Страх в его голосе был искренним, и я понял, что пока что мне тоже к этому Огрызку не надо.

— А куда надо?

— Под мостом пройдём.

— А по мосту нельзя?

— Там «лисы». И «раки» могут быть.

— Ладно, сопля, отведёшь, и гляну меченки в кошеле, — прокряхтел я, — Чего-то должно было остаться.

Пацан от радости подпрыгнул ещё выше, и сразу же подскочил ко мне. Я снова попытался отвесить ему затрещину, отпугивая от кошелька, но он вдруг схватил меня за руку и потянул в сторону, затягивая в подворотню.

Тут было так узко, приходилось изворачиваться, поэтому Эвелина ощутимо стукалась головой о выступающие брёвна. Ну, ладно, потом скажу ей, что мальчишки забросали нас.

— Туда, туда, а то Борода скоро догонит… — шипел впереди мальчишка.

Доверять ему было наивно, но интуиция насчёт него пока молчала. Зато чётко намекала, что диверсант где-то близко — его хищное внимание я прямо кожей ощущал.

Мы бежали по закоулкам всего минут десять, а мне уже казалось, что целую вечность. Мальчуган подпрыгивал впереди, похлёстывая прутиком по ноге, а я плёлся сзади, пошатываясь под весом Эвелины.

Лёгкие горели, сердце отбивало набатом в ушах, а ноги уже просто кричали, что скоро подогнутся. Я прекрасно понимал, что, если надорвусь, то боец из меня будет никудышный…

Мелькнула мысль, что меня с Эвелиной вообще-то ничего не связывает, и лишний риск ни к чему.

— Ты, Василий, это брось… — прохрипел я, поудобнее перехватывая чернолунницу на плече, — Нам её наставник нужен одноглазый!

От хозяина тела донеслась эмоция удивления — мол, даже и не думал. Но я этого безнравственного подонка уже не слушал, пытаясь просто сосредоточиться на маячащей впереди спине мальчишки.

Этот маршрут я бы навряд ли нашёл сам — мы свернули в едва заметный закоулок, заваленный ящиками, где нырнули за грязную занавеску. Шторка скрывала окно в деревянное здание, когда-то двухэтажное, а теперь наполовину закопанное в земле.

— Сюда, сюда… — тараторил пацан, вихляя между давно сгнившей мебелью.

Я был бы дураком, если б полностью доверял ему. Поэтому старался, несмотря на дикую усталость, не упускать потоки псионики, витающие вокруг.

Даже обычные люди, если они что-то замышляют, излучают энергию. Её можно и не учуять, слишком уж тонкие планы, но в решающие моменты всплеск всё равно будет.

Моя чувствительность подарила ещё одну надежду — внимание от диверсанта вдруг размылось. Это могло говорить только о том, что он потерял нас из виду и пытается отыскать.

Кое-как поднявшись на пару ступенек по трухлявой лестнице, которая надсадно скрипела под моим двойным весом, я снова упёрся в стену, в которой зиял узкий пролом. Оттуда лил дневной свет и почему-то несло канализацией.

Пацан-то легко спрыгнул в расщелину, цепляясь за выступающие брёвна, а вот мне пришлось протискиваться, чтобы выглянуть на улицу.

Для меня стало неожиданностью, что тут оказалось довольно высоко. С этой стороны здание имело полноценные два этажа, и трещина в стене, по которой я пытался спуститься, расколола дом от самой дырявой крыши до основания.

Здание стояло на осыпающемся каменном фундаменте, который высоким кирпичным выступом уходил в обе стороны, насколько хватало глаз. Эта стена служила фундаментом не только нашему треснутому дому, но и ещё десяткам таких же строений.

Здесь было гораздо просторнее, впереди возвышались несколько двухэтажных домов. Но у них деревянным оставался только второй этаж — первые были сложены из крупных камней.

Несмотря на то, что мусора и разрушений здесь было намного меньше, чем у наркоманов-оборванцев, этот квартал выглядел совсем нежилым.

За домами впереди виднелся огромный бетонный канал. Его дна я даже отсюда, с высоты второго этажа, не видел, но снайперский глаз подсказывал, что ширина канала не меньше полусотни метров.

Я прекрасно наблюдал другую сторону, над которой высились уже полностью кирпичные здания. Вторая половина города Межедар была гораздо выше.

На том берегу канала, в каменной отвесной стене были видны ряды круглых канализационных тоннелей. Тонкие грязные ручейки, вытекающие из них, даже отсюда выглядели отвратно. Жжёный ты псарь, теперь понятно, почему так воняет.

Солнце едва проглядывало, ведь небо затянуло серыми тучами, и это придавало картине ещё более удручающий вид. Я вздохнул, понимая, что мне предстоит лезть в самую задницу…

— Быстрее! Быстрее надо, — свистящим шёпотом окликнул снизу пацан, воровато оглядываясь.

Цепляясь за торчащие обломки брёвен, для спуска я пытался орудовать одной рукой — наличие прекрасного женского тела на плече сильно тормозило меня.

— Давай, давай, — мелкий сопляк только подливал масла в огонь, наговаривая под руку, — Надо в канал спуститься!

— Заткнись, — прошипел я, всем нутром чуя, что спешка ничем хорошим не кончится.

В полутора метрах над землёй, когда нога нащупала каменный фундамент, я подумал сначала спустить Эвелину. Стал выкручиваться, пытаясь поудобнее перехватить её, и тут под пяткой вдруг поддался кирпич…

— На хрен! — только и успел сказать я.

Пальцы всё-таки не удержались, раздавив трухлявый выступ на бревне, вес Эвелины неотвратимо потянул вниз, и мы благополучно рухнули.

В воздухе я на автомате извернулся, пытаясь уберечь девушку. Из глаз посыпали искры, когда мои спина и затылок встретились с неожиданно твёрдым полом, усыпанным обломками кирпичей. Да ещё сверху прямо по лбу мне звонко долбанул посох Эвелины, наконец-то выпавший из её руки.

— Аха-а-ап! Псину… твою… — я выгнулся, хватая ртом выбитый воздух.

На хрен тебя, капитский дрищ! Псионик Тимофей Зайцев в полной выкладке спокойно пробежал бы десять километров, с двумя такими Эвелинами на плечах. А Васёк Пёсин…

Стоп! Как там моя чернолунница, не разбилась?

Пока я очухивался и крутил головой, пытаясь оглядеться, то успел почуять, как что-то соскользнуло у меня с поясницы.

И тут же затопали быстрые ноги. Точнее, заскакали, потому что пацан, ухвативший мой пояс с подсумком, передвигался всё так же, вприпрыжку.

— Ах, ты ж, щенок! — я, не глядя, подхватил с земли осколок кирпича и, опёршись на локоть, метнул.

— А-а-а!

Камешек прилетел воришке прямо по темечку, и тот, запнувшись, прокатился по земле. Захныкав, он стал подниматься, пытаясь буксовать от меня подальше.

Я рванулся вперёд, словно тигр, на четвереньках, и нырнул щучкой, хватая мальчишку за босую пятку. Рванул на себя.

Тот заорал, стал лягаться и хлестать своим прутиком:

— Отпусти, урод! Отпусти!

Пару раз мне прилетело вполне ощутимо, а прут так вообще больно хлестнул по глазам, но пацан оставался пацаном — наши силы были неравными. Я навалился сверху, прижимая его к земле, перехватил тонкие руки.

— На хрен ты мне не сдался, — прорычал я, отнимая свою сумку.

Вот же зараза, срезал лезвием… Лезвием?!

Едва до меня дошло, как я изо всех сил метнулся прочь, отталкиваясь всеми конечностями. Мне удалось отпрыгнуть от пацана прежде, чем что-то блеснуло в его руке — он едва не полоснул мне по лицу.

Перекатившись, я сел и, не сводя взгляда с мальчишки, стал спокойно сдвигаться назад, к Эвелине, которая так и лежала под осыпавшимся цоколем.

Пацан сел, утирая слёзы и сопли грязным рукавом, и явно не собирался убегать. В его руке серебрился короткий обломок ножа без рукояти. Прутик мальчишка тоже так и не отпустил.

— Ты урод! Отдай… — он хлюпнул носом, глядя на сумку в моих руках.

— Ага, щаззз, — огрызнулся я, — А ключи не надо от квартиры?

— Какой? — пацан даже перестал хныкать.

Ушибленная спина нещадно просила прилечь и помереть прямо здесь, на каменной брусчатке. Мне приходилось пристально следить за пацаном, поэтому, когда моя рука задела тяжёлый железный предмет, я даже не сразу понял, что это.

Это оказался пистолет, выпавший во всей неразберихе. Я по-хозяйски засунул его обратно за пояс.