Жаль, что никаких видений не было. Вопросов у меня было море…

Люблю море.

Мне нравилось пробуждаться в госпитале, где, как я всегда знал, работают прелестные и умопомрачительные медсёстры. Иногда мне казалось, что Свободная Федерация специально проводит такой отбор, чтобы раненых солдат лечили подтянутые красотки, в коротких халатиках, пуговки у которых так и натягивались на груди.

Когда мне в этом мире в лазарете попалась умопомрачительная Арина Соболева, я понял, что это не отбор. Просто красота призвана спасать Вселенную, вот она и спасает… В госпиталях.

Мне нравилось пробуждаться дома, в собственной кровати, в обнимку с любимой девушкой. Когда ты протягиваешь ладонь, и ощущаешь мягкую, тёплую кожу под пальцами.

Просыпаться в казарме на армейской кушетке тоже было своего рода удовольствием. Трудная жизнь солдата, полная ограничений, как раз и была примечательна тем, что ты знаешь истинную цену удовольствию. И наслаждаешься каждой секундой.

А вот пробуждаться, когда тебя хлещут по щекам, а в спину упирается что-то острое и щербатое… Нет, это мне не нравилось!

— Вставай! — и новая пощёчина, — А ну!..

Следующий удар я перехватил. В моих пальцах застыла чья-то ладонь, а потом она отъехала.

Я кое-как разомкнул глаза…

Белые облака. Синее небо, которое чуть правее обрезано нависающими чёрными скалами. Крики чаек.

Где-то шумит прибой…

Я люблю море. И это был бы рай, если бы не жуткая боль, охватившая всё тело.

Мышцы болят, как будто я самое малое разгружал капитский космический крейсер, вернувшийся из колонии. Кожа горела, и ласковое солнышко, маячащее в небе на краю зрения, причиняло ещё больше боли.

— Я… — прохрипел я, а потом схватился за собственное горло. Да вашу псину, у меня болит всё!

Кое-как повернув голову на скрипящей от боли шее, я посмотрел на того, кто меня бил. Ключевец… Не «уголёк», а собственной персоной диверсант.

Он сидел на заднице, положив локти на колени, и со скукой рассматривал поцарапанные пальцы. С невзрачным лицом, нос с горбинкой, блёклые глаза. Один заплыл, правда, от синяка.

Ключевец тоже был весь побит, как собака. На нём висела какая-то полуобгоревшая рванина, когда-то бывшая солдатской формой. Впрочем, скосив взгляд вниз, я понял, что сам одет не лучше. Но моя рванина была когда-то гвардейской формой, не обычный же безлунь.

— Ну, это… — Ключевец, подвигав шеей, поморщился, — Тебе спасибо, что человеком сделал. Но я тоже спас тебе жизнь.

Я повернул голову дальше, осматривая округу.

Слева был океан. Мы лежали на широкой каменной площадке, чуть утопленной в нише скалы. Ниже покоилось нагромождение камней и валунов, и над ним иногда подлетали солёные брызги — где-то там бьёт прибой.

Получается, Ключевец мало того, что вытащил меня из моря, так ещё и сюда затащил? То-то и пальцы у него сорваны, и у меня спина вся горит не только от ожогов.

И всё же… Кхм… Я умел быть благодарным.

— Спасибо, — просипел я, с мучением выдавливая каждый звук.

— Мы в расчёте, я думаю, — он коснулся глаза и зашипел, — Сгинь моя луна!

Справа над нами возвышались отвесные скалы. Моё подсознание уже догадалось, что нам придётся штурмовать эту неприступную высоту, но я задвинул мандраж куда подальше. Для начала надо зализать раны…

Привстав на локтях, я с трудом сел. Да, мне больно, всё тело одна большая рана, но главное было другое — я жив.

И кирпича нет. Полная свобода в нижних чакрах даже пьянила. Жалко, энергии ноль, я выжат досуха, и даже странно, что меня не вывернуло наизнанку.

Оракульная чакра светилась золотым, хотя и не была такой большой, как у тех оракулов, в которых я вселялся. А ещё чёткие небесные… Первая у затылка чёткая, вторая поразмытее, а верхнюю почти не вижу, но уже есть над чем работать. Как псионику, мне было непривычно, что чакры открываются снизу вверх, но раз уж такие законы в этом мире, так и быть.

Плохо было одно — энергоконтуры, по которым обычно струилась энергия, была почти все надорваны. Даже если я накоплю силы, не смогу работать в полную мощь. Иначе окончательно надорвусь, да и спалю себя заодно.

И всё же интересно, какого ранга я могу достичь? Царь тогда назвал меня Магом Второго Дня… и это было с кирпичом в третьей чакре. Сейчас я чист.

Чист…

Меня охватило волнение. Если Магия Вето исчезла, не значит ли это, что воля Незримой ослабла?

Непроизвольно я вскочил. Чуть не упал, пошатнувшись, уцепился за скалу, но устоял.

Я запрокинул голову, оценивая скалу. Эвелина, слышишь меня⁈ Да твою ж Пробоину, надо спешить.

— Ты чего⁈ — пробурчал Ключевец.

Он так и сидел, ковыряя сорванные ногти, и, судя по его виду, ему вообще никуда не хотелось ни идти, ни лезть.

Я не ответил, захлопал по обгоревшим карманам. Ну же, ну… В моей ладони оказалась коробка из-под «вытяжки», размокшая, потом высохшая и почерневшая. Даже Ключевец подобрался, увидев находку, слегка округлил глаза.

Присев рядом с ним, я выбрал плоский камушек и на нём осторожно раскрыл коробку. Внутри, судя по всему, когда-то и оставалась таблетка, но теперь она покрывала ровным обгоревшим слоем всю деформированную внутренность.

Кое-как я отскрёб пожелтевший порошок, сделав небольшую кучку, расчертил коробком на две мизерные кучки. Это наши последние запасы. Подумав, я разорвал и сам коробок, половинку отдав Ключевцу.

— Твоя доля, — сказал я, потом слизнул остатки прямо с камня.

Морщась, я сожрал и оставшийся кусок коробки. Ну, во всяком случае, это лучше, чем армейская мазь-«высряжка». Там я бы лучше сдох на этих скалах, чем съел её.

Диверсант не стал из себя корчить невинную девицу и сделал то же самое.

— М-м-м, — он сунул останки коробка в рот, стал жевать, и даже улыбнулся, — Завтрак из бумаги на берегу моря…

Я усмехнулся и снова улёгся на камни, сложив пальцы на груди. Осталось подождать, когда жалкие остатки «вытяжки» подействуют, а потом будем спасать мир.

— Может, всё-таки расскажешь, кто ты? — спросил я, — А то мы расстались слегка… кхм… эмоционально.

Вячеслав тоже был внебрачным сыном Рюревского, государя Красногории, и прекрасно знал об этом. Его мать, Полина Ключевец, была Избранницей.

— Избранницей? — услышав это, я привстал на локте.

— Почему тебя это удивляет?

— Моя мать… кхм… то есть, моего… — я поджал губы, — Анжелика Ветрова тоже была Избранницей. Именно она вроде как наложила Чёрную Хворь на Царя и его сына… Ну, после уничтожения Борзовых.

— Вроде как, — усмехнулся Вячеслав, — Поверь, с Избранницами всё несколько сложнее. Я видел тебя с одной из них, но много ли ты о них знаешь?

Я прищурился и покачал головой. Эвелина, насколько я понял, несколько выбивалась из стройных рядов будущих жён Последнего Привратника.

Со слов Эвелины я думал, что Избранницы только и занимаются, что путешествуют по миру в поисках того самого мужа. Но всё оказалось немного менее романтичным.

Ключевец оказался хорошим рассказчиком, и мне почти не понадобилось задавать вопросы. Он точно знал, что мне многое может быть неизвестно, и сразу прояснял некоторые вещи.

Монастырь Избранниц, оказывается, принимал в свои стены только пустых представительниц Лунных Родов.

— Как это не жестоко звучит, обычные безлуни даже чернолунникам не нужны, — усмехнулся Вячеслав, сказав с лёгкой ненавистью, — Красногория, как она есть.

Я улыбнулся, чувствуя, как искренне этот оракул переживает за обычных Безлунных.

Как это Царь тогда назвал? Великолунская ложь? В этой лжи я узнавал революционные мысли из глубокой истории нашей Свободной Федерации…

— Вообще, магов можно понять… — продолжил Ключевец.

Появление Пустого в магической семье никогда не было счастьем. Лишь очередным звоночком, что «все мы смертны». Ведь если Пустые часто рождаются, значит, Род вскоре может потерять лунную кровь. С ней и благородный статус Лунных, а вместе с этим и множество привилегий.