— Нет, что вы! Он самый настоящий чех! — Ольга захлопнула сумочку. — Только фамилия у него такая, похожая на немецкую.

— Для чего он приезжает каждую субботу в Замрск?

— Он сам из Замрска. Здесь живут его родные. Здесь у него жена и двое детей. А работает он в Праге. До войны был редактором небольшой пражской газеты. С приходом немцев бросил журналистику, устроился на службу в областной земельный отдел. В Праге у него небольшая квартира, где он живет по-холостяцки и в конце каждой недели приезжает в Замрск проведать свою семью.

…В тот же вечер я сидел в кабинете Вовеса в замке Замрск. Хозяин, обычно такой спокойный, уравновешенный, на этот раз взволнованно рассказывал о своей стычке с группой фольксдойчей-беженцев, остановившихся вчера на ночлег в замке и требовавших от Вовеса фуража для лошадей.

— Черт бы побрал этих «народных гостей» вместе с их лошадьми! — раздраженно закончил Вовес свой рассказ.

— Не стоит расстраиваться из-за нескольких мешков овса, — пытался я его успокоить.

— И то правда! Давайте лучше выпьем кофе.

Когда Вовес вернулся в кабинет с блестящим кофейником и чашечками на подносе, я попросил его рассказать все, что он знает об Аккермане.

Ярослав Аккерман.

— Который Аккерман вас интересует? Старый или молодой? — спросил Вовес, разливая пахучую дымящуюся жидкость в чашечки.

— Тот, что работает в Праге.

— Значит, молодой, Ярослав Аккерман, — удовлетворенно кивнул головой Вовес и тут же в нескольких словах рассказал об Аккермане то же самое, что говорила Лошанова.

— Не могли бы вы организовать мне встречу с Аккерманом? — попросил я.

— Сейчас?

— Да. Если можно.

…Через полчаса в кабинет вместе с Вовесом вошел невысокий, чуть сутуловатый плотный человек лет тридцати в легком сером пальто с поднятым воротником и глубоко надвинутой на лоб серой велюровой шляпе. Мельком глянув в мою сторону, он молча неторопливо снял пальто, стряхнул со шляпы капли дождя, подал ее стоявшему рядом хозяину. Он не был сутулым, как показалось мне вначале, просто, видать, горбился от непогоды. Круглое открытое спокойное лицо, прищуренные под слегка припухшими веками умные серые глаза, гладкий высокий выпуклый лоб, увеличенный заметной спереди лысиной. Интересно, что даст нам эта встреча?

— Прошу познакомиться с моим гостем, — сказал Вовес, показывая рукой в мою сторону.

Аккерман шагнул навстречу, пожал мою руку.

— Ярослав Аккерман, — сказал он глуховатым голосом.

— Крылов, — назвался я.

— Теперь, когда вы до некоторой степени уже познакомились, — шутливо сказал Вовес, взяв нас обоих под локти, — я временно вас покину и займусь своими делами. Можете быть совершенно откровенны друг с другом, — серьезно добавил он.

Некоторое время мы молча рассматривали друг друга. Наверно, я был в более выгодном положении, так как кое-что уже знал о своем собеседнике. Он же обо мне — ничего, если, конечно, Вовес ему не рассказал по дороге.

— Вы курите? Закурите, пожалуйста, — прервал я немного затянувшееся молчание, подвигая по столу пачку сигарет.

Глаза Аккермана еще более прищурились, он молча разминал сигарету над пепельницей.

«Нет, Вовес ему ничего не сказал, — решил я. — Предоставил мне самому сделать это».

— Как видите, я русский, — начал я.

Аккерман молча кивнул головой, как бы принимал к сведению это заявление.

— Я советский офицер…

— Возможно, — тоже по-русски сказал Аккерман своим глуховатым голосом.

— Вероятно, штабс-капитан Вовес вам сказал об этом? — пустил я пробный шар.

— Вы же слышали, что сказал Вовес, — усмехнулся Аккерман. — Он сказал только, что мы можем быть совершенно откровенны друг с другом.

— Вы считаете, что для нас обоих эта рекомендация Вовеса достаточна?

— Вполне! — снова усмехнулся Аккерман и прикурил сигарету.

— Так вот, я советский офицер. Парашютист. Работаю здесь…

— Это я знаю, — неожиданно прервал меня Аккерман. — Как только вы назвали себя, я догадался, с кем имею дело. Вы же майор Крылов, командир партизан, не так ли?

— Да, так. Откуда вы об этом знаете?

— Ну, вы о себе достаточно громко заявляете на железных дорогах. Каждую субботу, приезжая к семье, я боюсь, что могу очутиться под обломками вагона. Так что вы хотели сказать мне, товарищ майор? — тщательно выговаривая слово «товарищ» и сразу став серьезным, спросил Аккерман.

— Позвольте мне вас тоже называть товарищем?

— Да, да! Прошу вас! — горячо воскликнул он.

— Так вот, товарищ Аккерман, мы о вас слышали очень положительные отзывы и, поскольку вы работаете в Праге, имеете там, очевидно, много знакомых и друзей, решили попросить вас привозить сюда информацию о положении в столице…

— Что именно вас интересует?

— Нас интересует все: какие немецкие воинские части размещаются там; сколько их; как немцы готовят город к обороне; в чем заключается эта подготовка; не готовятся ли немцы к уничтожению промышленных предприятий; каково настроение населения, особенно рабочих… Как видите, круг вопросов велик. Для разведки важны всякие сведения…

Аккерман на минуту задумался, сосредоточился, на высоком лбу сбежались мелкие морщинки.

— Сегодняшняя встреча с вами для меня неожиданная, — медленно, как бы обдумывая каждое слово, заговорил он. — Я к ней совершенно не подготовлен и едва ли сейчас смогу сказать что-либо конкретное. Прага, как и весь протекторат, как вы сами знаете, сейчас наводнена немцами. Кроме немецких войск, на территории Чехии скопилось сотни тысяч гражданских немцев. К постоянно проживающим здесь, или, как мы их называли, «домашним» немцам, добавилось несметное количество переселенцев, беженцев из стран, освобождаемых Красной Армией. Только в Праге количество «домашних» немцев составляет примерно десять процентов населения города — около восьмидесяти тысяч человек. Вместе с беженцами и воинскими частями количество немцев в Праге достигает двухсот пятидесяти тысяч. К этим цифрам, — заметил Аккерман, приподняв над столом руку, — можете относиться с полным доверием. Мой приятель, тоже, между прочим, бывший журналист, работает в отделе продовольствия пражского городского управления, где выдаются продовольственные карточки для немецкого населения. В последние дни среди немецкого населения все определенней и заметней назревает паника. Возник настоящий «психоз бегства», как мы называем создавшуюся ситуацию. Оккупационные власти всеми мерами стараются «навести порядок и дисциплину». Буквально на днях по городу было расклеено воззвание, подписанное рейхсминистром Чехии и Моравии протектором Карлом Германом Франком и адресованное «немецким мужчинам и женщинам». В нем говорится, что только одиноким матерям-немкам с детьми разрешается свободный выезд за пределы протектората. Все остальные рабочие и служащие должны оставаться на местах и ревностно выполнять свои обязанности. Франк торжественно заявляет, что протекторат Чехия и Моравия будет на своих границах до последнего солдата обороняться войсками фельдмаршала Шернера. Франк угрожает, что всякая попытка вызвать беспорядки будет безжалостно ликвидирована в своем зародыше…

Аккерман потянулся за сигаретами, закурил, некоторое время сидел молча, откинувшись на спинку стула, затем продолжал:

— Насчет нумерации и численности войск в Праге сейчас ничего не могу сказать. Специально этим вопросом не занимался. Думаю, что к следующему своему приезду в Замрск кое-какую информацию сумею собрать. Сейчас могу сказать только, что к югу от Бенешова имеется крупный учебный полигон, на котором постоянно проходят обучение войска численностью не менее дивизии…

«Вот кто мог бы наилучшим образом осветить положение в Праге! Лучшего напарника для Пичкаря не найти», — размышлял я, слушая Аккермана, а вслух сказал:

— Спасибо, товарищ Аккерман, за информацию. Ваши сведения очень содержательны, хоть и высказаны экспромтом. Но вы сами понимаете, что сейчас, в последние дни войны, положение может меняться с каждым часом. То, что важно и ново сегодня, на завтра уже устареет. Как вы смотрите на то, если мы дадим вам в Прагу радиста, который там, на месте, сразу же будет передавать советскому командованию все сведении о противнике, которые вам удастся собрать?