— В политотдел загляните, капитан. Со своими коллегами из местных органов встретьтесь. — Полковник встал, считая беседу оконченной.

Огорчился Фёдоров: вынужден был порвать ниточку откровения! Простился смущённо. По дороге накапливал возмущение: «Все всё знают! Один он, бедный капитан, будто бы в коротких штанишках! Иди туда-то, скажи то-то. Секрет остаётся секретом, пока о нём знает один человек. Знают два, считай, осталось полсекрета. А если три — да здравствует базар!..

Скрепя сердце, Фёдоров встретился с Голощёковым. Тот был радушным, сиреневые глаза поблескивали под роговыми очками. Он заявил, что имеет уже ориентировку. Семён Макарович смотрел на уполномоченного «Смерша», как на чудо: «По сути, щекастый молодчик занимается доносительством, а выглядит невинным младенцем!».

В напряжении и ожидании текли августовские дни, недели — ничего подозрительного не происходило, Фёдоров мысленно подбадривал себя: лазутчик шёл не в Распадковую! А может, затаился, караулит свой час?..

От неведения, от переживаний за Людмилу он исхудал — шинель обвисала, как на жерди.

— Макарыч, попомни моё слово, никому не нужным станешь — ни службе, ни снайперше! — Маргарита Павловна подливала в стакан козьего молока. — Не кривись, как середа на пятницу! Жирное, вкусное — от Майки!

— Вытерплю, Павловна! Наша родовая жилистая, — отшучивался он, торопясь к «трёхтонке», коптящей под окнами.

Листья черёмухи обожгло первым инеем — кумачом трепетали на ветру. Каплями охры выделялись листки на берёзках. Притихла тайга. Ребятишки готовились к школе. Жители пристанционного посёлка потянулись за брусникой. Азартные охотники обходили угодья, заранее примечая скопление белки и соболя.

Фёдоров исчах в заботах: не проворонить бы агента, если он надумает просочиться в охраняемую зону вместе со здешними таёжными добытчиками. А если он встретится на шишкованье со своими сообщниками? Если так обусловлено — прохлопаем! И капитан запросил Васина: «Разрешите приехать в Читу!». Он посчитал, что совет кадрового чекиста в данном разе будет кстати.

Васин, знобко поводя плечами — лихорадка вторую неделю трепала, — выслушал доклад Фёдорова со вниманием, уточнял некоторые детали. Разговор затянулся. Попили горячего чаю с сухарями.

— Как наш уполномоченный по гарнизону, помогает? — Васин принял таблетку и запил стаканом воды.

Фёдоров ответил не сразу: как быть? Махнув рукой, ответил прямо:

— Ерундовый человек! — Говоря так о коллеге, Фёдоров не собирался его чернить. В своей жизни он не мог терпеть криводушных людей.

— Ты, капитан, не думай, что все кадровые сотрудники, как стёклышко, светлы. Мы — из народа. А народ разнолик. Мы — соответственно. Ладно! Вернёмся к своим делам. Зарубите себе на носу, капитан: агент идёт к вам! Из этого исходите. Из этого стройте версии. Не расхолаживайте себя поблажкой: пронесёт!

Семён Макарович покраснел, как школьник, застигнутый за непотребным занятием: «Откуда Васину известны тайные думки его, Фёдорова?».

— Понимаю, Климент Захарович.

— Выделим, как обещали, сотрудника на время. Из спецшколы прибыл лейтенант Сидорин Григорий Григорьевич. Имейте в виду: горяч, фантазёр, спортсмен первого разряда по боксу. По мере нужды, сдерживайте его благие порывы. Вы — человек уравновешенный. Сочетание классическое: лёд и пламень!..

— Какой там лёд! Преувеличиваете, Климент Захарович, по доброте своей…

Фёдорова познакомили с помощником: остроносенький паренёк с веснушками на щеках. Шагает, будто бы пританцовывает. До поезда на Распадковую оставалось десять часов. Семён Макарович больше молчал, захваченный мыслями об агенте.

Сидорина, по натуре разговорчивого и общительного, тяготило молчание капитана: «Зачем Васин послал к этакому бирюку?». Сняв сапоги и шинель, ослабив ремни, Фёдоров, не обращая внимания на сослуживца, завалился на койку.

— Ломит кости, как черти в молотилке прокрутили! — сказал Семён Макарович извиняющимся голосом. — От майора, что ль, перешла испанка?

Лейтенант не знал, что такое «испанка», уточнять не счёл нужным. Повесил новенькую шинель с погонами в шкаф, используемый вместо гардероба, причесал русый чуб перед зеркальцем на дверце шкафа, разогнал складки свежей гимнастёрки под широким офицерским ремнём.

Семён Макарович смотрел на него с любопытством и завистью: ничто не печалит парня! И мысленно представил себе этого чистенького, приглаженного лейтенантика в котловане, среди замызганных строителей, на раскисшей кваше лесной дороги. Про себя Фёдоров окрестил помощника Григри — Григорий Григорьевич. И снова вернул себя в ямы и кучугуры стройки. Солдаты в виде рабочих и вольнонаёмные, похожие на солдат. И явилось неожиданное предположение…

— Григорий Григорьевич, у вас, конечно, есть штатский костюм?

— Купил. — Сидорин непонимающе глядел на капитана.

— Вот и ладно. Форму свою спрячьте до лучших времён. — Фёдоров поднялся на койке и начал пояснять свою задумку. На Распадковой лейтенанта никто не знает. Приедет и оформится под видом рабочего по вольному найму. Вы лопату от топора отличите?

Сидорин явно разочаровался. Ему очень хотелось покрасоваться в гарнизоне. Новенькая форма, золотистые погоны офицера. Отлично сшитые сапоги. Фуражка с гладкой тульей. Лейтенант обидчиво жевал свои припухлые губы с заметным пушком.

— Войдёте в контакты с местным населением. Встречаться будем в условленном месте, — развивал свою мысль Фёдоров.

— Если вам, товарищ капитан, я неподходящий, так скажите…

— Пузыри оставим детям, товарищ лейтенант! — Фёдоров ожидал подобной реакции — сам бы возмутился, окажись на месте Сидорина. — Запасайтесь справочниками, наставлениями строймастера. Чтобы дважды два — восемь!

И вдруг Фёдоров прилёг в растерянности: как Васин глянет на затею? Лейтенант прикомандирован временно в Распадковую. В штате числится за Читой. И неловко теперь перед Сидориным — торопыга Длинноногий!

Васин принял Фёдорова поздним вечером. Выслушал. Подумал. У него поднялась температура и он поминутно вытирал платком лысину. Что-то было разумное в идее Фёдорова. А если промахнётся землемер? Агент расшифрует неопытного Сидорина. Примет свои меры предосторожности.

— Вы считаете, что Сидорин войдёт в роль без оплошки?

— Без ошибки живут лишь жмурики на погосте, товарищ майор!

— Прошу яснее!

— Виноват! Доля риска имеется, безусловно.

— Допустим, враг узнал подсадку. Спросит себя: зачем на Распадковой сексот?.. Чего морщитесь, капитан? У вас, на гражданке, это ругательно. А у нас «сексот» — секретный сотрудник. Вам ясно?..

— Значит отбой! — досадливо заключил Фёдоров.

— Значит отбой, капитан!

— Ну-у, никак в ударники не просочусь! — Семён Макарович щадил больного майора. — К слову, тогда свиное сало поспособствовало?

— Да ну вас!

В гостинице Фёдоров застал лейтенанта погрустневшим. Писал письмо. Русый чуб спадал на лоб.

— Мыслю нашу с вами, Григорий Григорьевич, срубили под корень! — Семён Макарович сознался Сидорину в своём скоропалительном решении.

Лейтенант, отложив письмо, торопливо изымал из чемодана свою новенькую форму. Говорил обрадованно:

— Вы извините меня, товарищ капитан.

— Понимаете, Григри, сам замысел, в принципе, приемлем. Вероятно, пригодится как-нибудь. Не обижайтесь на «Григри». Замётано?

— Можно, я маме напишу насчёт Григри?..

— Он повёл разрешительно своим маршальским жезлом! — Семён Макарович смеялся по-мальчишески громко и заразительно.

Маргарита Павловна стояла с Фёдоровым у хлевушка. За жердяными воротцами лежала чёрная коза с маленькими рожками. Косые лучи солнца освещали ползагонки.

— Чё, лежебока, сенца ждёшь? — Хозяйка раскрыла воротца.

Ямануха скосила голову и мекнула. Щенок тыкался мордой в перекладину, пытаясь пролезть внутрь клети.

— На осерёдыше твой корм, Майка. Боюсь, непогодой прохватит копну насквозь…

Фёдорова одолевали служебные хлопоты и ему хотелось отвлечься от них хоть на время.