— Я — начальник Первомайского угрозыска майор Папанин! Ковтун! Ты меня знаешь. Перетрём?
Мотор заглох. Или «шестёрка» всё же сдохла, или будущий собеседник Папаныча выключил зажигание.
— Помню тебя, мусор!
— Тогда знаешь, что со мной лучше не шутить. Я сейчас прикажу откатить «Москвич» от гаража. Попробуешь уехать на «Жигулях» — расстреляем нахер, пока будешь разворачиваться.
— А я выброшу ствол! По безоружному ты, мент позорный, стрелять не имеешь права. Слабо зайти внутрь?
— Не слабо, — негромко ответил майор. — Егор! Отгони тачку и поставь раком поперёк проезда. Лёха! Длинного — в автобус. Оружие к бою. Если Кабан заведёт мотор и выедет — расстреливаем колёса.
— А если он расстреляет вас? — резонно предположил Егор.
— Кишка тонка. Ты заводи «Москвич» и сдрисни.
Обменялся взглядом с Давидовичем. Тот пожал плечами. Мол, раз Папаныч — начальник, ему и решать.
Запуская мотор, Егор нагнул голову как можно ниже, даже бибикнул, случайно зацепив башкой звуковой сигнал, очень не хотелось получить пулю нахаляву. Руль влево, поехали. Остановил с парковочной аккуратностью Элеоноры — поперёк проезда и наискось, вплотную к старенькому автобусу сыщиков.
Когда вылезал, со стороны гаража послышалась перебранка.
Егор побежал к месту событий, не желая пропускать веселье. Мелькнула дикая мысль — мотнуться на кладбище, потому что близко, и притащить бекетовский «Макаров». Но это уже слишком.
— Кидай! Захожу! — Папаныч поставил точку в яростном споре.
В полумраке межгаражного проезда на снег упал тёмный предмет. Свет фонарика погас.
Начальник розыска скинул на снег куртку, поверх неё — оперативную кобуру с пистолетом, и ринулся в тёмную гаражную глубину, подняв сжатые кулаки к подбородку в боксёрской стойке.
Почему сыщику не пришло в голову, что у автогангстеров может быть другой ствол, Егор не понял. Сам метнулся к лежащему на снегу пистолету.
Патрон в патроннике. Патроны в магазине.
Он стал чуть сбоку от гаража. Лёха недвижимо замер напротив в симметричной позе с «Макаровым» наизготовку, образовав живую скульптурную группу: первомайцы охотятся на живого человека.
Если Папаныч воображал, что через минуту вернётся на свежий воздух, сжимая в одной могучей пятерне шиворот Ковтуна-Кабана, в другой — последнего третьего подельника, то немного не рассчитал. Из гаражного мрака минуты две доносились звуки ударов, сначала мягкие, как по человеческому телу. Потом — подозрительно напоминавшие грохот чьего-то лба о капот или крышу «Жигулей». Наконец, всё стихло.
— Егор! Что делать будем? — тревожно охнул Лёха.
— Стрелять. Эй! Пацаны! Считаем майора Папанова мёртвым. Сейчас высадим два магазина в темноту наугад и зайдём.
И он пальнул в изувеченный десятками ударов багажник «Жигулей».
Лёха выразительно покрутил пальцем у виска.
— Не стреляйте! Живой ваш мусор. Пока.
Из гаража вышла процессия. Первым семенил майор с запрокинутой назад головой — так, будто хотел рассмотреть через низкие облака созвездие Кассиопеи. Выпрямить голову и шею мешал нож, плотно прижатый к его горлу.
Руками он изо всех сил пытался отдалить лезвие от своего кадыка. Но, видимо, автомобильный вор, носивший погоняло Кабан, был многократно сильнее. А на вид — гораздо массивнее. Возможно, Папаныч намеревался вырубить его апперкотом, но что-то пошло не так.
— Короче, слушать сюда, менты. Ключ от «Москвича» и вашей тарантайки — мне. Мы уезжаем.
По идее, решение должен был принимать Папаныч как старший по званию. Но он ничего не говорил, как ничего не могла сказать и его физиономия, носившая следы соударения с кузовом «Жигулей», причём поволжская жесть с честью выдержала сражение. В полумраке на избитом лице нельзя было прочесть какие-либо гримасы или намёки.
И Егор решил сымпровизировать.
— Как тебя? Кабан? Предлагаю другую сделку. Режь его!
— Пургу гонишь, ментяра… Зарежу его, и ты меня мочканёшь!
— Эх, ты не представляешь, как этот жирный меня достал. «Олень», «дятел», «выговор с занесением в печень»! Других добрых слов от начальственной свиноматки не слышу. Так что давай, кончай его. Пальну в воздух для острастки, и беги себе на все четыре стороны.
Взгляд Папаныча сфокусировался на Егоре и пообещал: выживу — тебе хана.
Третий вор нерешительно мялся сзади. Пришлось надавить.
— Я слов на ветер не бросаю. Или веришь моему обещанию, или ты гарантированный жмур. Давай, решайся. Считаю до трёх, иначе буду стрелять в тебя через майора.
Егор боковым зрением видел замешательство Лёхи, совершенно не понимающего, что происходит. Не веря никаким богам, внутри себя молился: сдайся! Если высказал угрозу, надо её исполнять, иначе все твои слова воспринимаются как безответственный базар.
— Дай пройти к машине!
— Не могу. Там в «РАФике» наш водитель. Мне он не нужен как свидетель. За Лёху я спокоен, его тоже майор достал во все дыры, а вот за водилу — не поручусь.
Глазки Кабана отчаянно бегали. Рука по-прежнему держала нож у горла Папаныча.
— Не… Фуфло гонишь!
— Тогда давай по-другому. Смотри. Я ставлю пистолет на предохранитель. Лёха тоже. Третий, кто там третий? Вали нах. Но не к машине, а через забор и через кладбище. Лёха, пропусти его.
Кабан на миг повернул голову, убедившись, что подельник свободно побежал к изгороди. Этого мига хватило, чтобы Егор сделал шаг вперёд и пальнул ему в локоть.
Стрелял самовзводом, дёрнув ствол, но с метра промазать сложно. Папаныч отпихнул от себя, наконец, перебитую пулей руку с ножом.
— Без меня не уезжайте, товарищ майор! А я побегаю-разомнусь.
Когда Егор перемахнул через забор, воришка уже скрылся среди могил.
Куда бежать? По логике вещей — прямо.
По лицу хлестали ветки.
Ближе к центральной аллее, где горели фонари, он увидел мелькавшую впереди фигуру в телогрейке и в тёплых меховых сапогах вроде унт, удобных, но совершенно не приспособленных для бега. Спортивный костюм и кеды на два тёплых носка давали Егору огромное преимущество в движении.
Мужик, обнаружив преследование, часто оглядывался и топал дальше, замедляя бег. Егор мог бы попробовать прострелить ему ногу, но тут, на могилах высших белорусских чиновников, чем-то подобным пробавляться не хотелось. Поцарапаешь пулей надгробье — не отпишешься. Тем более без права ношения и применения оружия.
Основательно запыхавшись от спринта всего лишь метров на триста, человечек перевалился через забор на противоположной от гаражей стороне кладбища, Егор легко настиг его там и сбил подсечкой.
— Вставай. И выстави ногу вперёд.
— Зачем? — хрипло спросил лежачий.
— Аккуратно прострелю самый носок сапога, где пальцы. Идти сможешь, но не убежишь. Давай скорее. Хочу поспать ещё часок до службы, сдав тебя в дежурку. Подъём!
— Начальник! Не надо! — из положения лёжа тот перевернулся на коленки и молитвенно сложил руки. — Я на вашего человека работаю. На капитана Говоркова.
— Стучишь ему? Хороший навык. Будешь стучать на сокамерников.
— Не-ет… Делюсь с ним. И с тобой буду делиться. Давай позвоним ему домой, он сам тебе скажет.
— Это сильно меняет дело. Но отпустить не могу. Если правда, а Говорков подтвердит, получишь пару лет химии. Но наврал — будет реальный срок, и вся зона узнает, что ты — стукач. Топай вперёд! Вокруг кладбища и к проходной стоянки.
Бегали они минуты три, шли вокруг четверть часа.
— Где тебя носит? — рявкнул Папаныч.
— Да так, в гастроном забежал.
Егор всунул задержанного в автобус к двум сотоварищам.
— Выйди из автобуса, парень. Разговор есть, — когда они отошли на пару шагов, начальник розыска продолжил: — Во мне борются два желания: разбить морду за «свиноматку» и проставить поляну, ты всё же мне жизнь спас.
— Про морду забудьте, вы драться не умеете. Насчёт поляны — кто же против?
Папаныч положил ему руку на плечо.
— Запомни. Ты не стрелял. Это Лёха, понял? Ты не имел права даже поднять тот ствол с земли. Кстати, где он?
