Или всё-таки несчастный случай?

А если киллер, каким бы предосудительным ни выглядел его поступок, выполнил роль «санитара леса» и спас репутацию «Песняров» ценой человеческой жизни, тот же Образцов скажет — нормально. Больше подопечным пятого управления никто и ничем не угрожает, пусть с Богом катят хоть в Гондурас.

Допустим, не угрожает. Но преступник, убивший и оставшийся безнаказанным, при случае запросто убьёт в следующий раз, причём каждый новый эпизод будет даваться легче.

Поэтому альтернативы нет — надо копать дальше.

На второй день пребывания в Киеве трубку, наконец, взяла Настя. Яна была в школе, отец на работе, а Екатерину Вацлавовну все ещё не выписали.

Он впервые слышал её голос после расставания в Минске, даже поздравление с 8 марта передавал через сестру, и голос был грустным.

— Ты не вернулась в Минск через неделю.

— Съезжу забрать вещи и написать заявление о переводе на заочное.

Егор прижался лбом к холодному стеклу кабинки.

— Значит, она допрессовала тебя.

— Дело не только в ней. Во всей семье. Мы знаем, что мама вела себя как идиотка. Но представь: она бы по дурости сиганула из окна и осталась с переломанными ногами. Мы бы отвернулись от неё? Нет. Потому что она все равно нам мама, папе — жена. Они венчаны в костёле. Тебе не понять, а у нас это кое-что значит.

— Даже не берусь понимать. С заочкой проблем не будет?

— Кое-что досдам, меня зачислят сразу на пятый курс. Закончу в том же 1983 году. Статус отличницы иногда полезен.

Повисла пауза.

Наконец, он спросил:

— Когда закончатся гастроли, мне приезжать к тебе в Гродно?

— Конечно!

— Мне тебя не хватает.

— Егор! Мне тебя тоже не хватает, и я очень-очень скучаю. Но обстоятельства иногда выше нас.

С почты он брёл как в воду опущенный. Почему-то именно в последнюю неделю февраля, перед отъездом, он особенно ощутил, что Настя ему нужна.

Не потому, что обслуживает-обстирывает. С этим справилась бы приходящая тётка рублей за сорок-пятьдесят в месяц, на Настю по мелочам он тратил не меньше.

Не потому, что секс-бомба в постели. Та же Элеонора, можно не сомневаться, не страдает отсутствием опыта. Не говоря о том, что можно выбрать какую угодно из поклонниц «Песняров».

Важнее другое.

Настя его понимала. Даже недосказанное. Умело обходила болевые точки. Всегда прощала промахи, пока плохо ориентировался в обществе 1982 года. Доверяла и пользовалась доверием.

Этого на раз-два не заменишь.

На душе скребли кошки размером с тигра, остро контрастируя с окружающим миром, оживающим после зимы.

В середине марта поветрие весны коснулось Киева, выглянуло солнце. Люди на улице улыбались, русский язык звучал куда чаще украинского, даже речи не шло, чтоб тебя не обслужили за «москальство». После двух концертов первого дня во Дворце спорта весь состав «Песняров» повезли на банкет, присутствовало городское начальство и чины из Министерства культуры Украины, звучали тосты за дружбу народов, за Советский Союз, единый и могучий. Егору казалось, что Киев 1982 года имеет больше общего с Минском, чем с Львовом.

Сбой в продажах пластинок, в отличие от впавшего в меланхолию Юрия, его не особо волновал, пока шли поступления с «Вераса». Вообще, мир позднего социализма поражал изобилием возможностей заработка, как бы противоправных, но практически не наказуемых. С деньгами пока проблем не было. По крайней мере, выплаты за дом, приведение его в божеский вид и покупка автомобиля вполне вписывались в бюджет. Но…

— Егор! — ворвался в его думы голос Светланы Пенкиной, догонявшей быстрым шагом. Несмотря на беременность, уже немного заметную, она сохраняла живость. — Сорок минут до репетиции. Владимир Георгиевич просил не опаздывать.

— Светлана Александровна! Я вам сейчас огромный секрет открою. Владимир Георгиевич ни разу, повторяю — ни разу… Не просил меня опоздать.

— Баламут! Иди уж. Ему нравится, как ты подхватил бас-гитару. Не верится даже, что только в руки её взял.

Он ускорил шаг, но не стал обгонять Пенкину, отобрав у неё сумку с какими-то покупками.

— Вам не тяжело ездить?

— Тяжело. С каждой неделей больше. Но что поделать? Ребёнок внутри меня и ребёнок рядом со мной. Присмотри за ним в Мексике.

— Наверно, вы всех об этом просите?

— Всех, — призналась она. — И все понимают. Потому что «Песняры» — это Мулявин. Вас всех можно заменить, хоть Кашепарова, Дайнеко, Мисевича и Пеню — сложно.

— А без Мулявина мы только повторим им созданное и заложенное, и этот запас прочности со временем сойдёт на нет.

— Хорошо, что и ты понимаешь. Но скоро уйдешь, к сожалению, — Светлана Александровна улыбнулась с грустинкой. — Я чувствую. Ты себя не нашёл.

— Вы меня гоните?

— Не фантазируй. Просто ты мучаешься из-за слишком большого отставания от наших ведущих. Если хочешь удержаться, не спеши и просто делай то, что говорит Володя.

Именно это он делал на репетиции, подыгрывая на бас-гитаре «Весёлых нищих», «Русский лес», а ещё томба-томба-томба, пообещав приличный вариант слов в апреле.

В конце концов, и с Настей ничто не потеряно. Надо снова ехать в Гродно. Трудно поверить, что она найдёт в себе силы всё перечеркнуть из-за материнского каприза.

Вот только отношения на два города трудны и недолговечны.

Когда присел на стул, пропуская композиции, в которых не участвовал, рядом снова опустилась Пенкина. У Егора шевельнулось подозрение, что утренняя встреча, когда он забрал и помог донести сумку, пусть нетяжёлую, и разговор с какой-то долей откровенности, подтолкнули Светлану немного открыться. Ей непросто, с музыкантами приходится поддерживать дистанцию, играя роль мулявинского опричника. С ним — легче, слишком низок статус Егора в коллективе.

— Володя снова выкладывается, — заметила Пенкина. — Не даёт отдохнуть ни себе, ни вам. А как поедем на Донбасс, начнутся концерты по четыре в день. Володя не молод, а остальные не хотят ему делать скидку, у всех на уме — как бы побольше заработать. И Юра старается, собирает заявки. Но нельзя так на износ!

— Слышал, в Мексике будет проще? Там больше двух концертов не дают.

— Там жара. На Кубе зимой, и то… А меня с вами не будет.

— Заботитесь, кто будет следить за Владимиром Георгиевичем?

— Естественно! Он такой увлекающийся. Не любит отказывать людям. Текила польётся рекой.

— Ну, поедет же, наверно, наш штатный полицай Волобуев. Вот он пусть и следит.

— Волобуев? Ты смеёшься? Он за Сафроновым не мог уследить, хоть жил с ним в Горьком в одной комнате.

— Вроде бы, говорят, он уходил, когда с Денисом случилось несчастье.

— Уходил. Мне Медведко рассказывал. Часа в четыре ночи вышел покурить, видел, что Волобуев куда-то свалил. Остался бы и позаботился о пьяном, как все мужики делают. Недотёпа был бы жив.

«Ориентировочное время смерти — с двух до трёх часов ночи», значилось в протоколе.

Поскольку тело Сафронова осматривали утром около восьми, по окоченению и характеру трупных пятен время смерти устанавливается с достаточной точностью и при поверхностном обследовании на месте происшествия.

Даже если Волобуев смылся не в четыре, а в четвёртом часу, всё равно уходил, зная, что за спиной — бездыханные останки его агента.

Запаниковал?

Как минимум, надо ещё раз расспросить Андрея.

Тоска из-за разговора с Настей никуда не исчезла, но слегка потеснилась из-за другой эмоции — азарта охоты.

Глядя на уносящиеся вдаль неприглядные пейзажи окраин Донецка, Дайнеко заметил:

— Пацаны! Знаете, как называется первый город в Никарагуа, куда мы поедем после Мехико? Хуегальпа. А сейчас мне кажется, мы уже приехали в Хуегальпу. Досрочно.

Бесконечный унылый частный сектор, голые деревья, ещё месяц обречённые стоять без первых листиков, грязный чёрный снег и прочие достопримечательности столицы Донбасса наводили тоску, особенно после аккуратного столичного Киева и лубочно-старинного Львова. Правда, пассажиры автобуса Укрконцерта, тащившегося впереди МАЗа с аппаратурой, не видели пейзажи другого Донецка, второй половины 2014 года, когда по нему со всей пролетарской ненавистью отработала украинская артиллерия. Кроме одного пассажира, видевшего репортажи из прифронтового Донецка по телевизору. Самого Егора никогда не тянуло в горячие точки.