— Я перечислил три основные заслуги, которые позволяют Моисеенко строить в отношении моего героя какие-то серьезные планы. Но эти заслуги уже в прошлом.

— Что имеется у твоего героя представляющее интерес для Моисеенко на будущее?

— Продолжение работы с «Иудой», Шушкеевым и Еленой. Маршрутные возможности в Белоруссию, Закавказье, другие регионы страны под видом научной и спортивной деятельности, что позволит ему при соответствующей подготовке осуществлять доразведку, сбор информации по представляющим интерес объектам и людям.

— В то же время он не является секретоносителем. Более того, будучи гуманитарием, не обладает перспективой проникновения на такие военные объекты.

— Зато имеет возможность получить по наводке «Иуды» контакты с секретоносителями.

— И какой в итоге вывод напрашивается?

— Вывод таков, товарищ генерал, — Моисеенко и Джон могут акцентировать внимание на моих маршрутных возможностях. И потому на предстоящей встрече, в частности, от Моисеенко следует ожидать не какой-нибудь конкретики, а осторожных предложений по углублению сложившихся с ним отношений. Тем временем они будут пробивать мою легенду, которая, к сожалению, не была рассчитана на такой поворот событий.

— Ты прав. Конечно, мы же не думали, что ты разворошишь этот муравейник. К тому же были в цейтноте, поскольку ситуация разворачивалась очень динамично, — с сожалением в голосе сказал Маликов. — В лучшем случае теплилась надежда, что сможешь раскрутить «Иуду» на контакт с какой-нибудь его связью и от нее дальше двигаться вперед. Но получилось, как в хорошем сне, успевай только записывать. Сейчас же нужно срочно дорабатывать твою легенду. Правда, спецы этой работой уже занимаются, но ничего приемлемого еще не наработали. Придется тебе к этому самому подключиться, как в случае с легендой прикрытия для камеры.

— В тот раз было проще, сейчас необходимо прикрыть возможную утечку информации к противнику об официально работающем в республике сотруднике. А при том, что оттуда за границу едут нефтяники, спортсмены, туристы и разный люд для участия в международных ярмарках и по приглашению, опасность прокола большая.

— Выходит, что у нас нет другого варианта, кроме как усилить работу с выезжающими за рубеж жителями твоей республики, чтобы исключить сообщение ими информации об известных им сотрудниках спецслужб. Можно будет просто строго-настрого предупредить с отбором соответствующей подписки о неразглашении. Как думаешь, это сработает?

— Возможно, и сработает. Наш человек научен с уважением относиться к органам госбезопасности.

— Вот это я и имею в виду. Даст подписку и будет язык держать за зубами, рассудив, мол, сболтну и кто его знает, где и в каком виде выплывет эта болтовня. И соответственно примет решение — лучше уж промолчу, — произнес, хитро прищурившись, Маликов. — Думаю, так оно и будет. Нам, по моим расчетам, понадобится всего-то два-три месяца, в течение которых противник окончательно увязнет в нашей дезинформации. Да и мы за это время сможем нанести сокрушительный удар по его московской резидентуре. Ты согласен со мной?

— Да, согласен, — изрек Эди, подумав при этом, что столько времени вполне можно выжать из его подлатанной легенды.

— В таком случае завтра с утра подключайся к спецам и подсоби им. Да, созвонись с Моисеенко о встрече, ведь он должен тебе круглую сумму. Кстати, как ты списываешь расходы?

— Соответствующими рапортами, а когда чеками и справками.

— Правильно делаешь. Деньги любят счет. Это сейчас все гладко и хорошо. А когда финансисты и ревизоры встревают в наши отчеты — тогда и начинается всякая херня. Хотя деньги и шпионские, но дебет с кредитом должны сходиться.

— С этим у меня все нормально, вот только беда…

— Не понял, что за беда, — напрягся Маликов.

— Беда в том, что, привыкнув жить на широкую ногу за счет, как вы говорите, шпионских денег, трудно будет возвращаться к своим былым расходам, — пояснил, улыбнувшись, Эди.

— А-а, вот ты о чем, — рассмеялся в свое удовольствие Маликов и, хлопнув легко по столешнице, крикнул Минайкову, чтобы нес рюмки и коньяк. Потом продолжил: — Думаю, в ближайшие месяцы тебе это не угрожает. Так что живи вольготно, будет потом о чем вспоминать.

Минайков быстро, словно только и ждал подобной команды, зашел в комнату, вкатив тележку с закуской и возвышающейся среди тарелок пузатой бутылкой «Наполеона».

Маликов же, подождав, пока тот переложит с помощью Эди все это добро на столик, басовито скомандовал:

— Владимир, разлей-ка нам по одной, что-то утомился я сегодня. Надо старику чуточку поддать, чтобы с охотой вернуться за свой рабочий стол.

Минайков, проворно исполнив указание начальника, тут же ушел.

— Знаю, что Тарасов потчевал тебя. А ты говоришь, бывал на совещаниях…, — ухмыльнулся Маликов и выпил, произнеся тост в честь «досрочного подполковника».

Эди поблагодарил и тоже выпил.

Маликов тут же сам налил в рюмки, не разрешив сделать это Эди, отчего тот несколько смутился.

— Оп-па-на! Наш герой неожиданно смутился? — пошутил генерал. — Я-то думал, что тебя ничем невозможно пронять.

— Алексей Алексеевич, для меня честь, что вы решили отметить моего подполковника. Но вы к тому же еще наполнили рюмки по новой… Понимаете, родители научили меня с почтением относиться к старшим. И я пытаюсь строго следовать их науке. Поэтому и смутился, что позволил вам разливать.

— Тогда вопрос. Почему позволил? Ведь ты же видел, что рюмки опустошены, и мог их наполнить? Ты же знаешь, что у нас пьют три тоста.

— В данном случае мне пришлось учесть то, что я нахожусь у своего руководителя, который может воспринять мою инициативу как невоспитанность и сказать — не надо. К тому же знаю, что у нас могут выпить один или три и более нечетных раза, но не два. Вот в третий раз я определенно опережу вас, товарищ генерал, — уважительно высказался Эди.

— А если с тобой за столом будет, например, Шушкеев?

— Я знаю, что он мой враг, и буду выполнять свою работу в нужном плане. Но за обеденным столом, если такое по не зависящим от меня обстоятельствам случилось, буду вести себя с ним как со старшим по возрасту.

— Не легче ли его просто пленить? Он же может, воспользовавшись твоей так сказать щедростью, набраться сил и начать вредить?

— Вряд ли ему это удастся. Мое гостеприимство не предполагает бездеятельность… Вот, к примеру, «Иуда» мой враг, но я же защищал его от блатных. Даже оставлял ему часть своего ужина, когда он приходил поздно от следователя.

— Ужином делились? — удивленно спросил Маликов.

— Конечно, он же мой сосед по камере, а я доброжелательный человек. По логике вещей я должен позаботиться о человеке, находящемся вместе со мной в таких непростых условиях, даже помня, что он мой враг.

— Ну да, вы же решаете задачу вхождения к нему в доверие, — заключил Маликов.

— Мне не составляло труда проявлять о нем заботу. Главное, это не требовало какого-то дополнительного напряжения, поскольку родительская школа, о которой вам говорил, заложила во мне нужные правила-стереотипы. Наверно, такие же неписаные правила имеются у каждого человека, нужно только найти им применение.

— А ведь ты прав. И главное, твой подход к человеку, даже если он враг, на поверку оказался эффективным. Пример с «Иудой» налицо. Думаю, нам надо по крупицам собирать такой опыт и внедрять его в практику. Поэтому буквально завтра поручу подготовить задание в наш институт. Пусть поработают в этом направлении и подготовят соответствующие инструкции для оперсостава, непосредственно работающего с объектами.

— Это будет прекрасным подспорьем, особенно для молодых сотрудников, — заметил Эди, приятно удивленный реакцией Маликова на их короткий диалог о правилах-стереотипах.

— Рад, что оценил мое решение. То, что продуманно строишь свои разговоры с объектами, я заметил с самого начала. Но не знал, что они имеют под собой такую серьезную основу. Мне думается, тебя надо в полной мере использовать в качестве вербовщика, конечно дополнительно подучив у наших асов по этой кафедре. Ну, как на это смотришь?