Он сошёл возле сквера у харчевни «Петров и сын». Оглянул заведение с вялой ухмылкой: гуливал, бывало, тут Платон Артамонович! Песняка давал — лампы гасли!
У витрины китайской лавки томились два русских мужика. Одежды по-китайски неброские: штаны с широким шагом, душегрейка без рукавов, подпояска кушаком. Шляпы фетровые с широкими же полями. «Сотник на месте!» — определил Скопцев, угадав в бездельниках охранников Ягупкина.
Сотник пил холодный квас за овальным столиком в углу сумеречного зальца. Пол был устелен циновками на манер китайского тёплого кана. Ореховые деревья во дворике клонили долу густые ветки и единственное окно с мелким переплётом едва пропускало солнечные лучи. Вход сюда знали лишь доверенные лица. Вторую дверцу, ловко упрятанную за шёлковыми драпри, мог отворить только сотник.
Ягупкин, находясь на содержании японской Военной миссии, не расставался с надеждой вернуться под Иркутск, на свою спичечную фабрику. Вернуться с помощью японцев. Изо всех сил старался оказать им помощь. Он полагал себя по-прежнему владельцем предприятия. При встрече с ним, как думалось сотнику, люди должны снимать шапки и кланяться по исстари заведённому на Руси порядку. Хозяину положено идти прямо, а работнику — с согнутой спиной. У Никиты Поликарповича это от родителя — любил тот подчинять других! Слабый обречён преклоняться перед сильным. Сотник мял многих белоэмигрантов, как гончар мнёт глину: доступ к японским иенам позволял! Но и сам ходил перед японцами с поклонной головой, сгорая от унижения и копя желчь… Его сила в силе шести японских армий, готовых пересечь советскую границу. Презрительно думая о своих попечителях, как мыслит содержанка о своём покровителе, ластясь и ненавидя его за сытость и значительность, в чём отказано ей судьбой, Никита Поликарпович из шкуры лез, чтобы услужить капитану Тачибана.
Скопцева он приметил ещё в походе на Борзю, в далёком двадцатом. Пронырливый, услужливый кавалерист. Отец его вёл торговлю по сёлам и улусам Бурятии, связан был с купцами Иркутска. Воинские поселения снабжал чаем и сахаром, крупой и мукой. Маркитан имел капитальные лабазы колониальных товаров в Троицкосавске. Потеря всего этого сразила Скопцева-младшего: налился злобой к новой России. Научился рубить головы, как лозу на учебном манеже. Крест наложить с правого на левое плечо — вся просвещённость торгаша, а туда же — борец за неделимую Россию и царя-батюшку!
Ягупкин сознавал, что рискует, посылая прихрамывающего Скопцева в маршрутную разведку. Казака могут опознать запросто! И привлекательность немалая: знает местность, глухую тайгу, прибайкальские нравы. «Рекомендовал Скопцева обоснованно!» — Никита Поликарпович ещё и ещё раз прикидывал в уме своё представление Шепунову и Тачибана. И вновь в памяти вспыхивала сцена разговора у Тачибана: японец обнаглел до того, что решился отправить его, сотника, как рядового, как нижнего чина, в разведку!.. И хвалил себя за успешное отражение атаки зарвавшегося желтолицего самурая!
— Проходи, казак! — Ягупкин привстал за столиком. — Хочешь кваску?
— От кваса меня мутит! — Скопцев пересёк зальцо, заметно припадая на правую ногу. В бою под Селенгинском слетел с подбитого коня на полном скаку — повредил ступню. Жилы срослись и кость вроде стала на место — ходить не мешает, но хромота пометила до края жизни.
— Чего щёки провалились? — Ягупкин пристально рассматривал казака в хилом свете.
Скопцев скривил губы в ухмылке:
— Милашка замордовала!
— Кобели-на! Вот накажу отсылкой, куда и волк не ходит!
— Завсегда рад, ваше благородие! — Платон Артамонович уставил на сотника спрашивающий взгляд.
Никита Поликарпович причесал свои чёрные волосы, долил в кружку квасу из графина.
— Если прогуляться к большевикам?
Платон Артамонович, кинув ногу на ногу, поинтересовался:
— Далеко?
— Загадывать трудно. Есть слушок, красные перебрасывают части от границы вглубь Бурятии. Учесть бы, а?
— Ваши деньги — мои ноги, уши и глаза!
— По наводке, возле твоей деревни появились солдаты с чёрными кантами. Чего они там забыли?
— За риск многонько запрошу.
— Пироги ещё в квашне, а у тебя уж слюни текут!
— Когда?
— Скажу! А пока — рот на клямку! Наказание меньше смерти у нас не бывает!
— Само собой, ваше благородие! — Скопцев представил себе путь на ту сторону. Пугался он не пограничной полосы. Большевики повернули на свой лад людей. Даже в разговоре можно засветить себя. Тамошние русские судят обо всем заинтересованно, будто бы весь мир им подвластен и они за него в ответе. В прошлую «ходку» он заночевал в таёжной деревне. Собрались в избу мужики, калякают. Ну, какое им дело было до Испании?! Да и где такая страна? У чертей на куличках! Нет же, колхозники переживали так, словно соседский дом горит и пожар грозит перекинуться на их усадьбу.
— Мне докладывали, что Иван Кузовчиков имеет родню в какой-то деревне или улусе под Верхнеудинском? Не помнишь?
Скопцев отрицательно помотал рыжей головой, иронизируя про себя: «Хитришь, господин Ягупкин! Всё-то тебе известно о каждом из нас».
— Не знаешь — и спросу нет. Настраивайся, казак, в поход! — Ягупкин потёр свой узенький лоб.
— А сколько положите?
— На малые расходы хватит. — Ягупкин потрогал ладонью графин с квасом. — Нагрелся — вкус пропал!
— Договоримся, сотник, на этом берегу! — настаивал Скопцев.
Ягупкин заморгал глазками, недовольно покрутил головой.
— Не понесёшь гоби на ту сторону!
— Моё дело, господин сотник! — с наигранным куражом говорил Скопцев, — Может, жениться нацелился!
— Ты что, выпил лишку? — Ягупкин сузил колючие глаза. — Вернёшься на коне — твои три тысячи гоби.
— Не-е… В зачуханном кабаке на них никто не глянет — три тысячи мусора! Только за иены!
Ягупкин откинулся на спинку стула и ещё чаще заморгал.
— Во-он как заговорил! Жениться. Рабочим заделался. Может, советский паспорт получил?
— Голова у меня одна, господин сотник! Сами посудите, что такое бумажки гоби? За пустые знаки рисковать?!
— Четыре тысячи!
— Половину б сейчас. Должок тянется.
— Пить нужно умеренно, казак! — Ягупкин принялся поучать Скопцева, как тратить деньги на той стороне. Там у всех карточки и талоны. Продукты нормируются. Нужно сторониться мест, где могут признать как воина атамана Семёнова.
— Унесёшь кое-какой груз. Ну, обо всем этом потом! — Ягупкин не хотел, чтобы казак знал о связях с Тачибана. Не назвал он и срок «ходки». Заключил с хитроватой усмешкой:
— Свадьбы по осени играют, казак! Гоби привалят кстати. Пожируй пока со своею Варварой всласть.
Ягупкин не замечал людей на улице: ноги будто самовольно несли его в двухэтажный особняк на Участковой улице. Ему всё слышался гневный голос полковника Шепунова: «Угождаешь? Выслуживаешься? Разлялякаешь, сотник? Через мою голову ведёшь игру?.. Мы не против союзника, но у нас свои цели, русские! И ты, сотник, на службе у атамана!». Борис Николаевич был в буйной запальчивости и изрядном хмелю. Оказывается, он осведомлён о встрече с Тачибана и обсуждении кандидатуры агента для заброски в Россию. «Почему не отзывается «Зайчик»? — кричал полковник. — Если провалился, почему не докладываете?.. А если не разрешу посылать вашего Скопцева?.. Кем он проверен? Почему остановили выбор именно на Скопцеве?» Шепунов бушевал долго и заключил злым шёпотом: «Смотри, голубчик, у нас дорога узкая — двоим не разминуться!». Смысл угрозы Ягупкину известен: в Харбине не раз случались пропажи эмигрантов!.. Понесло суховеем, как в пустыне, — Тачибана и Шепунов. Правда, утешала надежда: гроза для видимости! Повязаны они друг с другом, как трамвайный вагон с рельсом…
В арендованном ведомством Шепунова зальце сотник сбросил цивильный пиджак, засучил рукава сатиновой рубахи. Растворил окно — сквозь переплёт решётки повеяло свежестью. Плюхнулся на диван, прижал пальцами дергавшиеся веки. «Чего, собственно, всполошился?» Не согласует Шепунов кандидата, подберём другого охотника. Если Тачибана дознается о перемене, можно оправдаться: в разведках заведено полученные данные по одному каналу перекрыть иными сообщениями и только после сверки считать их достоверными. Допустим, Скопцев доложит, а второй «ходок» — подтвердит. Для страховки!.. Найдутся ли средства у полковника для расчёта за «ходки»?
