Насте к восьми на занятия, в семь она ещё будет на Калиновского.

Угадал.

— Егор? Как ты?

— Сюжет «мама, роди меня обратно». Четыре концерта в день. Четыре часа на сон. Если не втянусь, брошу «Песняров» на половине гастролей и уеду домой.

— Всегда тебе рада! Прости, убегаю.

— Хорошая девушка? — поинтересовался Даниель, хоть его это совершенно не касалось.

— Отличная. Но надо ещё одной позвонить. Только после девяти.

— Или завтра утром, или придётся в обед из ДК бежать на почтамт.

Лучше на почтамт. Там можно забиться в кабину, набрать ещё и Образцова, не только Элеонору.

По поводу «мама, роди меня обратно» Егор приврал. Нужно было лишь приспособиться к сумасшедшему ритму, чётко использовать для отдыха любые паузы, распределять силы. К приезду в Сергиев Посад, в эти годы именовавшийся Загорском, это в основном удалось.

Измельчали залы. Если в Ярославле и Костроме набивалось вместе со сверхнормативными зрителями около тысячи человек, в райцентрах пели для нескольких сотен. Ставки сохранялись, правда, уже без добавок, ровно десять целковых за концерт плюс авторские.

Каждый раз, когда не нужно было переезжать или вкалывать в потогонном режиме четыре смены на сцене, Мулявин безжалостно объявлял репетицию. Отрабатывали вроде бы абсолютно знакомые композиции — и музыкантам, и публике. Он добивался идеального звучания. Или менял на другое идеальное.

После одной из репетиций подошёл к Егору.

— Хочешь получить больше гитарных партий? Тогда придётся учиться.

— Я только за, но на гастролях…

— Именно на гастролях, когда всё время с нами. Ты не музыкант. Но Борткевич тоже не был музыкантом, ему даже бубен доверяли редко. Зато талант, голос. Научили его. У тебя голос слабый даже для бэк-вокала. Зато слух абсолютный и пальцы неплохие. Мне играть с каждым годом трудней. Буду петь и руководить. Нужен гитарист, чтобы взять мои партии.

— У меня военные сборы… И распределение в МВД, иначе в армию загребут. Но я бы с радостью!

— Спросишь, как Борткевич сделал себе освобождение от армии. Или я вмешаюсь. Сборы… плохо. Но я подумаю. Играй!

— Такие предложения бывают раз в жизни, — прошептал за спиной вездесущий Дёмин. — Думаешь, ему так твои песни нужны? У него самого идей — на двадцать «Песняров» хватит. Что-то Муля в тебе разглядел. Цени!

Мисевич пообещал дать в Минске приличную гитару домой для занятий, намекнув: твоих песен нужно больше. И «Песняры» будут ближе к народу, и сам больше заработаешь.

Одни гастроли в ансамбле, и любой понимал: медленно зреет раскол. Кашепаров, Дайнеко и пара других смотрят Мулявину в рот, не осмеливаются ни слова сказать. Мисевич ратует за более простое, рыночное, «Вологду» весь зал подпевает, а вот «Крик птицы» — нет, слишком сложно. Несогласные уходили, но по одному, не разваливая весь коллектив.

Когда ехали из Москвы в Минск, Егор осторожно спросил Мисевича:

— Золотое время прошло?

Они стояли в коридоре вагона, идущем вдоль дверок в купе, и смотрели на мелькающие в темноте огоньки.

— Проходит. Нам нужен рок. Фолк-рок, но в первую очередь — классический рок. Время изменилось, надо меняться и нам. В семидесятых мы соревновались с «Самоцветами», «Весёлыми ребятами» да «Орэра». Может, ещё с польскими «Червоными гитарами». Сейчас навезли дисков из Европы и ещё везут. Теперь наши конкуренты — вся поп-индустрия Европы, США и Австралии. Они в моде, мальчики в коротких штанишках, прыгающие по сцене и кричащие Highway to Hell![36] Муля не хочет ни под кого подстраиваться, ему подавай эксперименты с народным материалом.

— Слава, история с «Весёлыми нищими» его не научила?

— Огорчила. Но не заставила измениться. Пока мы собираем полные залы, давая четыре концерта в день, он считает — и на нас найдётся благодарный слушатель, не обязательно нравится абсолютно каждому. А вот когда увидит свободные кресла, и Юре перестанут совать взятки, выпрашивая договор на «Песняров», задумается. Как бы только не стало поздно.

Мимо них прошёл Игорь Паливода, насквозь пропитанный табаком. Он курил настолько часто, что его прозвали «Вечный огонь», и спокойно относились к его пристрастию, потому что клавишнику не важна сохранность голоса. Из купе доносился голос Дёмина, как обычно — травившего анекдоты.

Сложно объяснить почему, но именно среди этих, во многих отношениях довольно необычных людей, русских, белорусов и евреев, Егор себя чувствовал лучше, чем среди студентов, ментов, КГБшников или, тем более, торгашей. Даже Пенкина, не пользующаяся особой любовью в коллективе, играла, тем не менее, в нём свою роль. «Змей» Мисевич, вырывавший коньяк у Мулявина во время гастролей, был не в состоянии контролировать его двадцать четыре на семь.

Маленькое послесловие к 13-й главе.

С конца 1970-х гг. начался закат «Песняров», наверно — лучшего советского эстрадного коллектива времён «расцвета застоя». Представление, что бы они могли спеть и сыграть, не зажатые в рамки системы, дают записи, сделанные в постсоветской Беларуси, когда Мулявин давно прошёл пик формы и неумолимо двигался к финишу.

«Песняры» существуют до сих пор, непотопляемый государственный ансамбль на бюджетном финансировании. Их песни звучат безупречно, технически совершенно. Но почему-то не будят тех чувств, что саунды первых составов.

У меня есть просьба, её выполнение необходимо для лучшего понимания и восприятия дальнейшего.

Прошу россиян и других читателей этой книги из-за пределов Беларуси одеть наушники и включить «Молитву», ссылка ниже, запись 1994 года. Слова Янки Купалы, музыка Олега Молчана, исполнение Владимира Мулявина. Соотечественники, уверен, слышали эту песню практически все. Многие её называют духовным гимном нашей страны.

Она — на беларускай мове. Поверьте, перевода не нужно.

Для некоторых регионов придётся включить VPN.

Мулявин ушёл из жизни в 2003 г., Молчан в 2019 г.

Просто смотрим, слушаем и склоняем голову.

https://www.youtube.com/watch?v=s_MFnZXICTQ&t=25s.

Если youtube.com по каким-то причинам не открывается, вот ссылка на vk: https://vk.com/video299404677_171457020.

Дверь открыла женщина лет сорока пяти, стройная, ухоженная и прилично одетая. Гладкокожая, без единой веснушки.

— Вы — Егор? Я — Екатерина Вацлавовна, мама Анастасии. Она на занятиях.

Посторонилась, пропуская в прихожую. Хорошо хоть не сказала «проходите, чувствуйте себя как дома».

— Здравствуйте.

Квартира блестела чистотой, с кухни доносились приятные запахи. Но лучше бы бардак и пустой холодильник, чем эта женщина.

Он бросил сумку, скинул верхнюю одежду. На полочке шкафа лежали его выглаженные майки и трусы.

— Если не возражаете, я с дороги приму душ.

Фирменная «троечка» прибыла до семи, Настя почти наверняка бы профилонила первую пару, чтобы обнять. Но поспешила на занятия. Или выпихнутая Екатериной Вацлавовной, или не желавшая встречи втроём.

Последний раз звонил домой в пятницу, Настя ни словом не намекнула, что мамадорогая собралась в Минск. Надо надеяться, для неё это такой же сюрприз.

Он мылся и чистил зубы с особым тщанием, потом побрился. Не спешил, понимая, что общение с незваной гостьей не будет приятным.

А если оно неприятно, то и не нужно.

Выйдя из ванной, принялся одеваться. Вытащил газету «Северный рабочий» из сумки, переложив в карман.

— Егор, Анастасия приготовила вам завтрак, — женщина вышла из кухни.

— Очень трогательно с её стороны. Но я убегаю.

— Мне необходимо с вами серьёзно поговорить.

Он одел пальто.

— Если разговор серьёзный, то требует времени, которого сейчас нет. Вернусь во второй половине дня, отметим 23 февраля и поговорим.

— Я хотела без Насти.

— Зря. У нас с ней не бывает друг от друга секретов, — соврал Егор и покинул квартиру.