— А ты точно пришла посочувствовать? — поинтересовался я у красавицы с каштаново-медным каре. Девушка кривовато ухмыльнулась. Без шрама на щеке ей намного лучше.
— Скорее — позлорадствовать, — произнесла она. — Увидела, что ты ускользнул, дай, думаю, пойду станцую на остатках твоего самомнения. Напомню, что взять и сбежать от проблем — самый легкий вариант развития событий. А вот взять свою гордость и яйца в кулак, сжать и решить все дерьмо, которое ты натворил, раздать ободряющих пинков всем, кто этого заслуживает и исправить ситуацию — на это не каждый способен. В том числе — правитель.
— Дерьмо я, а не правитель, — беру новый стакан с подноса. Снова наливаю сок. Надо закупить виски.
— Никто и не отрицает, — заметила девушка. — Не думал, почему так?
— Потому что я не взрослый человек, а идиот, возомнивший себя самым умным и прозорливым, только потому, что меня выбрал для своих планов Вишейт, а на самом деле я мало что из себя представляю, когда дело касается решения проблем? Давай уж будем откровенны — я просто мальчишка с раздутым самомнением, которого взращивал пятитысячелетний маньяк с манией уничтожения всего живого? — решил уточнить, мало ли, вдруг варианты есть. — Да и как бы, есть мнение, что править мне не нужно было бы, в случае успеха первоначального плана Вишейта — он бы заменил сознание в моей тушке и правил бы сам.
Кира допила свой сок и запустила стаканом в стену. Судя по кляксе — допила она не все содержимое.
— Закончил с самобичеванием? — поинтересовалась она, посмотрев на меня. Без злобы, без раздражения. С какой-то вселенской грустью в глазах. — Если нет, ты только скажи, что тебе еще нужно время, чтобы себя пожалеть. Я попрошу всех наших врагов подождать. Уверена, они поймут, что у тебя кризис среднего возраста и не станут ставить галактику и Вечную Империю с ней заодно, раком. С высоты своего опыта, могу сказать — эта галактика милосердна к тем, кто решил поплакать в уголке.
— Сарказм? — уточнил я, искоса посмотрев на нее.
— Нет, что ты, — наигранно улыбнулась она. — Чистая правда. Хочешь позвоню харонам, скажу, что у тебя критические дни и не надо нападать? Юужань-вонги тоже поймут. А роззумы так вообще где-нибудь на пикник залетят и…
— Когда ты стала такой язвой? — поморщившись, спросил я.
— Мне почти четыре тысячи лет, Рик, — девушка слезла со своего стула и подошла ко мне. Погладила по щеке, слегка надавив ладонью так, чтобы я повернул голову и смотрел прямо на нее. — Я повидала столько всякого… Что не хочу об этом даже вспоминать. Они, — она махнула в сторону гостиной, откуда до сих пор доносилось женское переругивание, — тоже. Каждый по-своему проигрывал и побеждал. Может ты и копался в наших головах, подталкивал к чему-то, удалял воспоминания, может быть ты самый мерзкий из всех кандидатов на правление Вечной Империей и галактикой, но они и я пошли за тобой. И даже после всего того, что мы о тебе узнали — мы до сих пор здесь. Пришли, чтобы понять — ты все тот же, или нет. Какие бы ты ошибки не совершал — мы совершали их рядом с тобой. Мы помогали их совершать. И никто не оставил тебя. Ни одна. Посиди и подумай над тем, кто создал Вечную Империю — марионетка Вишейта или парень из другой вселенной, имевший бескаровые яйца, чтобы с ноги толкнуть вяло крутящееся колесо истории и создать собственное будущее. Подумай, подумай хорошенько, — она неожиданно улыбнулась. Без злобы, как-то мило, открыто. — И сделай свой выбор. Если отсюда, из твоей маленькой кухонной раковинки выйдет сломленный неудачами человек — все рухнет. Но если в гостиную придет тот, кто был у руля еще два года назад, тот, за кем мы пошли, тот, кто знает себе цену и тот, кто сделал выводы из всего происходящего с ним в прошлом — все будет иначе. Лучше или хуже — решать только тебе. Сдашься или победишь — твой выбор. Произошедшее — еще не конец, как бы ты не думал. Сильный удар, отрезвляющий — да. И только ты решаешь, будет ли это нокаут, и ты останешься лежать на ринге, или же поднимешься и продолжишь бой.
Посмотрев на стакан, перевел взгляд обратно на девушку.
— Так все и задумывалось, не правда ли? — спросил я. — Это ведь не только твое мнение?
— Это мнение всех нас, — заявила Кира. — Ни одна женщина, даже самая влюбленная, не будет терпеть рядом с собой тридцать пять конкуренток. У нас тоже есть самоуважение и гордость. Но мы готовы им поступиться — ради сильного мужчины. Тряпка нам не нужен. Никому не нужен. Империи не нужен. Разумным, что пошли за тобой — не нужен. Тряпка — не лидер. Тряпка нужна лишь для уборки помещений перед приходом хозяина. Так что, если намерен взять перерыв и отдохнуть — просто посиди здесь и попробуй напиться соком. Не нужно ничего говорить — мы все поймем сами.
Не сказав больше ни слова, девушка повернулась и вышла. С тихим шипением за ней закрылась дверь, оставив меня в одиночестве.
Посмотрев на пустой, как мой внутренний мир, стакан, поставил его на столешницу.
Сколько уже раз я сидел вот так и размышлял над тем, что все пропало? С десяток, наверное. Каждый раз, когда запланированное шло не так, как хотелось и моглось.
Каждый раз, когда козни Вишейта рушили мои мысли о том, что вот-вот, стоит напрячься и все будет хорошо. Последний бой, последняя схватка… И небо в алмазах.
И каждый раз меня ждала выгребная яма. Стоило лишь выбраться из одной — и тут же падал в другую. Одни грабли сменялись другими. А лоб болел, болел, болел…
Устал я от всего этого. Не хочу больше. Не готов и не способен разрешать все это дерьмо. Да, заварилось по моей вине, но, какого рожна мне это разгребать?! Не маленькие! Сами справятся! Я дал им силу и технологии, пусть…
Стенка стакана — не просто стекло. Она еще и отражающая поверхность. Кривая, конечно, но…
Я взял стакан в руку, смотря на кривое отражение молодого мужчины. На изогнутый вниз рот, сложившийся в гримасе отвращения. На слившиеся воедино из-за формы посуды черты лица, в которых сложно опознать нос, брови, глаза… Чем-то мне это напоминает статуи в пустыне, которые стирает ветром и песком. Так, что через тысячи лет уже и не поймешь, было ли лицо или скульптор был не очень умелым.
Ветер и песок. Для статуи в пустыне — это проблемы. Статуя не может от них защититься и не может им противостоять. Может лишь терпеть. И через тысячу лет от статуи ничего не останется. Просто кусок камня. С какими-то рельефами.
Статуя сама себя разрушает — потому что не может противостоять ветру и песку. Это противоречит самой сути статуи. Статуя может лишь терпеть. А потом — превратиться в невообразимое нечто. Что уже не вызывает восторга — обезображенные камни не производят впечатления. Потому что статуя не может победить в таких условиях…
Выходит — выхода нет? Ведь песок и ветер в пустыне есть всегда. А значит, тот архитектор, кто возводит величественную статую в пустыне и мечтает о том, чтобы остаться в памяти потомков — враг сам себе. Его слава не будет вечна, и через одно-два, может три-пять, поколений, его имя будет забыто. И останется лишь истертый ветром и песком безобразный камень… Тысячи их раскиданы по пустыне.
Нет хуже врага, чем ты сам.
Нет хуже проблем, чем те, что ты укоренил в своей голове.
— Ты был прав, учитель, — негромко произнес я. — До конца своих дней я буду видеть в каждой своей проблеме твои следы. Ты породил меня таким, какой я есть. И сделал все, чтобы я таким и остался. Я победил тебя таким, каким ты меня создал. И думал, что хуже уже проблем у меня не будет… Я ошибался, — стакан улетел в стену, разлетевшись на мириады стеклянных искорок. — И ты ошибался, старый ублюдок, — подхваченный Силой, стеклянный сервиз разлетелся на части. — Как и всегда, ты ошибался.
Дверь между кухней и гостиной с шипением уползла в паз в стене. Я перешагнул порог. Нахмурившись, посмотрел на замерших на полуслове женщин. Пересчитал.
Ровно тридцать шесть прекрасных дам, всех времен и цвета кожи. Мой гарем, который, словно Вечная Империя, соткан из противоречий и разных мировоззрений. Оставленные без внимания и участия, они принялись делать то, к чему располагает их природа — сводить друг с другом счеты. Сколько раз я пытался победить этот беспредел? Не получалось. Скорее всего из-за того, что их сознания изменились из-за меня, получив некоторую часть моего собственного наплевательского отношения к правилам и приказам… Грустно.
