Богданов решился.

— Когда гора не идет к Магомету, Магомет не должен сидеть в кустах, — усмехнулся он. — Я пойду к ним, побеседую. В случае чего — прикроете меня огнем.

Спрятав пистолет в карман, Богданов передал автомат Конькову и вышел на тропинку. Он постоял возле куста распустившейся ивы, срезал ножом облюбованный прутик и, вырезая на гладкой зеленой коре замысловатые узоры, тихонько двинулся навстречу приближавшейся парочке.

Подойдя поближе, Богданов достал из кармана портсигар, взял в зубы сигарету и, похлопав себя по карманам, «обнаружил», что спичек у него нет.

— Битте… раухен… фойер… — сказал он гитлеровцу, показывая на сигарету и давая понять, что он просит прикурить.

Офицер клацнул автоматической зажигалкой. Молниеносным движением Богданов схватил вытянутую руку офицера, рванул его на себя и подставил ножку. Фашист, даже не вскрикнув, как сноп слетел в канаву и зарылся носом в мох. Не дав ему опомниться, Богданов одним рывком втащил его в кусты.

Насмерть перепуганная девица еще не успела прийти в себя, как на тропинке уже никого не было.

Сидя под сосной и просматривая удостоверение личности гауптмана Курта Шульте, поглядывая на приколотые под левым карманом его кителя железные кресты первого и второго классов, на красно-бело-черную ленточку в петлице, я, до того как начать допрос, пытался определить, для себя отгадать, что за человек этот гауптман, так сказать, в чистом виде, без упаковки: без погон и без наград, без офицерского звания и без «бычьего глаза» — маленького кружочка со свастикой, значка члена нацистской партии. Каков он, этот нацист, потирающий сейчас поврежденную руку и, как затравленный волк, с испугом поглядывающий на сидящего рядом Богданова? Как он поведет себя? Будет ли давать показания, или, зная, что у партизан нет лагерей для военнопленных, будет молчать и очертя голову бросится навстречу своей гибели?

Вскоре гауптман Курт Шульте, командир 83-го артиллерийского полка 100-й легкой пехотной дивизии заговорил. Он говорил не умолкая, стараясь купить себе жизнь подробным рассказом о своем полке, об убитом командире, которого он заменил как старший по званию, рассказал о том разгроме, который был нанесен его дивизии советскими войсками под Нейсе, говорил о частях, сменивших их на фронте.

Богданов сидел, отвернувшись от захваченного им гитлеровца. Казалось, с той самой минуты как немец торопливо, захлебываясь и проглатывая окончания слов, заговорил, он потерял всякий интерес для Богданова и своей трусостью вызывал только презрение.

Александр Ефремович Богданов.

В любой дружной, слаженной группе людей бывает несколько человек, которые как бы цементируют, объединяют коллектив. Ведь помимо деловых отношений, существуют личные, и они сказываются на жизни и работе такого обособленного коллектива, как партизанский отряд… Один психологически несовместимый тип может усложнить жизнь всего коллектива. Поэтому так дорог и люб для всех нас был Саша Богданов. Всем было с ним ловко. Этот общительный, находчивый парень был душой и любимцем отряда.

Не знаю, за что его больше любили: то ли за смелость, то ли за его песни. Рядом с постоянной угрозой смерти он жил как какой-то живой праздник, легкий, светлый и радостный, не унывающий сам и не дававший унывать другим.

Чаще других партизан Богданов ходил на боевые операции по захвату пленных. Задания он выполнял умело, был неистощим на выдумки, каждый раз вносил в дело что-то новое, свое, богдановское, опасное и в то же время веселое, остроумное, и удача всегда сопутствовала ему. Отличительной чертой всех операции, в которых главную роль выполнял Богданов, была их кажущаяся на первый взгляд простота и легкость.

Слушая рассказы Богданова после возвращения с очередного задания, — а рассказывать Саша умел так, что выходило, будто его, Богданова, вовсе и не было на операции, и все делали его друзья, — слушая такие рассказы, партизаны потирали руки от восторга и загорались неудержимым желанием пойти в следующую ночь с группой Богданова.

Иван Дмитриевич Сапко.

Ну чего, мол, проще сходить в город или на шоссе, обстрелять автомашину, схватить насмерть перепуганного фрица, скрутить ему руки и привести в отряд? Легко, интересно и, возможно, тоже удастся раздобыть такой же автомат «МР-43», какими щеголяли товарищи Богданова.

Человек по природе своей добрый и веселый, Богданов даже и воевал как-то особенно, никогда не ожесточаясь в пылу боя, а взятым в плен немцам сочувствовал, даже жалел их порой, забывая, что эти слабые и беспомощные люди совсем недавно были грозными врагами и яростно стреляли в него же, Богданова.

…Восемнадцатого марта Богданов с группой партизан, возвращаясь из-под Вамберга, на лесной дороге возле большого села Потштейи подбили немецкий грузовик. При перестрелке трое немцев были убиты, а один захвачен в плен. В кузове грузовика обнаружили новенький авиационный мотор и в двух длинных деревянных ящиках — восемь фаустпатронов.

Партизаны подожгли грузовик и, захватив с собой пленного и фаустпатроны, поспешно отошли в поросшие лесом горы.

Вскоре выяснилось что немец ранен в ногу. Рана была легкая: пуля, пробив сапог, задела голень, и немец сначала или не заметил ранения, или просто молчал с перепугу, но немного спустя в сапоге было уже полно крови, нога вспухла, и пленный стал задерживать движение.

Волков предложил было избавиться от фрица, а заодно и от тяжелых фаустпатронов, чтобы налегке уйти подальше и побыстрей. Но Богданов не спешил. Осмотрев рану, он помог немцу туго завязать ногу бинтом и, пока остальные отдыхали, принялся рассматривать один из фаустпатронов. Положив его себе на колени, Богданов долго изучал сделанные на трубке надписи, потянул за согнутый из толстой проволоки какой-то крючок с рамочкой на конце. Крючок с легким щелчком поднялся над трубкой. Уголком глаза Богданов заметил, что сидящий невдалеке немец в испуге шарахнулся в сторону.

— Что, фриц, испугался? — усмехнулся Богданов.

— Ауфпаси! — громко сказал немец, приподняв палец и от страха округлив глаза. — Дас ист папцерфауст. Панцерн капут! Аллее капут!

— Капут, капут! — хмыкнул Богданов. — А ты знаешь, как из него «капут» делать?

Немец молчал, не поняв вопроса.

Богданов приподнял фаустпатрон, уперся концом трубки в плечо, направил набалдашник в сторону немца, как бы целясь в него.

— Найн! — замотал головой немец, приподнялся, шагнул к Богданову, потянулся за фаустпатроном, собираясь показать, как им пользоваться.

— Еще чего захотел? — удивился Богданов, отводя руку с фаустпатроном. — Может быть, тебе еще и автомат дать в придачу?

Немец, поняв, что оружие ему в руки не дадут, на какое-то мгновение стушевался, потом огляделся по сторонам и, припадая на правую ногу, заковылял к кустам.

— Стой! Хальт! — крикнул Волков, бросившись за ним с автоматом в руках.

Но немец, не обращая внимания на оклик, сделал еще несколько шагов, нагнулся, поднял с земли длинную тонкую сухую палку, примерился, отломил от нее кусок и с обломком в руках направился к Богданову.

За эти два часа, что он пробыл в плену, немец безошибочно определил, что старшим среди партизан является именно этот невысокий, уравновешенный молодой парень с насмешливыми глазами, что именно от него зависит то главное: предстоит ли ему умереть сейчас, здесь, среди этих камней на этом склоне горы, или это произойдет потом, где-то в другом месте, или, быть может…

Он вплотную приблизился к Богданову, приподнял к груди обломок палки, оторвал и отбросил кусок отставшей коры.

— Что это, костыль? — спросил Богданов, кивнув на палку.

— Дас ист панцерфауст, — четко произнес немец, показывая на фаустпатрон в руках Богданова. — Дас ист аух панцерфауст. Модель, — показал он на свою палку. — Дорт ист панцерваген, одер танк, — кивнул он в сторону кустов, куда ходил за палкой.