– Придется подождать. Такую большую сумму сейчас выдать не можем. Денег хватит. Зайдите часика через три.
– Хорошо, – посмотрел на часы. – Буду ровно в половине шестого.
– Пожалуйста.
О вкладчика немедленно сообщили Воробьева. В пять часов вечера он сидел за большим столом в зале сберкассы и сосредоточенно заполнял какой бланк. Помощник его примостился на скамейке в углу, равнодушно поглядывая вокруг. Он явно скучал. Еще двое дежурили на улице.
Время шло быстро.
Хотя Воробьеву не раз приходилось бывать в таком положении, он все же начинал нервничать, невольно поглядывал на большой электрические часы.
Четверть шестого. Полшестого.
Разведчик утроил внимание, незаметно и пристально вглядываясь с каждого нового посетителя, пытаясь определить, кто из них "он".
Тридцать пять минут шестого. Сорок шестого.
В пять часов сорок минут до Воробьева подошел начальник сберкассы.
– Только позвонил предъявитель. Раздумал брать деньги сегодня, просил приготовить на завтра.
– На завтра! – Воскликнул Воробьев. – А вы уверены, что это он? Ни с кем не спутали?
– Нет, он назвал номер книги и сумму, которую хочет взять.
– Странно.
Воробьев задумался, силясь разгадать, что кроется за неожиданным изменением планов преступника. Или не почувствовал опасности? Это хуже всего. Или хитрит, пытается максимально возможно обезопасить себя от провала.
– Когда закрывается сберкасса? – Спросил Воробьев начальника.
– В восемь.
– Хорошо, мы еще побудем здесь.
Расчет его оказался правильным.
Через два часа, за пятнадцать минут до закрытия сберкассы, когда Воробьев окончательно потерял надежду, к окошку контролера подошел грузный мужчина с небольшим чемоданчиком и протянул сберегательную книжку на предъявителя.
– Выдайте деньги, – потребовал он. – Все.
Голос у него был несколько отрывистый, нервный.
"Боится, – подумал Воробьев. – Душа в пятки спряталась. Убили Ситника, мерзавцы … "
Воробьев не торопился. Подождал, пока неизвестен выполнил все необходимые операции, кассирша отсчитала на-висимости сумму. Только тогда обратился к незнакомцу.
– Гражданин, ваши документы.
– А? Что? Какие документы? – Испуганно спросил неизвестный, и гладкие щеки его мелко задрожали. Но уже в следующее мгновение он сумел взять себя в руки, достал паспорт, протянул Воробьеву. – Вот, прошу.
– Федор Прокофьевич Силаев, – прочитал Воробьев. – Пройдемте со мной.
– Одну минуточку. – Силаев проверил выданные кассиршей пачки, взял одну на выборку, перечислил кредитки, положил деньги в чемоданчик и обратился к Воробьева, который спокойно наблюдал за ним: – Пожалуйста.
Воробьев пригласил его в маленькую служебную комнатку сберкассы, жестом предложил сесть. Тот примостился на краю стула. Внешне сектант был спокоен, выдавал его только мышца на гладкой щеке, который то и дело дергался, и еще робко-заискивающий выражение круглых, оловянного цвета глаз. Это опять навело Воробьева на мысль, что Сытник погиб, убит.
Назвав себя и показав документ, работник уголовного розыска спросил:
– Свои деньги получили?
– Нет, – ответил Силаев.
– А чьи?
– Знакомого.
– Фамилия?
– Ситник Семен Григорьевич.
"Что за чертовщина, – выругался в уме Воробьев. – Даже не собирается отказываться … Но он боится, очень боится … Какую подлость, либо мошенничество прячут эти круглые глаза? "
– Да, – задумчиво произнес Воробьев. – Сытника, значит, деньги? А где же он?
– Живет у нас в молитвенном доме.
– В каком это молитвенном доме?
– "Слуг седьмого дня". Господь привел его в нашу семью.
– А вы?
– Мне выпала честь быть руководителем секты, – гордо ответил Силаев.
– Ситник и сейчас у вас?
– Да.
Воробьев видел, что Силаев не врет. Но почему же он боится? Он весь напряженный, как струна, по точности и лаконичности его ответов кроется страх, боязнь проговориться, выдать себя неосторожным словом, даже интонацией.
– Он поручил вам взять с сберкассы деньги?
– Да, вот доверенность, – Силаев вынул из бумажника лист бумаги. Воробьеву показалось, что в круглых оловянных глазах вспыхнуло ехидство.
Действительно, документ, предъявленный Силаева, был поручению на получение денег. Составлен он был в надлежащей форме и датирован вчерашним числом. Внизу стоял неуклюжий подпись – С. Сытник.
"Живой, – подумал Воробьев. – И для чего только я заварил эту кашу ". Возвращая поручения Силаев, спросил:
– А зачем доверенность? Ведь по предъявительскими вклада деньги можно получить и без него?
– Для верности, – улыбаясь – страх уже прошел – ответил Силаев. – Сумма слишком большая, вот на всякий случай и запасся бумажкой.
"Опять резонный объяснения", подумал Воробьев.
– Что ж, – протянул он паспорт. – Простите, гражданин Силаев, за заботы.
– Ничего, ничего! – Силаев не мог сдержать радости, но тут же взял себя в руки и уже другим, солидным тоном повторил: – Ничего. Разве я не понимаю – служба.
– Конечно, служба.
– Да могу идти?
– Пожалуйста …
Казалось, все было хорошо: Сытник жив, деньги получены по его доброй согласия, на законном основании.
И все же Воробьев не успокоился. Многолетний опыт подсказывал ему – здесь кроется преступление, тщательно замаскированный, умело выполнен! Доказать его пока было нечем, но Воробьев был уверен, что Силаев знает и о спекуляции Капров, и о "литературу", которую тот получал из-за рубежа. В свою очередь Капров было известно о Ситника и его деньги. А посещение Блэквуда? О них, конечно, Силаев рассказал Карпов. Вообще все они связаны между собой невидимыми, но прочными нитями. Надо эти нити распутать.
Узнав, что Силаев, Капров и Сытник принадлежат к секте "слуг седьмого дня", Воробьев решил выяснить, кто еще входит в эту секту.
Сектантов оказалось в Энск немного – около двадцати "слуг седьмого дня" и двенадцать адвентистов. Почти все они малограмотные, темные люди. Многие из них с травмированной психикой: больные, которые не верят врачам и ищут "чудесного" исцеления, одинокие неудачники, как Ситник, слабоумного-наивные, готовые принять на веру первую попавшуюся басню; наконец просто истерики и истерички. Всю эту жалкую компанию возглавлял Силаев.
А Блэквуд? Какое отношение имел к ним Блэквуд?
На этот счет у Воробьева были предположения, которыми он до поры до времени ни с кем не делился. Чего Блэквуд ездил в Грошенков и Силаева? Только с этими двумя он виделся в Энск, во всяком случае легально. Грошен-ков, ко всему равнодушен, больной, усталый, подозрения в Воробьева не вызвал. Незапятнанным было и его прошлое: мелкий служащий, работал всегда честно, в армии не служил из-за болезни, эвакуировался на Урал, работал в артели, хорошо работал. Кончилась война, вернулся в родной Энск.
Другим был Силаев. Воробьев не сомневался: его сектантство – в лучшем случае средство жить за счет других, в худшем – ширма для более подозрительных махинаций.
"Мурашкивець" Гуровой показал на следствии, что познакомился с Капров перед отъездом в Новосибирск, именно тогда у них и зародился план спекуляции зарубежными товарами. Силаев остался в стороне. Однако Блэквуд посетил именно его …
А что, если Блэквуд – хозяин Силаева?
И Воробьев решил не оставлять дела Ситника, хотя, по сути, дела уже не было – никого не обманут, никто не пострадал.
… Неожиданная встреча Воробьева с шестнадцатилетним паренек Жорой Чередниченко, учеником слесаря на судоремонтном заводе, подтвердила правильность его намерений.
Началось, как ни странно, из милицейского протокола.
Одного субботнего вечера во дворе молитвенного дома "слуг седьмого дня" послышались спор, шум. Растворилась калитка, и двое сектантов, держа за руки, вывели парня. Это был Жора. Он не упирался, но во весь голос разоблачал своих противников.
