Перед глазами Скопцева теперешняя Кяхта вместилась в просторной долине, расширявшейся к югу. Развал приземистых сопок сглаживался в просторах монгольской равнины. Поселение это, как узнал Тошка Скопцев в войсковой школе, связано с именем графа Саввы Лукича Владиславича-Рагузинского, императорского посланника. На речке Буре, в 10 верстах от Кяхты, он заключил договор с Китаем о границах. Форпост был заложен в урочище Заргайтуй при слиянии речек Кяхтинки и Грязнухи. Случилось событие в Троицын день 1727 года. По имени посланника царя и в честь весеннего праздника пограничный пункт России нарекли Троицкосавском.

Спустя три года, в ста двадцати саженях от русской слободы, у самой границы с монгольской стороны выходцы из китайской северной провинции Шанси построили торговый городок Маимачен. Три главные улицы и одна поперечная. Узкие, без выделения домов — сплошной глиняный вал. Жизнь китайского поселения полностью подчинялась торговле.

Русские казаки, солдаты на пустыре, заросшем пыреем, помогли возвести маркитанам торговую слободу. Военные жили в казармах, а пришлый люд — в деревянных избах. Общими силами соорудили православный собор, гостиные ряды, лабазы и лавки…

Скопцев пробовал отыскать в предвечерних сумерках холмы, за которыми укрывалась речушка Батайка. В его время буряты-шаманисты молились там богам горы Батай. Деревья и кусты были увешаны ленточками, волосами из конских хвостов и грив. Изменили ли Советы обычай народа?..

Маковка Троицкосавского православного собора без креста казалась культей инвалида. В день трехсотлетия дома Романовых в храме было торжественное богослужение во здравие монарха.

Купец первой гильдии Артамон Скопцев был в числе именитых гостей городских властей, а молодой Платошка Скопцев нес свечи в крестном ходе…

Скопцев отыскал глазами среди темных строений Троицкосавский острог. Во время набега на городок семёновцев в застенках содержались тысячи красных — их никто не считал! Сотник Ягупкин и урядник Аркатов тогда руководили казнью большевиков. Среди исполнителей был и Бато. Барон Унгерн мобилизовывал инородцев и заставлял их участвовать в кровавых делах, чтобы отсечь им путь к революционерам.

Низкие тучи гнало ветром с запада, из-за Селенги. Над покалеченным куполом собора вились вороны и галки, как мошкара. Скопцев с надеждой смотрел на тяжёлые облака. Морось и туман, дождь и слякоть — надёжные спутники тайного ходока. С рассветом нужно будет пересечь падь Большой Суджи, затем Монастырскую низину. Не миновать старого кладбища. Раньше в урочище селились табангуты.

Засеял мелкий дождик. Платон Артамонович спустился к случайной хижине. Он подосадовал: не удалось различить с горы отцовские лабазы. В них хранили козловые товары. Забайкальские казаки охотно покупали ергачи — зипуны и унты из шкурок дикой козы. Там же хранились запасы стеариновых свечей. Возчики, нанятые отцом, сибирским трактом доставляли их из Казани через Верхнеудинск.

Следующий день ушёл на наблюдение за городом. Серая пелена застила долину: моросило! Платон Артамонович, спрятавшись под кедром, прикидывал свой маршрут в Кяхту. Здесь же пообедал всухомятку. В сумерках тронулся в путь.

Бурятский посёлок на речке Кяхте Скопцев нашёл уверенно. По давнишним приметам он обнаружил юрту Бато. Шагах в ста от конца береговой улицы. Голая, как столб, она сиротливо торчала под такой же обездоленной, с обломанной вершиной сосной на скосе холма. Ни забора. Ни ворот. Ни огорода. Из хозяйственных построек — полуобвалившийся сарай. Из трубы сочился тёмный дымок и, прижатый сыростью, пластался по-над землёй.

Перешагнув порог и прикрыв за собой скрипучую дверь, Скопцев осмотрелся. В печи дымили головешки. Реденько вспыхивало пламя. В его отблесках он заметил у оконца тёмную фигуру человека.

— Сайн байна! — поздоровался он по-бурятски. Голос враз осип от неизвестности. — Бато здесь живет?

— Сдеся. — Фигура у окна пошевелилась. — Ходи… ходи…

Головешки разгорелись. В небольшом освещении Платон Артамонович угадал бывшего старателя. Глаз широко открыт. Щека перекошена. Голова с редкими седыми волосами подрагивала в тике.

Бурят прошёл к печи, лучинкой выудил огонёк и запалил фитиль плошки. Поднял пузырёк с хлипким пламенем.

«Хозяин, однахо? — В голосе Бато не было удивления. — Мокрый шибко, паря…

Бато достал из-за печи слинялый тэрлэг — свободный из синей далембы халат с глубоким запахом. Подал замызганный кушак.

— Разболакайся…

Скопцев развесил на жёрдочке у печи свою мокрую одежду. Ичиги сунул на припечек. Бурят неодобрительно поцокал, принёс из угла соломы и набил ею обувки гостя.

— Однахо, далеко ходил? — Бато поднёс Скопцеву кружку с арсой. Тот отказался.

— Лучше аракушки для сугрева.

— Зачем Бато арака? Голова и так пуста. Шибко пуста. Трясется вот, как лист осины. — Бурят произносил слова с растяжкой. Под редкой бородкой кривился скособоченный рот.

— Ночевать пустишь, Бато?

— Гостю не откажем. Ты же не беглый варнак?.. Однахо, как звать тебя? Пуста голова…

— Не забыл барона Унгерна? — Скопцев присматривался к пожилому человеку с татарской бородкой. В попорченных зубах едва держалась трубка на длинном чубуке.

— Платон, чё ли?.. Думаю, голос слышал. Рыжий голова видел… Кто — забыл. Пуста башка, шибко… Жить, паря, что по скользкому бревну речку переходить.

— Может, ты, Бато, в комсомол записался? Или в пионеры? — нехорошо усмехнулся Скопцев. В узких глазах Бато, словно выгоревших с годами, он заметил настороженность.

— Ты чё, паря? — Бато захихикал, прикрывая рот ладошкой. — Консомол… пионер…

Голова его содрогалась в смехе. Он просеменил по юрте. Натянул малагай — лохматую шапку.

— Мёрзнет башка. Шибко пуста… — Смеженными веками Бато прятал от гостя свой страх в глазах. На ичигах пришельца он заметил бутончики отцветшей полыни: «Со степи человек!». А где степь? За границей степь. С той стороны жди беды. Кто с той стороны, пограничники велят говорить. Как поступить? Хозяин выручил, когда случилось с Ли. Платон заступался в отряде офицера Сысоева. Водкой угощал… Как быть? Жить тут Бато. Скопцев ночевал и ушёл. Кому будет плохо? Плохо будет Бато. А он жёнку отдал земле тут. И мать с отцом в бурятских выселках схоронил…

Гость вёл себя по-хозяйски. На полке, затянутой материей, нашёл миску с остатками боз — крупных пельменей — и поставил разогревать в печь.

— Косушку б араки! — Скопцев снова упёр взгляд в хозяина. Тот беспомощно развел руками.

— Если уж не повезёт, так не повезёт! Откуда дождь? Как помнится, тут редки дожди…

Упоминание о непогоде прибавило уверенности Бато. Следы Скопцева смыло. А если собаки взяли ранее? У пограничников умные собаки!

— Бато, не психуй! — угадал настроение хозяина Скопцев. — Бумаги у меня верные. Сбегай-ка лучше за аракой! Держи деньги.

Бато помусолил в пальцах красную тридцатку.

— Шибко мало. Ой, как мало! — Растопырил пятерню. — И то мне нальют, а тебе — нет. Тебе триста нада, паря!

Скопцев добавил тридцаток. Шелохнулась мыслишка: «Вот так и засвечиваются!». На всякий случай задёрнул на оконце тряпку.

— Ты чё, однахо? — удивился Бато. — Соседи спросят: «Бато, зачем застишься?». Что отвечу?

— Сквозит! Мне простуда не в масть! Чего стоишь?! — Скопцев терял выдержку. В юрте было прохладно, сыро.

Бато вернулся с полбутылкой мутной араки. Платон Артамонович раскрыл свою банку рыбных консервов. Налил в кружки самогонки.

— За встречу, Бато!

Бато пить отказался, сославшись на плохое здоровье. Он всё больше утверждался: «Гость с той стороны!». По всем правилам он обязан был сообщить о посетителе в комендатуру. А чем это грозит?..

— Военных много в Кяхте? — спросил Скопцев, утирая губы ладонью. Арака растеклась в желудке — теплее стало!

— Всегда есть. Граница рядом…

— А что строители делали?

— Однахо, ходили сопки. Поле ровняли. Потом ходили на Хужир…

— Что строили?

— Однахо, самолёты садить… Шибко работал. Луна на небе — работают. Солнце стало — работают. Палатки поле. Кухня — поле…