— Так точно, ваше высокородие! — Ягупкин принимал ликование полковника. Он и сам, отряжая Скопцева в тыл большевиков, не предполагал такой удачи.
— Никита Поликарпович, мне нужно точно знать, как в действительности выглядит стройка. Каков размах? Сколько хранилищ? Их ёмкость? Реальна ли угроза для нашего союзника?
— Понимаю, господин полковник! — Ягупкин не доложил о переброске второго агента в Забайкалье. Не заикнулся он и о диверсии в Распадковой — повременить с идеей, чтобы обмозговать сначала самому до тонкостей.
— Нельзя строить планы на отрывочных показаниях Скопцева! Как вы считаете, ваше высокородие?
— Да, их нужно перекрыть из других источников.
— Перебросить туда ходока — это денежки!
— Атаман не поскупится! Я доложу о вашем личном отличии в данном деле, сотник. — Полковник поворошил свои волнистые волосы. — Рваная ноздря облизнётся! А поскупится, мы ему кукиш под нос — выкусь, Гришка-третий! И продадим секрет союзникам напрямую!
На широком лице полковника высветилась злорадная ухмылка. Он выдвинул ящик стола. Стукнул стакан о бутылку. Чистым платочком протёр посуду.
— Виват, Никита Поликарпович! — Он чокнулся с Ягупкиным. Прошёлся, и хромовые сапоги его вкрадчиво поскрипывали.
— Прошу вас, капитану Тачибана пока ни слова! Эти японцы распространяют смрадное дыхание вокруг себя. Им наплевать на наши интересы. Думаю, сотник, вы реально оцениваете ситуацию?
— Оно, конешно, ваше высокородие. Уточнить необходимо. Финансирование — само собой.
— Даже по вызову Тачибаны найдите увёртку. Увильнуть от рандеву вам удастся, не сомневаюсь. У нас свои цели в России. Они противны японским. Для нас там — Родина. Для них — колониальное пространство!
— Оно, конешно, господин полковник! — Ягупкин, редко употреблявший спиртное, быстро хмелел и терял дар речи.
— Материалы Скопцева нужно перепроверить, Никита Поликарпович, непременно! — Шепунов наполнил стаканчики. Сотник пить отказался, ссылаясь на язву желудка.
— Великий Хайям советовал: «Пей, друг, но не кричи о том, что пьёшь. Пей изредка и тайно — в миг счастливый».
Тачибана был раздражён: с утра позвонили из штаба Квантунской армии по поручению полковника Асадо и напомнили, что разведданные, обещанные капитаном, не поступили. А как они могли поступить, если сотник Ягупкин потерял агента «Зайчик», а повторная засылка Скопцева неизвестно чём закончилась.
Капитан в который раз пытался дозвониться до сотника — тщетно! Упрекал себя в поспешности: преждевременно сообщил в Чаньчунь о переброске в Россию агента! И Тачибана отправил нарочного на поиск Ягупкина. Набрал номер телефона Шепунова.
— Господин полковник? Рад слышать ваш голос!.. Что? Как ездил? Хорошо ездил. Сотник Ягупкин давно находился?.. Са-а-а! — Тачибана сердито захмыкал: сотник любит чай замутить! — Обещар встретиться? И со мною обещар… Звоните, Борис Николаевич О-ка-эринасай! Добро пожаровать! Аригата… Спасибо!
Тачибана возмущённо положил трубку на аппарат. Откуда Шепунову известно об отлучке из Харбина? Кто ему докладывает? Как он смеет следить за японским офицером? Волна негодования захлестнула капитана. Русские эмигранты много позволяют себе!
Корэхито Тачибана соблюдал древний обычай «Обон». По буддийскому поверию 12 и 13 августа души усопших опускаются на грешную землю на пару дней. Это — праздник почитания памяти предков. Традиции свято придерживаются в Ниппон. Встречать «Обон» полагается в родительском доме.
Подполковник из русского отделения разведывательного Управления генштаба армии микадо от имени генерала Мацумури разрешил Тачибану слетать на острова ко дням поминовения. В ночь на 12 августа 1944 года Корэхито был в деревне и прижимал к своей груди сухонькую старушку-мать.
Он у неё остался один на всём свете. Мать до слёз жалела его, пленника военного быта. У порога домика посыпала на плечо Корэхито соль: отогнать все несчастья от сына! Усадила на татами возле котацу — жаровни, вделанной в пол и прикрытой одеялом, под которым сын в детстве прятал ноги в пору непогоды. Любимым блюдом Корэхито была домашняя соби — смесь пшеничной и гречневой муки с добавлением яиц. Смесь отваривают и подают с сасими — сырым тунцом, обмакнутым в соевый соус. Мать виновато поглаживала плечо сына: нет нужного набора продуктов для приготовления именного кушанья. Подала сасими из сырой рыбы. Корэхито не упрекал её: третий год войны!
Корэхито родился в год Буйвола, то есть в 1901 году. Он мечтал, как и каждый истинный сын племени Ямато, иметь жену девяти достоинств, так полагалось с древних времен в Стране Восходящего Солнца. Красивые руки, ноги, глаза, рот, голова, хорошие нрав, цвет лица, голос и фигура. Избранница, рождённая в год Овцы, на шесть лет моложе Корэхито, отвечала его мечте, как представлялось молодому Тачибана. Он подарил ей серебряную статуэтку — три обезьянки. «Мидзору» — закрой глаза, ничего не замечай. «Какдзору» — зажимай уши, не слушай. «Ивандзору» — закрой рот, не говори. Символ замужней японской женщины: смирись, не ревнуй, не перечь! Юная жена холодно приняла традиционный подарок. Повела себя, как хостесса, — девушка из бара. Она была настоящая беппин — красавица, подобная цветку сакуры. Легкомысленность переняла у иностранцев, рвалась к свободе, не подобающей жене офицера армии микадо. Она не признавала совета мужа: «Не бойся немного согнуться, чтобы прямее выпрямиться потом!». Она только смеялась, когда муж напоминал ей: «Чужой рис всегда белее своего!».
На берегу ручья позади родного домика свешивали свои зелёные косы большие ивы-янаги. Эти деревья приносят удачу человеку! — так гласит поверье. Они не помогли Корэхито обрести семейное счастье.
В дни побывки он обнаружил на полочке запылённую книгу «Хлеб и солдат». С малых лет она была для Корэхито настольным пособием: священная битва людей Солнца! Она звала его на путь воина. Верность старшему, признание военного дела единственным занятием, достойным самурая, презрение к черни, не военным, обязательное самоубийство (хара-кири) в случае, когда опозорена честь…
Молодая жена танцевала, как Саломея. Женщина из библейского предания потребовала от царя Ирода голову апостола Иоанна Крестителя, а жена Тачибана потребовала от Корэхито уйти из армии. Это пострашнее, чем отсечь голову! Он остался в армии. Она покинула дом навсегда.
Отправляясь на острова, Тачибана надеялся, что за время его отсутствия сотник справится с поручением.
— Доробо! Вор! — злился капитан. Он перелистал настольный календарь: 27 августа 1944 года! В Ниппон цифра «7» всегда связывается с несчастьем.
Возвращаясь на самолёте с островов, Тачибана простудился. Теперь кутался в подстёженную шинель, прикрывал рот тёплым воротником. Сосал горькую таблетку белого стрептоцида. В открытое окно проникал сырой воздух, замешанный на жёлтой пыли. Он разбавлял запахи казённого помещения, настоенные на бумажной мелочи, поломойной хлорке, санитарной карболовке. Корэхито ещё плотнее запахивал шинель, вертел толстой шеей, будто ему мешал стоячий ворот мундира.
На подоконнике темнел обрубок дерева. Кустарная рука вырезала из него личико. Раздвоенная чёлка на лбу — кукла бедняков из его деревни. Мать, провожая в обратный путь, в Маньчжурию, затолкала ему в карман плаща талисман. Корэхито, поправляя ножны сабли, обнаружил деревянный чурбачок, намеревался выбросить подарок: «Он не маленькая девочка!».Что-то удержало руку: Кокэси осталась с ним. Кокэси улыбалась из-под шали, напоминая о родном очаге: близкий ему человечек, деревянная матрёшка. Улыбающаяся деревяшка успокаивала его, словно посылая привет и благословение матери. Никто не обратился к нему за всю жизнь по-приятельски: «Тачибана-кун». И он страдал от одиночества, и ждал этого уважительного «кун». Корэхито поглядывал на Кокэси, будто бы кукла могла утолить его душевную жажду…
Вернулся посыльный, неряшливый китаец в смешной соломенной шляпе. Приложив руку к груди, гонец доложил: «Нет господина Ягупкина!».
