— Я имею в виду себя во всех проявлениях, так как я все делал осознанно и большего судьи для меня, чем я сам, в этом мире не существует.

— Скажите, а вы не боитесь суда дочери за то, что лишили ее матери, возможности купаться в лучах ее любви, в конце концов, отца — добропорядочного главы семейства? И чем объясняете эту неслыханную жертву? Неужели ваша месть и все деньги на земле могут быть противовесом счастью вашей дочери?

— Я не хотел ее убивать, не хотел! Но она стала догадываться… — не договорил «Иуда» и заплакал, закрыв лицо руками.

Эди, подождав, пока он несколько успокоится, заметил:

— Александр, я считаю, что в убийстве матери Лены прежде всего виновны те спецслужбы, которые вовлекли вас в свои шпионские дела и сунули вам в руки этот злополучный яд. К тому же они заранее были согласны с тем, что вы можете и себя уничтожить, чтобы не осталось следов их мерзких действий. Удивительно, как вы могли этого не предвидеть.

«Иуда», услышав эту фразу, резко отдернул руки от лица и, как-то странно посмотрев на него заплаканными глазами, хотел что-то сказать, но промолчал.

Эди, чтобы дать ему время поразмыслить над вброшенным тезисом, позвонил по телефону операторам и попросил передать Артему просьбу организовать доставку в камеру обеда для заключенного. При этом он не выпускал из поля зрения «Иуду», который посеревшим от камерной стирки носовым платком вытирал глаза.

— Я думал об этом, — неожиданно произнес он. — Но все-таки главным виновником того, что произошло со мной, считаю коммунистическую власть, заставившую меня, еще ребенком в полной мере вкусить беззакония и несправедливости, нечеловеческие страдания.

— Александр, мне кажется, что вы и сами серьезно не воспринимаете это как причину, побудившую вас поднять руку на жену, — промолвил Эди, глядя ему в глаза. — А вот ваше желание отомстить, как вы сказали, коммунистической власти, пожалуй, выглядит правдоподобно. Я делаю такой вывод, вспоминая наши предыдущие разговоры. Думаю, что иностранная разведка при выборе кандидата на вербовку как раз и учла ваш откровенный антисоветский настрой. Но вы отчего-то забыли, что к тому времени ситуация в стране изменилась. Пришедшие на смену сталинской власти хрущевская оттепель и брежневская стабильность дали вам возможность получить образование и работать, ездить за границу, а значит, вам доверяли.

— Полупокаяние Хрущева и Брежнева не могло исправить того, что коммунисты сделали с моими родителями, умершими, так и не простив им своих страданий, — нервно сказал «Иуда».

— Я их понимаю, это непросто сделать. Но хочу отметить, что они не мстили служением врагу. Скорее всего, им это и в голову не приходило.

— Не буду спорить, тем более это бесперспективное занятие в моем нынешнем положении. Лучше скажите, неужели вы, прошедший практически ту же самую сталинско-бериевскую мясорубку, но только в еще худшем варианте, чем я, не храните в душе обиду и желание мстить тем, кто уничтожил треть вашего народа?

— На этот вопрос я уже отвечал вам в роли зэка, которого реально преследовали надзиратели, решившие, что я убивал инкассаторов, поэтому не буду повторяться, лишь добавлю, что если кто и говорит о своем беспамятстве по отношению к несправедливости, в том числе со стороны власти, — то он неискренен. Человек запрограммирован помнить и зло, и добро, понимая, что жизнь, как и судьба каждого из нас, скроена из многоцветных сплетений. И по тому, как человек проявляет свое отношение к разным явлениям, можно в определенной степени судить, кем истинно он является.

— Вы, словно Иисус, предлагаете подставлять вторую щеку? Что-то я не заметил этого, когда били и блатных, и надзирателей. К тому же вы кулаки и тело тренировали не для следования христианским постулатам, — заметил «Иуда» и подобие улыбки скользнуло по его осунувшемуся лицу.

— Вы правы, я не сторонник таких добродетелей, особенно, когда речь идет об откровенном зле.

— Эди, я понимаю, вы свой выбор между мстить или служить той же власти, которая без жалости покарала вас и ваших близких, некоторое время назад уже сделали. Сегодня вы майор контрразведки, но уверяю, эта власть вам не доверяет. Вы это осознаете несколько позже и ужаснетесь. Кремлевская власть не признает добродетели в инородцах, подозревает во всех смертных грехах даже тех, кто, осознавая себя гражданами страны, верой и правдой ей служит — такова ее природа.

— По-моему, лучше ужаснуться, узнав о ее неблагодарности и подозрительности, чем оказаться в такой ситуации, как вы.

— Эди, да поймите вы, я не чувствую себя виноватым перед этой властью. Мы с ней очень похожи в своих проявлениях — я мщу или, точнее, мстил за обиды и беззаконие служением ее врагу, а власть — сначала по надуманным причинам почти убила меня, еще не родившегося, а сейчас вашими руками будет судить, потому что я преступил ею установленные законы.

— Странная у вас логика. Вы не хотите понять, что своим служением врагу нанесли вред не столько власти и людям во власти, сколько нашему государству, наконец, народу, частицей которого вы сами являетесь. Это с одной стороны, с другой, Александр, родину, как и родителей, не выбирают.

— Ну а если государство, в котором вы живете, подорванное гонкой вооружений, войной в Афганистане, последствиями Чернобыля, загнивает на глазах под горбачевское психотерапевтическое «процесс пошел», прикажете мне безропотно нюхать испарения от его разложения? — ухмыльнулся «Иуда».

— Если в нем жизнь плоха, то надо хоть пытаться помочь исправить положение посильным участием в созидательном труде, но ни в коем случае не способствовать тем, кто разрушает. Ведь государство принадлежит не только тебе, но твоим детям и следующим за ними поколениям.

— Эди, я с уважением отношусь к вашей позиции, но в камере вы были более убедительны, особенно это прочувствовали блатные, а сейчас говорите почти штампами. А знаете, отчего это? Можете не отвечать, я сам скажу — оттого, что вы, надев свой мундир, потеряли возможность свободного выражения своего внутреннего «я», — выдавил из себя «Иуда».

— Думаете, я стану возражать? Нисколько, так оно и есть, я живу, руководствуясь установленными в моей системе правилами. Помните ответ Чацкого Фамусову в «Горе от ума» Грибоедова?

— Вы о «служить бы рад, прислуживаться тошно»? — удивленно вскинул брови «Иуда».

— Вот именно. Согласитесь, это не так уж и плохо, если знаешь, что этого требует дело, которому ты служишь. Если бы это было не так, нам не удалось, к примеру, изобличить вас. Собрать необходимые доказательства вашего сотрудничества с иностранными спецслужбами и получить серьезные возможности для нанесения удара по противнику, который воспользовался вами для получения данных о противоракетной обороне страны.

— Не понимаю, как вы собираетесь это сделать? — удивленно спросил «Иуда».

— Конечно, для достижения такой цели нужно будет еще поработать, но если вы примете участие, то достигнем необходимого результата достаточно быстро.

— А если я откажусь? — стиснув зубы, выдавил из себя «Иуда».

— Александр, я знаю, вы волевой человек, и потому пугать вас возможными санкциями не собираюсь. Но для понимания скажу, что эту задачу органы госбезопасности все равно решат, а вас расстреляют как шпиона, о чем напишут в передовицах всех центральных газет, — спокойным тоном заметил Эди. Затем сделал паузу и добавил: — Мне бы этого не хотелось, в первую очередь из-за Елены, которая может не перенести такого позора.

Иуда после этих слов сильно потер виски пальцами рук.

— О чем бы мы ни говорили, вы возвращаете меня к теме о дочери, зная, что она мое слабое место, и давите на него, давите, — раздраженно бросил он. — Не боитесь, что в один момент передавите и я умолкну?

— Нет, не боюсь, — спокойно ответил Эди. — Спросите почему? Да потому, что в оставшейся жизни у вас не будет другого, кроме меня, человека, с которым сможете поговорить по душам. Ведь, согласитесь, нам интересно друг с другом общаться?