— Мне это тоже не нравится, — сказал майор. — Неужели он еще дома? Ладно, я сейчас попытаюсь выяснить. А вы там не отходите от телефона.
Потом, объяснив Герде Фюбинг, о чем она должна говорить, когда их соединят с виллой Кинкелей, Бурже передал ей трубку. Вопреки его опасениям немка провела разговор хорошо — ровным, спокойным тоном (Анри, слушая по спаренному аппарату, готов был отключить ее немедленно).
— Франц, дорогой, как у вас там?! — воскликнула Герда, услыхав в трубке знакомый голос. — Это я, Сюззи!
— Все в порядке. А ты зачем звонишь? Ты где?
— Мы уже на пути в Лозанну. Я звоню из Люсана, с почты, пришлось остановиться по надобности — девочка попросила. Кроме того, она очень хочет поговорить с отцом. Эрика рядом со мной, плачет, ты можешь позвать профессора к телефону? — Немка вопросительно взглянула на майора. Бурже покивал головой, держа палец над рычагом: в случае, если Франц захочет сам поговорить с девочкой или подойдет Герберт (ведь Эрики не было здесь), то майор тотчас разъединится, а телефонистка междугородной по указанию Мориса сообщит о перерыве связи. Но трюк не понадобился.
— Я не могу, к сожалению, выполнить твою просьбу, Сюззи, — помедлив, отозвался Франц. — Профессор уехал в университет и пока не вернулся. Мы ждем его с минуты на минуту…
Бурже, удовлетворенный результатом проверки и успешным испытанием фрау Фюбинг, позволил себе расслабиться — он чувствовал в этом потребность: так сильно было внутреннее напряжение.
Теперь он сидел, приятно расслабившись, в «Мерседесе», возле постовой будки и расспрашивал Герду о том о сем — не допрос, а так, беседа, — и поглядывал на сумеречное, с красно-желтым мазком на западе небо…
Все перевернулось, лопнуло за считанные секунды! Когда Анри добежал до трезвонящего телефона и, выхватив трубку из рук инспектора, услышал голос Мориса, недоброе предчувствие охватило его. Да, так и есть! Резидент все же связался с Лозанной! Голос Мориса прерывался от волнения — он не снимал с себя вины. Заказ бернского абонента прошел как раз в то время, когда помощник Мориса ненадолго покинул помещение дежурной. На беду, заболела хорошо проинструктированная Морисом телефонистка, и сменная новенькая соединила бернского абонента с лозаннским домом Кинкелей. Новенькую ввело в заблуждение то, что заказ подал не мужской голос, а женский и в особенности что абонент назвал код германского посольства, требующий, по инструкции швейцарского департамента связи, внеочередного и срочного включения в сеть. Сам разговор дамы с агентом Францем на вилле занял менее минуты. «Начался сезон охоты, — сказал женский голос. — Ваш хозяин уехал в горы. Он приказал применить вариант „Кентавр“ сейчас же». И дама, ничего более не объясняя, отключилась.
Бурже скатился с бетонных ступеней постовой будки и бросился к своему «Мерседесу»: он уже…
Трубка стукнула: ее положили. Спустя немного послышалась перебранка — два голоса, что-то тяжело упало, вскрик. Сопение в трубку.
— Ты что там тявкаешь? Это я, Пауль, ты что нам предлагаешь? — Грязное ругательство. — Я ему съездил по роже, свинье! Жаль, тебя не могу достать, ну ничего, я с тобой еще посчитаюсь! Шеф отдал приказ — и он будет выполнен! — Хриплый кашель, сопение. — Мне наплевать на твоего офицера и на всю их дерьмовую контрразведку!
— Пауль, Пауль, это глупо! — Герда истерическим жестом хваталась рукой за лоб, щеки, губы; лицо ее горело; она заплакала. — Я умоляю тебя! Сопротивление бессмысленно! Вы заплатите жизнью за эту глупость!..
— Тут один уже заплатил… — Пауль хрипло рассмеялся. — Этот красный ублюдок заложил нас всех! Я его пришил пером, как цыпленка! Вот он лежит, ваш профессор, вместе со своим псом, — гад, изгрыз мне руку…
— Что-о-о?! — заорал в свою трубку Бурже, вскакивая со стула. — Вы убили Герберта Кинкеля?! Отвечайте: вы убили его или лжете?!
— Это какая, какая еще там сявка пасть дерет?! — взорвавшись, завопил Пауль. — Ах, это ты, герр офицер! Подслушиваешь? Ну, послушай еще: да, я его пришил, эту суку! — От бешенства бывший уголовник сыпал воровским жаргоном. — Вон он лежит, пусть теперь закладывает архангелов на небе! — Хриплый смех пополам с матом. — И ты, фараон, приезжай, нарублю из тебя котлет: люблю повеселиться!
— Мерзавец! Уголовная шваль! Ты у меня, сволочь, на виселице будешь болтаться — это я тебе гарантирую! — Анри с грохотом бросил телефонную трубку.
Герда, тихонько всхлипывая, со страхом смотрела на майора. Инспектор и дежурный полицейский молча уставились в пол. Двое агентов, выскочившие из «Мерседеса», с хмурыми и решительными лицами стояли в распахнутых дверях будки в ожидании приказа. А Бурже, опустившись на стул, сидел в полной неподвижности: словно заведенная стальная пружина внутри него, энергично вертевшая им в эти часы, фазу лопнула.
— Ну-ка, давайте Лозанну, — сказал он тихо.
Инспектор торопливо вызвал междугородную станцию. Когда соединили с Лозанной, Бурже назвал номер служебной квартиры.
Трубку снял помощник майора.
— Они убили профессора Кинкеля, — усталым голосом проговорил Анри. — Я только что говорил с одной этой нацистской сволочью… Что предприняли наши, Пьер? Где мсье Шардон?
— Пятнадцать минут назад опергруппа донесла, что слышали рычание собаки и выстрел. До этого на вилле было тихо. Попыток вывезти аппаратуру немцы не предпринимали. Мсье Шардон уехал туда несколько раньше, чем пришло сообщение о выстреле, — он очень волновался, полагая, что профессора удерживают силой в доме, потому что до сих пор телефонного звонка от него не было. С мсье Шардоном поехали Бернард и Жорж. Три минуты назад они сообщили, что достигли района дач. Какие приказания, патрон?
Бурже грузно поднялся с трубкой в руке.
— Ах, какая беда, какая беда, — будто про себя пробормотал он. — Слушай меня, Пьер… Приказываю: надежно блокировать виллу, чтоб они не проскочили, и взять живыми. Если применят оружие, уничтожить. Уничтожить на месте! Главное, Пьер, чтобы не по страдал ни один житель поселка — это под твою ответственность, имей в виду!
Поручив одному из агентов держать связь с бернским управлением полиции и дорожными постами, занятыми поисками резидента, Бурже, забрав с собой Герду Фюбинг, пошел к машине.
— Едем в Лозанну, и быстро, как сможешь! — сказал он шоферу.
— Есть, патрон, побыстрей! — Шофер снял с фар маскировочные щитки с узкими щелями.
Синий «Мерседес», взревев мощным мотором, ринулся в сгустившуюся мглу. Небо застилали тучи, лишь кое-где блестели звездочки. В окнах проносившихся по сторонам придорожных домов — ни огонька. Навстречу по шоссе ползли светлячки маскировочных фар автомобилей. Шофер майора вел «Мерседес» на предельном режиме с открытыми фарами и, периодически включая дальний свет, что запрещалось приказом о светомаскировке, бросал в ночь длинные, как ножи, белые лучи. Но старший инспектор, понимая чрезвычайность момента, невозмутимо наблюдал из своей стеклянной будки, как вдали на автостраде вспыхивает и гаснет, вспыхивает и гаснет яркий свет.
Франц метался по комнатам, выплескивая из канистры на пол последние капли бензина. Спецаппаратура, которую не удалось вывезти, сваленная грудой в гостиной, была уже облита. Рядом лежали в лужицах крови тело профессора Кинкеля и убитый пес. Франц торопился покончить с этим; он старался не смотреть туда, где лежали трупы, отвращение и страх овладели им; сердце гулко стучало, пот прошиб его, очки в золоченой оправе все время сползали на нос. Из наделенного всеми полномочиями старшего агента он под натиском Пауля превратился в его подручного. Он всегда побаивался этого бывшего грабителя (Пауль не утаивал, что был приговорен к виселице за «мокрое дело», даже похвалялся), но старался скрыть свою боязнь под личиной насмешливости, к тому же резидент назначил Франца старшим на вилле, и Пауль вынужденно подчинялся, хотя прежде, пока резидент благоволил к своему телохранителю, Пауль помыкал коллегой, как хотел. И когда поступило телефонное сообщение о провале резидента, потребовавшего применить вариант «Кентавр», Пауль словно взбесился: уничтожать — это была его стихия, а участие в диверсиях научило, как делать подобные дела.
