— Разумеется, — ответил Садыхов. — Сам был пограничником, службу знаю.

Садыхов распрощался и ушел.

— Вот почему даже те, кого мы привлекаем себе в помощь, не всегда, далеко не всегда, должны знать о том, что знаем мы, — сказал товарищам Чингизов. — Ведь Садыхов явно неравнодушен к Татьяне Остапенко, а он еще молод, и мы знаем, когда и в каких случаях, особенно у малознакомого нам человека, голос сердца может заглушить голос разума. А теперь к делу. Значит, нам уже известно многое: во-первых имя, во-вторых военный госпиталь — служба, Дом офицеров. Заметьте, товарищи, военный госпиталь и Дом офицеров. Это и определяет круг интересов и круг знакомств Татьяны Остапенко. Что же она делает в военном госпитале? Как она туда пришла? Вот этим вы, товарищ Денисов, и займитесь. Только советую сразу отказаться от вашего штатского вида и надеть военную форму. Кстати, наденьте общевойсковые полевые погоны, сейчас лето — время маневров. Вам много времени потребуется на ваш туалет?

— Двадцать минут, — ответил Денисов.

— Хорошо. За это время я свяжусь с начальником госпиталя.

Чингизов сообщил начальнику госпиталя о предстоящем визите лейтенанта Денисова, попросил оказать ему необходимое содействие и предупредил, что задание Денисова строго секретное.

Начальник госпиталя, узнав, кем интересуется Денисов, рассказал, что сам он в госпитале работает уже семь лет, медсестру Остапенко знает и может сказать о ней только хорошее. Серьезная, исполнительная, дисциплинированная, с большим опытом, работает безотказно, поведения примерного. «Знаю, что отличается в художественной самодеятельности, а более подробно вам о ней сможет рассказать мои помощник по хозяйственной части, он у нас ведает личным составом».

Денисов заколебался, стоит ли вовлекать в беседу третье лицо, но начальник госпиталя заявил:

— Мой помощник — старый коммунист, был политруком роты, на финском фронте потерял ногу, отморозил, пришлось ампутировать. Но человек провел всю жизнь в армии, с курсантских лет, и без армии жить не может. В нашем госпитале он с тысяча девятьсот сорокового года — с довоенных времен.

— Ну, что же, пригласите его, — согласился Денисов, — и попросите, чтобы он рассказал об Остапенко.

Помощник начальника госпиталя — пожилой, немного сумрачный на вид человек — рассказал, что Татьяну Остапенко он знает с первого дня ее поступления в госпиталь — с мая тысяча девятьсот сорок пятого года. «Даже точно могу сказать, — уточнил он, — с четвертого мая. Приехала она к нам с Кюброй Мамедовной, в ее санитарном поезде. Рвалась обратно в Действующую армию, а тут война окончилась, был получен приказ: воевавших рядового и сержантского состава оставлять на местах. Она по званию сержант медицинской службы, ну, и осталась у нас. Работает хорошо, ничего не скажешь. Замкнута малость, но это с горя, мужа погибшего забыть не может. Но иной раз как разойдется — удержу нет. Седьмого ноября у нас на вечере самодеятельности пела и плясала так, что ее со сцены зрители час не отпускали. Кстати, в отпуск она у нас уходит с двадцатого числа, ей за два года отпуск положен. В Киев собирается вместе с самодеятельной бригадой Дома офицеров — она у них главная артистка, ее портрет в Доме офицеров висит».

Начальник госпиталя вопросительно посмотрел на Денисова, нет ли у него еще вопросов. Денисов дал понять, что вопросов больше нет, и начальник госпиталя отпустил своего помощника, предупредив, что разговор был строго секретный.

— А кто такая Кюбра Мамедовна, о которой говорил ваш помощник? — спросил Денисов.

— Кюбра Мамедовна Дадашева — это наша гордость, — известнейший нейрохирург, доктор медицинских наук. Неужели не слыхали?

— Признаться, не слыхал.

— Ну, значит, у вас нервы здоровые.

— Не жалуюсь, болеть не приходилось, — улыбнулся Денисов.

— Кюбра Мамедовна — интереснейший человек, — продолжал начальник госпиталя. — Мы ее прозвали маленьким полковником с большим характером — у нее звание полковника медицинской службы. Девчонкой, только мединститут окончила, на фронт пошла. К нам вернулась майором, начальником санитарного поезда, с таким научным и практическим опытом, которого в обычных мирных условиях и за двадцать лет не накопишь. Чудесная голова, настоящий врач. От нас ушла пять лет назад. Ведает кафедрой нейрохирургии, руководит отделением в институте восстановительной хирургии, а над нами шефствует. День в неделю у нее выделен для нашего госпиталя. Да что я вам ее расписываю, сегодня она как раз у нас, сейчас на обходе. Если минут сорок подождете, она зайдет ко мне, познакомитесь. Впрочем, забыл — вас-то, собственно говоря, не Кюбра Мамедовна интересует, а Татьяна Остапенко.

— Остапенко сейчас тоже в госпитале? — спросил Денисов.

— Не знаю точно, но могу узнать.

— Нет, это делать не нужно, — остановил Денисов начальника госпиталя, уже протянувшего руку к телефонной трубке.

Через полчаса состоялось знакомство Денисова с Кюброй Мамедовной Дадашевой. Предупредив ее о том, что беседа носит строго конфиденциальный характер, Денисов попросил ее рассказать все, что она знает о Татьяне Остапенко.

— Таню Остапенко знаю отлично, — рассказывала профессор Дадашева. — Хорошая медсестра и человек хороший. Забыть, как она к нам пришла, нельзя по той простой причине, что это был последний рейс нашего санитарного поезда, большой рейс, почти от Берлина до Советабада. Стояли мы тогда на вокзале небольшого немецкого городка Ситтау. Татьяна пришла к нам со старшиной-танкистом Володей Соловьевым. Он был контужен, но уже поправлялся, его подлечили в полевом армейском госпитале и направили на дальнейшее лечение в тыл. У Татьяны был месячный отпуск к родным, в Ростов. Она беспокоилась о судьбе матери, потому что после освобождения Ростова не получала от нее никаких известий. В санитарном поезде она немедленно включилась в работу. Была молчалива, чем-то удручена. Соловьев мне как-то сказал тогда, что у нее горе, в бою погиб муж, командир танкового батальона. Поэтому и отпуск ей из медсанбата дали. Я с ней на эту тему не разговаривала, чтобы зря не бередить свежие раны, — продолжала профессор Дадашева. — В Ростове наш санпоезд стоял почти сутки. Часть больных забрали ростовские госпитали. Татьяна попрощалась со всеми и ушла. А под вечер она вернулась в санпоезд. Помню, как сейчас, едва я вошла, как она встала и отрапортовала: «Товарищ майор медицинской службы, разрешите продолжать следовать в отпуск в составе санитарного поезда». Я спрашиваю: «Почему, что случилось?» А она молчит, чувствуется — тяжело ей было говорить, но потом рассказала. Не застала она матери в живых; жила ее мать в домике, в самом конце Садовой улицы, недалеко от парка. От дома и следа не осталось, и соседей никого не нашла. Старичок один в киоске на той улице газетами торгует, так вот он и рассказал Татьяне, что в день освобождения Ростова, когда наши уже ворвались в город, немцы бомбили мирное население. Рядом с домом взорвалась тяжелая фугасная бомба. Мать ее потом мертвую под обломками нашли, похоронили в братской могиле. Так Татьяна Остапенко и приехала с нашим санитарным поездом в Советабад. А тут приказ пришел, и нас в этот госпиталь перевели.

— Вы довольны ею, Алескер Агаевич? — спросила Кюбра Мамедовна.

— Вполне! — ответил начальник госпиталя.

— Скажите, — спросил Денисов, — а старшина этот, о котором вы упоминали, где? Дальнейшая судьба его вам неизвестна?

— Почему неизвестна? Я люблю следить за своими старыми больными. Он жаловался на сильные приступообразные боли в затылочной части и на головокружения. Контузии дают такие явления. Но нам удалось его вылечить. Я уже несколько лет назад убедилась, что он практически совершенно здоров. С тех пор я его не видела, спрашивала о нем как-то Таню, и она сказала, что пару раз встречала Володю, чувствует он себя отлично, работает где-то шофером.

Лейтенант Денисов извинился, что отнял время у них, и распрощался.

В Доме офицеров в этот час было пустовато. Работала только библиотека, куда и заглянул Денисов, чтобы осведомиться, не сможет ли он получить только что вышедшую из печати книгу С. Рагимова «Шамо». Книга, как и все новинки, конечно, оказалась на руках. Денисов попросил записать его на очередь и сказал, что будет наведываться. На обратном пути он задержался у стенда с портретами участников самодеятельного эстрадного ансамбля. На него глядели грустные, задумчивые глаза. «Так вот она какая, эта Татьяна Остапенко, — подумал лейтенант Денисов, — в такую, действительно можно влюбиться». И он поспешил с докладом к майору Чингизову.