«Внимание! Вы хотите совершить изменение временного потока вне пределов вашего пласта реальности! При обнулении временной шкалы Вы будете стёрты как инородный элемент. Желаете откатить временной поток? Да/Нет»

Какая смешная Система! Грозит мне стиранием из реальности! А учитывая, что для изменения реальности я потрачу всю имеющуюся Веру, это ещё и полное забвение! Так и тянет задаться вопросом: стоит ли оно того?

Глупый вопрос! Слишком много уже уплачено, чтобы отступать. Прости, Надя… кажется, готовиться к свадьбе тебе придётся без меня. Но я Верю, что смогу вернуться. Снова.

Более того, я Верю, что Надя поймёт, что я не сбегаю… Если мы хотим быть вместе, то данная петля должна быть сохранена для Реальности. Чтобы осталась память о наших чувствах. Чтобы остался привычный мир для построения будущего, где не будет риска, что очередная война с Зазеркальем сотрёт наших будущих детей. Я в это Верю!

И я вжал «Да».

Мир мигнул и погас…

Мрачный кабинет. Две такие же мрачные женщины в нём. Одна со спокойным, пусть и усталым лицом, на котором лёгкая сетка морщин подчёркивает мудрый и понимающий взгляд. Напротив за столом почти девчонка чуть старше двадцати с нервно подрагивающими пальцами. Заострённые ушки её поникли, а мешки под глазами не способна скрыть даже косметика. Лишь взгляд решительный… но очень грустный в тон её траурному платью.

— Мисс Спектр, разве нет никакой надежды? Никакого шанса на возвращение? — с плохо скрытой мольбой спрашивает девушка.

— Надежда, прошла уже неделя с окончания Четвёртой Зеркальной Войны.

— С четверга, о котором все хотят забыть, чтобы его никогда не было… — мрачно буркнула юная девушка.

— Как бы то ни было, но за это время мы установили мир с Зазеркальем и смогли проверить весь пласт реальности… Сергея в Зазеркалье нет.

— Весь ли? Мы не до конца уверены, что открыли все уровни реальности нашего мира, не говоря о Зазеркалье… — резонно возмутилась Надежда.

— Всё что доступно, — и видя, что собеседница хочет сказать что-то ещё, поспешила заметить: — И нет, противодействия со стороны отражений не было. Несмотря на предательство Маши, она воплотила ветвь времени с лучшим будущем.

— Вот только её вы тоже найти нигде не можете. Ни в Зазеркальи. Ни в реальности… Так же, как и Сергея. Их нет и в Лимбе! — в запале отметила Надя. — Его душа не отправилась на перерождение! А значит, есть шанс, что он жив! Вы же Критики! Вы же можете совершить невозможное и найти его?

Мисс Спектр тяжело вздохнула и потёрла переносицу. Рассказывать близким о потере их любимых — сложно. Ещё сложнее, когда родные не готовы смирится с утратой. И совсем кошмарно, когда родственники обладают силой менять мир. В данном же случае наблюдалась решительность исказить пласты реальности, что ещё хуже!

— Есть одна зацепка… — неохотно начала мисс Спектр, и девушка тут же напряглась, а взгляд её загорелся. — Мы нашли в Зазеркалье одно сообщение, которое было записано в миг перезапуска петли…

— Что там? — девушка чуть ли не зарычала, а пальцы впились в подлокотники.

Мисс Спектр не стала ничего говорить и спроецировала с наруча голограмму найденного сообщения:

'Внимание! Активация алтаря. Воздействие Веры: величина не определена!

Нарушение временного потока. Нарушение метрики пространства. Вас призывают!

Координаты точки призыва: не определены. Призыв из-за пределов реальности!

Вы готовы ответить на призыв? Да/Нет'

— И что это значит? — растерянно переводила Надя взгляд с сообщения на главу Критиков.

— Это значит, что есть шанс, — слова падают каплями ртути, разъедая душу девушки. — Сергей тот ещё прохвост. Его так просто не стереть из мироздания. Но вот залезть в невозможную дыру — это его фишка. И мне нужен новый Критик на его место, который сможет его найти.

— И вы?.. — растерянно и испуганно оборвала себя Надя.

— Шурупов отлично справляется с восстановлением города. Я даже слышала, что местные бандиты под руководством Геймера ему негласно помогают… Так почему бы вам не найти своего жениха? Должность Критика ждёт вас!

Бесконечное ничто. Бесконечное нигде. Небытие… Нет глаз, чтобы видеть. Нет тела, чтобы чувствовать. Нет запахов. Нет прошлого. Нет будущего. Нет сознания. Нет ничего… Остатки личности распадаются в хаосе невозможного.

А затем появляется Слово. И слово это:

— Надежда!

История — не абстрактная, а прикладная наука. При неосторожном употреблении может приложить по лбу.

Егор Евстигнеев попал под раздачу, можно сказать, случайно. Он даже представить не мог, к чему приведёт его визит на кафедру теории и истории государства и права перед практикой на пятом курсе.

Для чего? Для написания диплома. Мало кто хотел туда идти. Кафедра считалась перспективной только для желающих защищаться, затем до пенсии коптить небо в вузе. Кто с деньгами и связями, те устраивались на диплом и преддипломную практику в контору, полезную для работы в будущем. Пацаны собирались в силовые — в Следственный комитет, в прокуратуру, в ФСБ, в полицию. Девчонки — в те же силовые, ещё у них пользовались популярностью адвокатура и нотариат.

Егор колебался в выборе.

Его отец всегда говорил: будешь юристом — не пропадёшь. Дал денег на платное. Ими же попрекал, читая нотации в духе «я в твои годы».

Теми годами, пришедшимися на первую половину девяностых, он чрезвычайно гордился. Был менялой-валютчиком, якшался с какими-то бандитами. Да и в нулевых случалось всякое. Жили тогда в северной части Москвы. Раз он вёл маленького Егорку по Ангарской из детского сада, когда их остановили мрачные личности. Егор кинулся бежать, нашёл свой подъезд, взлетел на второй этаж и колотил в дверь маме, не дотянувшись до звонка. Евстигнеев-старший объявился только через три дня, исхудавший, тихий. Другие подробности выветрились у мальчишки из головы.

Когда он учился в школе, отец остепенился. Наладил бизнес с белорусами. Начал возить в Москву белорусский трикотаж и молочные продукты. Влетал на падении курса российского рубля, выручало лишь то, что белорусский рубль валился за российским вслед ещё сильнее.

В десятые годы семья переехала из панельки в квартиру больше и в район получше, появился дом в Подмосковье, в сторону Вязьмы. Особенно Евстигнеев любил махнуть к поставщикам-корешам в Белоруссию, иногда брал Егорку.

Для взрослых мужиков там было круто. Отдыхали у озера. Ловили рыбу сеткой. Стреляли по банкам. Запускали в ночное небо китайские фейерверки. Бухали. Шли в баню. Потом Егора отправляли спать, а он через окно слышал звонкие женские голоса. Батя предупреждал: я сам ни-ни, ты же знаешь. Но маме на всякий случай не говори. Пусть не волнуется зря.

В целом жизнь двигалась по накатанной дороге. Отец намеревался сделать единственное чадо младшим партнёром в ООО «Евстигнеев и сын». А потом и вообще передать дело в его руки с надеждой, что унаследует деловую хватку и привычку оттягиваться по-рыхлому: в бане, с бухлом, с девицами. Что кинет свою никчемную рок-группу ради настоящих взрослых дел. Музыкальные интересы Егора расценивались как проходящая блажь. Конечно, запросы у Евстигнеева-старшего были не ахти какие высокодуховные.

Только он скоропостижно скончался. Там же, в Белоруссии. Сказали — инсульт в парной. Привезли урну, кремировав его в Минске. Сын не видел мёртвого и не мог поверить, что витиеватая железная банка — всё, что осталось от отца.

Вдобавок, получив общий курс криминалистики на четвёртом, знал: поспешная кремация зачастую скрывает следы убийства. Евстигнеев-старший был бизнесменом, пусть некрупным. Таких мочат чаще, чем водопроводчиков. Но уже ничего не установишь и не докажешь. Белоруссия — иностранное государство. Пусть сто раз дружественное.