Не менее полезен в плане развития и третий план астрала: Пристанище душ. В нашей стране до прихода Веры немаловажную роль занимало христианство, потому и загробный мир оказался с его колоритом: Лимб.

В христианстве тот описывался как место, где пребывали души тех, кто не заслужил ада и вечных мук, но не может попасть в рай по независящим от него причинам. Но Лимб, созданный Верой, оказался далёк от привычного, ибо Россия — многонациональная страна и своё представление о загробном мире внесли многие. И мы получили то, что имеем: мульти- культурный, религиозный и даже исторический микс — Лимб, в котором нашли приют вообще все души. По крайне мере все те, кто ассоциировал себя с культурой и религией России.

У других стран и религий имелись свои загробные миры — небольшие анклавы на третьем уровне Астрала. Все они были разделены, но чисто номинально: и души, и живые путники вполне могли преодолеть барьеры — для сознания нет границ, в отличие от стран. Находилось немало желающих встретиться с душами недавно почивших.

Я и сам надеялся, что сумею добраться до этого уровня в ближайшие годы.

— Я учусь различать ауры людей, — нехотя признался я. — Правда, если честно, запомнил ещё не все цвета и оттенки. Да и плохо даётся расшифровка цвета на эмоциональном плане. Зато болезни по яркости ауры могу определить. По крайне мере самые большие дыры заметить.

Внутренний монолог на заднем фоне сознания к этому моменту пришёл к выводу, что рабочие моменты хоть во многом и были неприятны, но оставались необходимы. Да, я их вспоминал нечасто, но они меня многому научили, потому копаться там не особо результативно. Но в таком случае, где мне искать личный кошмар?

— Тогда скажи, какая у меня аура? — приподняла мордочку Блекджек.

— Красный. Жёлтый. И совсем немного черного, — честно признался я. — Очень простое сочетание, даже я расшифрую. Красная энергия — это здоровое эго. Хотя в негативном ключе алый цвет может обозначать гнев, беспощадность, беспокойство или нервозность. Жёлтый — цвет пробуждения, оптимизма, легкомысленного характера, вдохновения и ума. Чёрный указывает на беспощадный характер по отношению к себе или другим. Также говорит о проблемах в прошлом, пережитом гневе, горе или проблемах со здоровьем.

И нет, я не так хорош в этом, как может показаться. Мне требуется как минимум несколько минут и полная сосредоточенность, чтобы разглядеть ауру человека. Пусть и тренируюсь я на Адском уровне, но в работе это пока не может помочь. Зато я изучил всех своих близких, в том числе Блэкджек.

— Так не интересно! Ты знаешь мою литературную историю, вот и подогнал, — насупилась поняшка.

А я понял, что самым страшным и неприятным для меня может быть только личное. Личные потери? Что может быть больнее и неприятнее? И если с Брутом мы разобрались, а потерю Маши я почти забыл, да и воскресил я её, то оставалась только семья. Да, бабушка моя умерла, но память о ней была лёгкой и лишь немного грустной. А родители живы. Так что мне нужно?

— Не обижайся, тебе не идёт, кровожадная кибер-убийца, — потрепал я поняшку по шее, та от удовольствия закатила глаза и чуть слышно заржала. Феникс ревниво заклокотал.

Мысль о родителях меня неожиданно зацепила. Да, они живы, но я их вычеркнул из жизни почти на десяток лет. Забыл и похоронил воспоминания. Это ли не то, о чем говорила Блэкджек?

— У меня вроде бы есть идея, — предупредил я спутников и почувствовал, как они прижались ко мне, поддерживая.

Подчиняясь моему желанию, зал словно бы провернулся вокруг нас, и мы оказались у новой колонны с разводами зелени, едва заметно отличающейся от предыдущей. И вновь прикосновение к колонне, пока решимость не угасла.

— Так, значит, решил. Едешь? — гулко уточнил батя, когда щи оказались уже съедены, а мать накладывала тушёную капусту с курицей.

— Да, поезд завтра в четыре утра проходит через станцию. Вещи собраны, — я не смел поднять глаза, а потому обрадовался, когда передо мной поставили тарелку. — Больше тянуть нельзя. Остался всего день для подачи документов. Не говоря уже об общаге…

Чувствовать себя младше на десяток лет оказалось непривычно. Тело меньше, плечи согнуты, шея ныла от того, что постоянно чуть склонена. Зато мозги работают шустро, а в теле лёгкость… и страх.

— Тц… — батя цокнул языком. Закинул в рот капусту, хотя она и была только с плиты и могла легко ошпарить. Неспешно прожевав, он продолжил: — Значит, минимум на четыре года уезжаешь.

— Не считая каникул в сезон, — попытался вставить я.

— И всё это время работать не будешь, — зычный голос отца перекрыл мою вставку, словно её и не было. — То есть хочешь бросить меня одного на участке? — новая порция капусты. — Хочешь бросить семью неизвестно ради чего.

— Ради образования! — мать тоже села за стол, как всегда положив себе остатки. — Образование очень важно!

От поддержки матери сердце наполнилось теплом. Хоть кто-то меня понимал! Она собрала с собой еды на первое время. Всё что я люблю… Денег пыталась дать, но я не взял — не зря ведь работал до последнего! Не зря копил. На месяц жизни в городе точно хватит!

— Важно, — кивнул отец размеренно, не отрывая взгляда от меня. — Но он серьезно думает, что кому-то там, в городе, нужен? Думает, что сумеет устроиться на бюджет со своим деревенским аттестатом? Посмеются над ним только.

— Посмеются, и не поступлю — значит, вернусь, — себе под нос огрызнулся я. — Тебе на радость.

— Что? Что ты сказал? — повысил голос отец. — Повтори.

— Ничего… Говорю, что попробовать должен, — решился ответить я. — Не вечно же в деревне сидеть?

Я поднял голову и посмотрел на отца с вызовом. Здоровый мужчина. Под два метра ростом и косая сажень в плечах. Как он подковы гнул, я видел самолично. Щетина словно наждак. А взгляд… у меня от него перехватывало дыхание.

— А чем тебе деревня не угодила? — насупился отец и даже отложил приборы. — Это твой дом. Место, где тебя всегда ждут. Твоя земля, которая всегда рядом. Хозяйство, которое в зависимости от того, как поработаешь, так тебя и накормит. То, на что можно положиться.

— Это дыра! Грязная и вонючая дыра! — недовольно огрызнулся я. — У нас даже горячей воды нет! Баня раз в неделю — счастье. Интернет провели, так местные алкаши на вышку косятся, думают, как бы её в чермет сдать. А работать на этом «хозяйстве» постоянно в грязи, среди помоев, да навоза — уж спасибо не надо. Я лучше в городе счастье попытаю.

— Серёжа! Дима! — попыталась влезть мать. — А ну хватит!

Я даже и не помнил, что она пыталась нас разнять. В душе осталась лишь ярость в этот момент. Я чувствовал, как меня душили слёзы из-за того, что меня не хотели понять. Раздирала обида, от того, что пытаются остановить. Сжигала злость… о, как она меня сжигала!

— Это честная работа, — начал заводится и отец, повысив голос. — А что ты будешь делать в городе? «Физик» — разве профессия? Чем ты вообще будешь заниматься? В лаборатории мензурки мыть? Микроскопы протирать? Возомнил себя следующим Ломоносовым? Я бы понял ещё механик, или аграрное что-то… помог бы родному селу!

— Да к чёрту это село! — не выдержал я.

Я готов был броситься чуть ли не в драку, чтобы отстаивать свои, единственно правильные убеждения перед этим дуболомом, который с рассвета до заката только и работал. Более того, уже и меня окончательно достал, постоянно используя то грузчиком, то подсобником, то ещё каким-нибудь «принеси-подай-отвали и не мешай».

При этом я знал, что сейчас последний шанс остановится. Я мог бы замолчать и извиниться, а после просто поступить по-своему! Но я дал волю эмоциям! Я попытался доказать свою правду! Совершил ошибку.

Сейчас я бы поступил по-другому — опыт, зараза, меняет взгляд на многие вещи. Но о том, что сказал тогда, не жалею. С тех пор я больше не боялся говорить то, что думаю, кому бы то ни было. Ни Шефу. Ни мисс Спектр. Ни, чёрт его побери, Богу! Я не смиренная маска, удобная для других! Я смеялся всем им в лицо, ибо это был я.