— Не до жиру, Платошка! Спасибо Морозовым, не отказывают в кредите.
Скопцев торопливой рукой вновь налил и залпом опорожнил лафитник.
— Дай, Иисусе, может, напьюся!
— Не ёрничай, казак!
— Прости мя, Господи! — Скопцев смачно хрумкал соленый огурец. Щурился на солнце, нацеливаясь на шкалик. Варвара Акимовна заслонила выпивку локтем.
— Чё Занда урчит?
Скопцев заглянул в закуток. Завизжала от боли собака.
— Чего ты?!
Платон Артамонович потрясал в руках свои растерзанные ботинки.
— Полюбуйся, Варь! Изнахратила вещь. Соль до крошки рассыпала.
— Какую соль, Платошка?
— Какую-какую! Слямзил фунта с два. В ботинки, когда выгружали баржу…
— Зиндан плачет по тебе, казак! — Варвара Акимовна взяла из его рук попорченный ботинок. — Без починки не обойтись. Бог шельму метит! Слушай, зачем тебе казённая соль?
— Запас карман не тянет!
— Понапрасну рискуешь! — Варвара Акимовна швырнула ботинок в сараюшку.
— Какие ботинки распатронила, зараза! — крутил головой Платон Артамонович.
— Нашёл, о чём горевать! Жизнь прокатилась, не знай за что.
Вернулись под липу. Она принесла лапшу из гречневой муки.
— Пробуй, удалась ли?
Скопцев с жадностью накинулся на собу.
— Годится!
Варвара Акимовна налила лафитники.
— Легла не клятая, встала не мятая! — Выпила лихо, без передыху. — Отвяжись худая жизнь, привяжись хорошая!
— Ваньку Кузовчикова надысь встренул. — Платон Артамонович вытер пальцы о штаны. — Поклон тебе передавал…
— Спасибочко. Где обретается бедолашный? Опять поди без работы кукует?
— Мешки таскает на элеваторе. На подёнке!
— Через бюро эмигрантов попробовал бы пристроиться.
— Пробовал — кукиш с маком показали! Там привечают тех, которые в фашистскую партию вписались или в отряд Асано. Да и задолжал Ванька взносы…
— Бедному один приют — погост! — Варвара Акимовна поскучнела. — Если бы не доброта купца Морозова, и мы побирались бы…
— Не печалься, Варьча! Подкопим капиталу, сами торговлишку двинем.
— Мели, Емеля! С твоих чё ли прибытков?
— Сотник Ягупкин поспособствует. — Скопцев загадочно подморгнул, вытер полотенцем вспотевшее лицо и шею.
— Твоему сотнику лишь бы самому погреть руки! Кузовчикову много поспособствовал?
— Ванька сам недотёпа первой руки! — Рыжеватые усы Скопцева защетинились в усмешке. — Пришло на ум, как собирали нас в Дивизионной на словесность. Унтер-офицер спрашивает Кузовчикова: «Что покупает Россия в Китае?». Ваньча мнётся: «Рис, мануфактуру..». «А ещё чего?» — давит унтер. Кузовчиков пожимает плечами. Унтер даёт наводку: «Что пьём с похмелья?». Кузовчиков лупит зенки: «Неужто огуречный рассол закупаем?». Унтер во всю горлянку: «Чай! Олух царя небесного, чай!». Ваньча сомневается: «Так то ж для господ». И врезал же тогда унтер! Неделю чистил Ваньча нужники по наряду вне очереди…
Отсмеялись незлобиво. Солнце зашло за соседский двор. Тени окутали улицу.
— Слышь, Варь! А чем у вас сейчас заняты? Ну, там, под Омском. Варвара Акимовна удивлённо подняла глаза на Скопцева:
— Чего вдруг потянуло? — Она заказала себе: не возвращаться в прошлое даже в мыслях!
— Веришь, тоска навалилась…
— Верю всякому зверю… — Варвара Акимовна повела плечами, как-будто освобождаясь от тяжести. — Знобко что-то. Холодком обдало! Хлеба убирают, чего ж ещё под Омском? Мужики, считаю, поголовно с немцем дерутся…
— Оно, конешно…
— Откушай, Платошка, с дальнего дерева сняла. — Варвара Акимовна подвинула ему тарелку с яблоками. Он выбрал румяное, с хрустом вонзил зубы в мякоть плода. Брызнул сок на скатерку. Огрызок кинул через заборчик.
— Кедровые орешки пошли в зрелость, — продолжил он о своём. — В налив входит брусника. Омуль навострился на нерест…
— Не тирань себя, Платон! Зовёт сердце домой, обратись в русское консульство.
— И — к стенке!
— Пошто? Руки не в крови, с чего б в распыл сразу? Теперь не Гражданская война. Не натворил плохих дел, чего пугаться?
— Не хочу быть редиской: сверху красный, а внутри — белый.
— Дак не ной, как оголодавший щенок!
— Эх, нет ли ещё косушки?
— Забудь! Намерен жить в моём доме — забудь загул!
— Забыл! — Платон Артамонович поднял руки кверху. — А ты свою Марьяновку не вспоминаешь?
— Помолчи — за умного сойдёшь! — Варвара Акимовна жевала яблоко, а глаза полнились слезами. — Ветки обрублены там, Платошка. Колчаковцы всю родню… Как я уцелела — Богу известно!
— И здесь не вырастили корни, Варьча!
— Пустоцветы мы с тобой, казак. — Варвара Акимовна вытерла губы фартуком, приложила ладони к щекам и тихонько затянула:
Голос у неё был чистый, колокольцем звенел.
— Не надо, Варь! Ну, не надо. — Скопцев прижал её к себе. Она затихла, всхлипывала, промокнула передником глаза.
— Платон, сходил бы в бюро эмигрантов, заплатил там взносы, а то и нас сымут с учёта. Как-никак, по ихним карточкам кукурузная мука да патока. Полфунта сахара не роскошь. На базаре-то всё кусается!
— Ваш заказ, лапушка, моё — исполнение!
Раннее утро 13 июня 1938 года. Солнце вставало из-за дальнего леса на советской стороне. Два маньчжурских пограничника в светло-кремовых кителях неспешно вышагивали след в след по сырой низине. Их широкие штаны были мокрыми от росы. Контрольная полоса пролегала в мелких кустарниках. Над рекой, в пойме, копился густой туман.
Толстый пограничник, идущий вторым, смачно позёвывал, предвкушая скорый отдых. Передний вдруг присел и приложил пальцы к губам.
— Тс-с-с!
Слышались чавкающие шаги. Над туманной низиной взмыли дикие утки. Всполошилась цапля, вытянув голову на длинной шее.
— Стой! Цу! — визгливо закричал толстяк, щёлкая затвором.
Невысокий нарушитель границы замер. Рывком вынул из-за пазухи маузер и бросил к своим ногам. Туда же — игрушечный браунинг. Вздел руки вверх.
Стражники, ошарашенные случившимся, пугливо озираясь, повели перебежчика к начальству.
Вдали, в селении Тайсон, горланил петух. На востоке полнеба сияло багрецом.
Невысокий нарушитель шёл, опустив крупную голову. Удивлённый часовой у будки пропустил всех во двор погранично-полицейского поста. Разбудили старшего. Тот протирал заспанные узкие глаза. Недовольно ворчал на подчинённых.
— Рус? — Он ткнул пальцем в грудь задержанного.
Пришелец в сером комбинезоне согласно кивнул, в знак покорности стянул с головы кепку и подал старшему своё удостоверение. Японец и два китайца — дежурный наряд — долго вертели документ, передавали его друг другу, подслеповато рассматривая и сличая фото с обликом перебежчика. Копируя буквы, старшой записал в журнале фамилию и имя: «Юсиков Генириф».
Посоветовавшись, стражники сообщили о происшествии по телефону в своё подразделение.
Командир охраны границы был осведомлён, что южнее, в соседстве с Кореей, накапливаются японские и китайские войска. Есть там и русские. Прошёл слух: ожидается нападение русских! Может, этот «Юсиков» — разведчик с той стороны?..
Прибывший в селение Тайсон китайский командир приказал обыскать нарушителя границы. Тот сам сволок с себя серый комбинезон. Перед нарядом стражников оказался командир НКВД в гимнастёрке военного образца, чёрных брюках-галифе с красным кантом. На груди — три советских ордена. Из карманов выложил четыре тысячи маньчжурских гоби и три сотни русских рублей. Пограничник проворно помял его кепку, удостоверясь: нет ли чего утаённого?
— Срочно доставьте меня к старшему начальнику! — властным голосом потребовал задержанный. Стража не понимала его…
Метрах в трёхстах от границы Союза ССР в ложбине лежал сотрудник НКВД. Ещё глубже от кордона, прикрывая переднего чекиста, прятался начальник Посьетского пограничного отряда. Тот и другой ждали возвращения с места конспиративной явки руководителя Управления НКВД Союза ССР по Дальневосточному краю. Начальник пограничников данного участка имел прямое указание из Москвы, от имени наркома Николая Ивановича Ежова, обеспечить тайную встречу комиссара госбезопасности и закордонного агента. Советский разведчик, мол, имеет доступ к секретным документам маньчжурских властей и японских оккупантов. При напряженности взаимоотношений сопредельных сторон контакт имел колоссальное значение. Агент знал русский язык и на явку начальник Управления ушёл один.
