И все же, Редком указывал на то, что опасности нет.
Вздохнув, девушка шагнула из темноты коридора в тусклый свет помещения, но, едва занеся ногу, вернула ее на место, оставаясь в тени. Что-то внутри нее настойчиво требовало того, чтобы она не обозначала себя так рано. Вместо этого она лишь посмотрела из-за края арочного проема, стараясь не выдать себя.
В глаза сразу же бросилось то, что это помещение не может быть ничем иным, как ясли. Удобная мебель, явно доставленная сюда из разных концов корабля, сейчас была занята несколькими женщина — две из них держали на руках младенцев, подкармливая их из груди. Еще четверо сидели, переговариваясь между собой, наглаживая свои животы, отнюдь не маленького размера.
«Беременная женщина — женщина с плохим чувством юмора», — вспомнила Оли слова своего учителя. — «Над ней пошутили, а она надулась».
С полудюжины детей помладше — от двух до четырех лет — сидели полукругом, гоняя мяч друг к дружке, то и дело разражаясь смехом. Оли успела заметить, что из смежного помещения вышли несколько мужчин, явно отцы семейства, выносящих чемоданы с вещами.
— Все, на выход, — скомандовал один из них, обращаясь к женщинам. — Кто бы они ни были, ждать нас долго не будут.
— А что делать с…? — тихо поинтересовалась одна из них, посмотрев в сторону небольшого пластикового кюветика, в котором только сейчас Оли, украдкой выглянув из-за угла заметила маленького крошку, что лежал, завернутый в не очень свежие простыни и посасывал палец. Оли, потянувшись к нему Силой, с удивлением отметила, что тот оживился, почувствовав ее прикосновение. И начал плакать…
Девушка, опешив от контакта, почувствовала себя крайне голодной…
— Оставьте эту мразь здесь, — приказал тот же мужчина. — Когда он жрал?
— Надо кормить и переодеть, — произнесла одна из женщин. — Я намешала бутылочку. Три часа назад давали смесь, он уже устал плакать, успокоился…
— Я думала, у меня мозг взорвется от его рева, — фыркнула другая. — Проще было удавить его сразу же, чем тратить питание на это отродье…
«Тут не любят чувствительных к Силе», — вспомнила она.
— Ну и пусть орет, — хохотнул все тот же мужик. — Пусть сдохнет тут один, от голода. Будет знать, что мы испытывали все эти годы по прихоти джедаев. Да шевелитесь вы, ранкорихи, я не хочу остаться здесь, когда все улетят! Сынок, иди ко мне. Оп! Ну все, пошли отсюда.
Оли, сжав зубы, выступила на свет, столкнувшись нос к носу с рослым мужчиной, держащим на руках мальчишку лет трех — одного из тех, что игрался в мяч.
— Здравствуйте! — заулыбался мужик, мгновенно отойдя от шока встречи. — А вы те самые спасители? Пойдемте! Мы все собрались! Надо торопиться…
— Все собрались? — поинтересовалась Оли, посмотрев в глаза мужчине, а затем всем тем, кто стоял за ним.
— Да, — не моргнув и глазом ответил тот. — Давайте побыстрее…
— Единственное о чем я жалею, — произнесла Старстоун, смотря под ноги этому человеку, — так это то, что не могу выпотрошить тебя прямо здесь и сейчас. И на твоих кишках удавить ту суку, у которой голова чуть не лопнула…
Мужик открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут же захлопнул. Стоящая прямо за ним женщина с выражением лица, начисто лишенным интеллекта, но сдобренного красотой («Стандартное сочетание», — с грустью подумалось Оли), лишь хлопала глазами, уперев их в пол, чем сразу себя выдала.
— Не учи меня жить, девка, — рявкнул он. — Я и моя семья выстрадали столько, что тебе и не снится! И все, по вине джедаев…
— Да ну? — спросила девушка. — Хочешь охуеть на месте?
— Э? — мужчина явно растерялся. Но Старстоун восприняла его молчание, и молчание всех, кто был с ним, за положительный ответ. Ни один из них не выразил даже сочувствия, за исключением одного полного жалости взгляда молодой — лет двадцати — девушки, с животом, указывающим на большой срок беременности, в сторону, где остался чувствительный к Силе ребенок.
— Я — джедай, — произнесла девушка, наслаждаясь аурой страха, которая стала ей наградой за небольшую ложь. — И именно мы прилетели вас спасти. Ну так что, боров? Летишь ты и твоя кодла, или останетесь здесь, гордые и непреклонные?
Несколько секунд царила тиина. Оли буквально слышала, как в голову у придурка скрепят шестеренки, пытаясь сообразить хоть что-то в происходящем.
— Летим, — жалостливо произнесла его жена, демонстрируя кто на само деле мозговой центр в их семье.
— Слизняк, — Оли фыркнула, кивнул штурмовикам. — Сопроводите на корабль.
— Есть, мэм, — отозвался Рэдком. Он и его солдаты немедленно организовали эскорт вокруг группы колонистов. Помогать в переноске тяжестей, естественно, сержант и его люди, не намеревался, сообразив, насколько гнилых разумных придется спасать в угоду данному Императором слова.
— Я помогу, — пискнула та самая молоденькая девушка, протягивая Оли бутылочку со смесью. — Он недоношенный…
«Сами вы недоношенные», — подумала ученица Императора, подходя к прозрачному кювету с малышом.
Не требовалось иметь опыт рождения детей или ухода за ними, чтобы понять — малыш явно истощен. Она читала, что младенцы, а этому даже на вид — месяц или два — должны быть пухленькими. Этот же…
— Его вообще не кормили? — Оли почувствовала, что ей стало тяжело дышать.
— В два раза реже, чем остальных, — произнесла молоденькая. — Глава колонии распорядился, чтобы на джедайских детей не тратили много ресурсов…
— Ублюдки, — Оли сняла крышку кювета, едва удержавшись от того, чтобы не разрыдаться — запах от ребенка шел такой, словно он разлагался изнутри. — Он же загадился…
— За этим смотрят или начальная школа, или мамочки, — произнесла девушка. — Но его мать умерла при родах…
— А отец? — спросила Оли.
— Вы его только что видели, — девушка едва нашла в себе силы, чтобы не рухнуть.
Это был отец? Отец этого малыша?
— Для вас это нормально — обрекать собственных детей на голод? — спросила она.
— Я старалась заботиться о нем, как могла, — разрыдалась девушка. — Вы знаете, как это сложно, когда все вокруг ненавидят кроху, только потому, что у его матери обнаружилась особенность джедая?
— Какая еще особенность? — не поняла Оли.
— Она как-то во время беременности двинула предмет силой мысли, — Старстоун поймала себя на мысли, что уже распеленала ребенка и взирает на изможденное тельце, загаженное собственными экскрементами. — Глава колонии распорядился ее посадить в Карантин, но у нее началась родовая деятельность, и она скончалась. Мальчика выходили…
— Я заметила, насколько «хорошо», — Оли бесцеремонно забрала у девушки упаковку влажных салфеток, принявшись обтирать притихшего ребенка. Другая девушка, постояв несколько секунд, подошла поближе, поднесла к губам младенца бутылочку с молочной смесью, в которую тот жадно впился, прекратив, наконец, насасывать палец. — Что же вы за люди такие-то? Почти десятилетие живете на отшибе с вероятностью вымереть и когда надо цепляться за каждую жизнь, вытворяете такое… Чем провинился этот малыш? В том что в нем проснулась Сила? Он хоть как-то причастен к вашим несчастьям? Да его даже на свете не было в то время, когда произошла катастрофа. И за прошлые грехи тех, кто с ним даже никак не связан, вы готовы были заморить его голодом… Маленькое дитя, которое даже не соображает, что его могут ненавидеть… Кроха, — девушка почувствовала всплеск радости, когда младенец, не отрываясь от своего занятия, скосив на нее глаза, неожиданно цепко схватил за палец в то время, как она протирала ему тело, избавляя от грязи и выделений. — Ничего, маленький… О тебе позаботятся… Что ж вы за люди… Иные о детях мечтают, но не могут, а другие… Плодитесь как кролики и готовы лютой смертью разделаться с таким чудом…
Ей потребовалось минут десять, чтобы полностью очистить ребенка от грязи, едва ли не корочкой засохшей на маленьком тельце. Наверное, правильнее всего было бы отнести ребенка на «Дредноут-4» и отдать в руки медиков… Ведь она даже не знала, правильно ли делает, или быть может ребенка следует как-то иначе выводить из подобного состояния. И все же не могла остановиться, продолжая проявлять к нему заботу, которую он вряд ли когда-то видел. Прежде чем малыш отпустил ее руку, Старстоун успела освежить явно ни разу не видевшее купания тело, избавиться от воняющих тряпок. К тому моменту ребенок уже прикончил одну бутылочку, и с благоговейным трепетом, закатив глаза от удовольствия, подъедал вторую, медленно проваливаясь в сон.
