Уверовав во всесильность сотрудников резидентуры Квасникова, Центр не учел одного обстоятельства: Оппенгеймер и назначенный к тому времени руководителем отдела технической разработки атомной бомбы Ферми находились уже в Лос-Аламосе и оказались с первого дня под неусыпным контролем ФБР и «Джи-2».[199] Под особым надзором спецслужб США в связи со своими либеральными взглядами, дружбой с членами американской компартии и контактами в среде левой интеллигенции находился Роберт Оппенгеймер. Контрразведка следила за каждым его шагом. Особенно усердствовал в этом полковник Борис Паш. Он умышленно сгущал краски, даже «постукивал» на него в Пентагон и пытался доказать, что научный руководитель «Манхэттенского проекта» под воздействием коммунистов может допустить утечку информации, и потому требовал лишить его допуска к атомным секретам. Но ни у кого — ни у ФБР, ни у «Джи-2», ни у Пентагона — фактов усомниться в его нелояльности и непорядочности по отношению к своему народу не было. Да и сам Оппенгеймер, во-первых, как ученый, был глубоко заинтересован в приобретении мировой известности и в том, чтобы занять свое достойное место в истории атомной физики, а во-вторых, он прекрасно понимал, появись малейшее подозрение — и Пентагон может перечеркнуть его имя, репутацию и карьеру. Но если бы советская разведка и смогла бы найти к нему подходы, то работать с ним было бы весьма сложно, а практически и невозможно — суперконспирация вокруг Лос-Аламосской лаборатории была высочайшая: генерал Гровс принял такие меры безопасности, что и речи не могло быть о появлении вблизи суперсекретного объекта посторонних лиц, тем более иностранцев. Здесь боялись шпионов, особенно из нацистской Германии. Потому и были сконцентрированы здесь гигантские службы безопасности. Для въезда в район Лос-Аламоса требовалось особое разрешение ведомства Уильяма Донована.[200] Всем проживающим в «городе атомной бомбы», как работающим, так и членам их семей, выезжать с территории разрешалось раз в месяц, в последнее воскресенье. Цензуре подлежала входящая и исходящая корреспонденция. Опускать письма за пределами местожительства запрещалось. Жители Лос-Аламоса (в переписке он значился почтовым ящиком № 1663) обязаны были сообщать военной администрации и службе безопасности о всех своих знакомых и всех контактах при нахождении в отпуске, а также о тех, кто вел с ними разговоры о «Манхэттенском проекте» или пытался узнать их адрес.

Для всех Лос-Аламос словно не существовал в природе. Его обитатели могли, например, сколько угодно нарушать правила движения на дорогах Америки, поскольку извещения о штрафах оперативно уничтожались секретной службой. В водительских правах проставлялся только номер и имя владельца машины. Делалось все это во имя того, чтобы никто не мог узнать, что то или иное лицо как-то связано с атомным центром, расположенным на краю пустыни в далеком штате Нью-Мексико. Вновь прибывавшие ученые и инженерно-технические работники за неимением жилья в Лос-Аламосе селились временно в ближайшем городке Санта-Фе, где им строго запрещалось обращаться друг к другу по званиям и научным степеням. Вызвано это было только одним: опасениями, что местные горожане обратят внимание на то, как много появилось в их маленьком городке ученой публики, и, не дай Бог, они заподозрят что-то неладное, начнут любопытствовать у пришлых людей, зачем они здесь и куда их ежедневно отвозят на автобусах на целый день. Что-либо узнать о «пришельцах» по документам тоже было невозможно: их подлинные имена и фамилии заменялись псевдонимами или они просто значились под каким-то номером.

Даже сенатору Гарри Трумэну было дано понять, что есть вещи (имеется в виду «Манхэттенский проект»), о которых дозволено знать предельно узкому кругу допущенных лиц. Впоследствии став вице-президентом Америки, Трумэн даже не знал и не догадывался, что на «Манхэттенский проект» тратились сотни миллионов долларов.

Стратегия в области обеспечения безопасности, по признанию генерала Лесли Гровса, сводилась к трем основным задачам: «…предотвратить попадание в руки к немцам сведений о секретной программе; сделать все возможное для того, чтобы применение бомбы было полностью неожиданным для противника, и, насколько это возможно, сохранить в тайне от русских открытия и детали наших проектов и заводов…»

Стремление сохранить исследования по урановой проблеме в глубокой тайне не только от Германии, Италии и Японии, но и от своих союзников побудило американцев воздвигнуть вокруг Лос-Аламоса такую стену секретности, что ни одна разведка мира, казалось, не смогла бы проникнуть через нее. Но одна все-таки прошла!

Об этом свидетельствовала шифротелеграмма, направленная из Нью-Йорка:

Несколько позже в письме на имя П. М. Фитина Квасников пояснил, что каждый шаг Роберта Оппенгеймера известен военному контрразведчику полковнику Б. Пашу. Неприязнь Паша к ученому объяснялась тем, что в молодости тот был близок к левым, водил дружбу с профессорской дочкой, коммунисткой Джейн Тэтлок, с которой он якобы тайно встречался. Это была одна из основных причин, по которой научного руководителя Лос-Аламосской лаборатории стали плотно опекать детективы «Джи-2». И потому, как отмечал Квасников, советская разведка не имела и не может иметь подходов к Роберту Оппенгеймеру.