— Чего тебе, Йунь-К’аах? — нетерпеливо поинтересовалась Ашша, делая шаг в сторону с явным намерением обойти миловидное препятствие на своем пути и отправиться по своим делам.

— Что ты делала в спальне отпрысков Обри Уин? — несмотря на то, что голос этого тела молод, энергичен и приятен слуху, целестийка умудрялась исторгать своим тоном такие тембры, от которых тянуло в вечную депрессию с последующим желанием покончить жизнь самоубийством. Надменная сука даже не считала нужным подключать эмоции при общении с кем-либо за исключением Бессмертного Императора.

— Исправляю то, что ты натворила, — бросила Ашша, встречаясь с холодными, лишенными даже намека на человеческие эмоции глазами целестийки. — Эти дети родились раньше положенного срока и им необходимо помочь, чтобы не было проблем в будущем.

— Это не моя забота и не моя вина, — отрезала Йунь-К’аах. — Не я вмешивалась в естественный порядок вещей.

— Знала бы ты как мне хочется порой вырвать тебе волосы, освежевать заживо и бросить в соленую воду, чтобы сидеть на берегу океана и наслаждаться твоими агонизирующими воплями, — призналась Ашша. — Ты, часть твоего сознания — для меня не важно. Я могу помочь этим детям, и я делаю это. Хотя свои ошибки ты должна была бы исправить сама.

— Это не мои ошибки, — все тем же бесцветным голосом произнесла целестийка, взглядом провожая Ашшу, намеревающуюся побыстрее смыться из этого коридора. — Забавно наблюдать за тем, как ты тратишь свои силы, чтобы помочь другим, в то время как не можешь помочь себе сама.

— Пошла в Бездну, бесчувственная сука, — огрызнулась Ашша, повернувшись к собеседнице. В глазах ракатанки бушевал огонь Темной Стороны, а меж пальцев потрескивали искры зарождающихся Молний Силы. — Не тебе меня корить за что-то!

— Если не мне, то кому? — впервые на лице появилось нечто похожее на эмоцию. И это была злая, обидная насмешка. — Остальные даже не понимают происходящего. Они слепы, как детеныши, которым только предстоит прозреть. Я же — все прекрасно вижу. И задаюсь вопросом: откуда в тебе, Мать-Машина, столько заботы о чужом потомстве.

— Не твое дело, мразь, — сквозь зубы процедила Ашша. — Лучше бы помогала, а не пыталась меня задеть своими намеками.

— Я не пытаюсь — я делаю, — вновь лишенным эмоции голосом произнесла целестийцка. Нет, не так. Это прозвучала констатация факта. — И сейчас я хочу понять цель твоих действий, раката. Что изменилось в тебе с тех пор, как ты оказалась запечатана в ментальную клетку разума? Что случилось с твоим самомнением, гордостью и надменностью, что ты стала, в твоем-то положении, тратить огромные ресурсы тела и Силы, чтобы облегчить чью-то судьбу.

— Во-первых, тебя это не касается, — Ашша подошла вплотную к женщине, настолько близко, что их лица едва ли не соприкасались. — Во-вторых, достаточно и «во-первых». Не лезь не в свое дело.

— А то — что? — поинтересовалась Йунь-К’аах. — Побежишь пожаловаться на меня Бессмертному Императору? Так ведь он далеко.

— Если будет необходимо, я надеру тебе задницу, которая тебе даже не принадлежит, и без одобрения Рика, — предупредила Ашша. — Не лезь не в свои дела. Ступай к себе в апартаменты и медитируй, или чем еще твоя ссученная раса привыкла заниматься, пока вокруг страдают невинные.

— Что это? — продолжала стоять на своем целестийка. — Гипертрофированный материнский инстинкт? Компенсаторная защита мозга, направленная на преодоление психотравмирующей ситуации, в которой ты находишься?

— Тебе какое дело? — Ашша замахнулась, чтобы залепить женщине пощечину, но ее ладонь натолкнулась на прозрачный защитный барьер, которым та себя окружила. Миллионы игл впились в руку ракатанки, отчего рука мгновенно взорвалась болью. — С-с-сука. Не лезь в чужую душу!

— Почему? — Йунь-К’аах продолжала изучающе на нее смотреть, слегка наклонив голову на бок. — Разве это запрещено?

— Дай мне только прийти в себя — я выпотрошу тебя как нерфа перед праздником, — пообещала Ашша.

— Мы обе знаем, что твое состояние ухудшается, ракатанка, — произнесла Йунь-К’аах. — Тебе уже снятся кошмары прожитых жизней? Двоится в глазах? Онемение в частях тела?

— Решила собрать у меня анамнез? — прошипела Ашша, оскалившись. Темная Сторона обжигающим потоком промчалась по ее телу, заглушая очаги боли. Отчасти это помогло. Но покалывание в руке, от кончиков пальцев до локтя, никуда не делось, обескураживающе заполняя мозг неприятными ощущениями.

— Пользуюсь возможностью и оставшимся временем, чтобы получше разобраться в окружающих меня разумных, — неожиданно произнесла целестийка. — Задаю вопросы, получаю ответы, анализирую действия, вырабатываю концепции поведения.

— Экспериментируешь, значит, — Ашша скрежетнула фарфоровыми зубками. — Даже нет смысла напоминать, что в тебе нет ничего человеческого. Ты всех нас рассматриваешь как букашек, которых изучаешь с высоты своего опыта.

— Могу себе это позволить, — заявила Йунь-К’аах. — Мне ничего не угрожает. Наоборот — все эти существа столь открыты, что нет даже большой необходимости проявлять к ним особое внимание — все и без того понятно. Их мотивы, желания, намерения — все объясняется легко и просто. Ты же — совсем иной случай. Более интересный.

— Я не буду твоей подопытной гизкой, — произнесла Ашша.

— Ты уже — она, — заявила целестийка. — Самый занимательный объект для эмпирического исследования из всех женщин в гареме. Понимание тебя — интересный процесс. Которым я с удовольствием занимаюсь — ведь не так часто встретишь нечто подобное тебе.

— Да что ты говоришь, — Ашша тряхнула головой, почувствовав, что зрение начинает расфокусировываться. Кажется, помогло — перед ней снова четкая картинка. — Решила понаблюдать за мной, чтобы понять как лучше интегрироваться в общество. Вот чем ты занимаешься, стерва.

— Мне интересен этот социум, — многозначительно произнесла Йунь-К’аах. — Небольшой террариум с хищниками разных видов и смертоносности. Но объединенный одной целью. Одним живым существом. Достойный эксперимент — понимать вас. В особенности — тебя. Что тобой движет?

— То, чего у тебя нет, — произнесла Ашша. — Сострадание.

— Ты экстраполируешь свой прошлый опыт и понимание невозможности вернуться к прежнему образу жизни, на окружающих тебя разумных, — констатировала целестийка. — Комплекс «вины выжившего»? Желание, чтобы раката запомнили не только как безжалостных варваров и завоевателей, а как неоднозначную расу, способную и на зверства, и на благие, с точки зрения общества, поступки. Интересно.

— Забавно то, что ты на стадии наблюдения решила войти в контакт с объектом эксперимента, — заметила Ашша. — Исследование теряет свою репрезентативность из-за твоего вмешательства. Или вас, великий целестийцев, не учили правильной методике проведения исследований?

— Наша наука так же отличается от вашей, как и ваша — от современных реалий, — спокойно произнесла Йунь-К’аах. — Последний вопрос. Мужчина знает?

— Тебе какое дело? — с затаенной тревогой в голосе поинтересовалась Ашша.

— Значит — нет, — констатировала целестийка. — Любопытно. Какова причина, по которой ты скрываешь истинное положение дел? Твоя гордость или опасение последствий?

— Думай как хочешь, бесчувственная мразь, — поняв, что продолжение разговора лишь приведет к получению собеседницей большего, чем хотелось бы Ашше объема информации, отрезала ракатанка. — Разумные на то и разумные, чтобы помогать друг другу. Даже если это идет иногда во вред им, в семьях — это само собой разумеющееся.

— Или же ты своими нынешними поступками пытаешься загладить вину за совершенное в прошлом, — высказала свои мысли вслух Йунь-К’аах. — Самопожертвование…

— Тебе этого никогда не понять, — заметила краснокожая женщина. — Ты и твоя ублюдочная раса натворили столько, что нам приходится делать такие безумства, чтобы хоть как-то оказаться на плаву…

— Может быть и так, — неожиданно произнесла целестийка, схватив за руку Ашшу. Ракатанка дернулась было, попытавшись вырваться, но, несмотря на хрупкость девушки, хватка у нее оказалась дюрасталевая. — Но я четко представляю свои цели и задачи. И добиваюсь их выполнения. Прости, но будет больно.