в лицо. И вот тут вы, повидимому, правы, Соловьев, — наблюдения он не держал. Он просто заметил адрес, уехал и вернулся утром к тому времени, когда служащие идут на работу. Нагло, но разумно! Вы с ним разошлись в минутах! Но сегодня об этом не думайте. Надо исправлять нашу общую ошибку. Вы полетите в Одессу. Там живет некая Мария Николаевна Дорохова-Ворошина. Учительница, преподает историю в школе. Теперь слушайте внимательно. В августе 1945 года в Германии, в городе Мюнстенберге, на нее напал человек. Ваша задача выяснить все, что знает о нем Мария Николаевна. И чтоб ни одна душа не подозревала о цели вашего приезда в Одессу. Вы получите документы учителя, историка. Начнете с посещения городского отдела народного образования. Там узнаете адрес Марии Николаевны. Для всех, кроме нее самой, вы знакомитесь с диссертационной работой Марии Николаевны.

— Понятно, товарищ полковник!

— Сказать мало, надо действительно понять. Вот вы сейчас думаете, а почему бы не запросить Одессу по телеграфу, шифром… Поручить местным товарищам собрать материал! Верно?

Миша вздрогнул и слабо улыбнулся.

— Да, я так подумал. Мне показалось, что надо быстрее…

— Мы обязаны беречь людей. Всегда помните о семье Окунева! Чем крупнее дело, тем меньше людей должно участвовать в нем. Идите спать!

Смирнов вгляделся в лицо Миши. Юноша… Э, нет! Перед ним сидел не юноша. За последние три дня с Соловьевым произошла перемена, на которую в обычных условиях потребовалось бы несколько лет. Он вытянулся, похудел, беспокойный, веселый блеск, загоравшийся в его глазах при малейшем поводе, исчез. Движения стали сдержаннее…

«Это — ничего! — подумал Смирнов. — Это — возмужание. Ну что ж, ему двадцать три года. Пора!» — Полковник вспомнил, какой бурный взрыв энергии, любопытства, восторга и нетерпения пришлось бы сдерживать в Соловьеве, если бы поручение давалось ему три дня назад, и на мгновение сердце у Смирнова сжалось. Стало жаль щедрой и легкомысленной юности, вот так же ушедшей в свое время от него, уже ускользающей от сыновей…

«Ну что ж, всему свое время! — вернул себя к действительности Смирнов. — Пора, пора! Соловьев вступает в новую пору жизни. Ничего, наше время было суровее, и возились с нами меньше! Определится парень!»

Так думал Смирнов, а говорил он другие, сухие и обидные слова.

— Помните, что Одесса для вас всего лишь территория для операции. Вы не на курорт едете. Капитан Захаров передаст деньги и билет. Чем быстрее обернетесь, тем лучше. Но помните: быстрота и спешка — разные вещи. До свиданья. Выспитесь как следует.

Смирнов встал и через стол протянул руку Соловьеву. Тот поднялся, ответил на пожатие и с какой-то новой, поразившей Смирнова красотой — да, именно красотой, другого слова не подберешь — вытянулся прощаясь.

— Хорош будет, если… — и Смирнов не закончил мысль, потому что, постоянно находясь на линии огня, он, как и все старые солдаты, не любил загадывать.

— Желаю успеха, «Малыш», — сказал он, кивком давая понять Соловьеву, что тот свободен.

— Это всего лишь территория, где я выполняю задание! — твердил себе Миша Соловьев, разглядывая небольшую полукруглую площадь, представляющую собой шедевр пропорций, площадь, куда вливался переулок, словно узкая река, не вмещающая потоков солнечного света…