Его, конечно, больше всех возбуждала Настя, демонстрировавшая бьющую через край сексуальность, остальные филологини были сдержаннее. Но Егор вежливо оттанцевал и с Ядей, а потом подхватил на руки Марылю, мелкую и лёгкую как пушинка.

Краем глаза отметил, что Настя ни разу не осталась одна и с кем-то обжималась, бросая косяки в его сторону — когда же, наконец, взревнует? Отпустив на «мраморный» пол Марыльку, тот сжалился и крикнул ей на ухо, чтоб слышала даже в грохоте Deep Purple:

— Приглашаю тебя на следующий! Не мог же девочек обидеть — вдруг тебя придушат ночью.

Она милостиво согласилась.

Миска Татьяна, напротив, не устраивала спектакля в виде флирта с другими на глазах экс-жениха, просто исчезла. Не предупредили меня, что она — общежитейская, не без досады подумал Егор. Правда, его много о чём не предупредили, если он сам не спрашивал. Например, до чего сложно было соскоблить, не порезавшись, детско-юношеский пух с подбородка, вставляя лезвие «Нева» в массивный и на редкость неудобный станок. Мир 1980-х годов открывался быстро, но не гастолько, чтоб узнать и понять в деталях за скоротечные предновогодние дни.

— Всё! С Новым годом, 4-я общага! Через десять минут «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады».

Егору было невдомёк, отчего парень за пультом, для своего времени — вполне продвинутый в музыке, так печётся о «Мелодиях и ритмах». Кого там слушать? Но никто не возражал, студенты плотно повалили к выходу — к телеэкранам.

Чуть поотстав, Егор ухватил за руки Варю и Настю.

— Барышни! Есть предложение на миллион. Я вам «Мелодии и ритмы» сыграю завтра. Пошли гулять! Ну? Сome on!

— На улицу? — изумилась Варя. — Холодно же.

— Вахтёрша не пустит обратно до утра, — нашла более весомый аргумент Настя. — Лучше уж ты к нам. На телевизор.

— Я не надоел?

— Не-ет! — хором ответили обе.

— Ну как тут не согласиться. Только к себе загляну, сменю костюм на что-то проще, можно? А то чувствую себя как на отчётно-выборном.

— Жаль, — Настя окинула его почти хозяйским взглядом. — Такой ты более представительный.

Заскочив в туалет, Егор вернулся в комнату. Там застал троих сокамерников, одевающихся по-зимнему.

— Вы куда?!

— Да вот, Паша сказал, как в общежитие химфака пробраться, — признался Гриня. — На Октябрьской. Даже ночью.

— Пацаны, мы в общаге, полной разогретых девиц после шампанского. Зачем?

— Тебе хорошо. Каратист. Вообще из себя видный.

— Тебе Ядвига отказала?

— Не отказала… — пухлик почесал макушку. Было видно, что из тройки он менее всех горит желанием переться далеко и по холоду, поэтому ищет причины больше для самого себя. — В следующую субботу идём с ней в кино. Но пока кино, прогулки под луной… Долго!

— А ты хочешь зажать прямо сразу и что-то в неё запихнуть? Дерзай. Но если путь через кино, цветы и конфетки единственный, советую его пройти. Впрочем, твоё дело. Ключ оставьте.

После их ухода пришлось открыть форточку. Банкет на дюжину персон с непритязательной закусью оставил непередаваемый букет ароматов.

Нацепив тренировочный костюм, Егор снова поднялся на четвёртый. Заветная передача уже началась. Незнакомая ему полноватая дама, глубоко за сорок на вид, пела по-русски «Когда цвели сады».

Девушки усадили гостя на самое почётное место — на кровать Марыли прямо напротив чёрно-белого чуда советской техники. Разумеется, Настя и Варя оказались справа и слева. Егор уже не первый раз замечал взгляды, которые каждая из девушек кидала на соперницу, и откровенно сожалел, что внёс раздор.

Предлагать им шведский вариант на троих бессмысленно. Для воспитанных в СССР это слишком большой культурный шок.

— Кто это поёт? Что за зарубежная эстрада по-русски?

Варя даже отодвинулась от негодования.

— Анна Герман! Битлов знаешь, Аббу тоже, а Анну Герман нет? Она же из Польши!

— Офицеры из Западной группы советских войск говорят: курица не птица, Болгария и Польша не заграница, — он тотчас добавил: — А песня душевная, и поёт она хорошо.

Затем начал извержение «Вулкана любви» югослава Джордже Марьяновича, а Егор, воспользовавшись вулканической звуковой завесой, шепнул на ухо Насте:

— С вами хорошо. Но я хотел побыть с тобой одной.

Та ничего не ответила, но после окончания парада шлягеров социалистической эстрады под каким-то предлогом выскользнула за дверь, Егор через минуту тоже вышел.

Она ждала.

— Все парни из моей комнаты свалили, я один.

— Хорошо. Но ничего не будет.

— Правда? А я всё же рассчитываю на один комсомольский поцелуй.

Он взял её за пальцы и повёл вниз.

Студенты вернулись только к полудню, помятые, но вполне довольные.

— Как сходили?

— Клёво, — похвастался Гриня.

— По бабам? Гол забил?

— Сразу не удалось. Зато было много острых моментов у штрафной и отличный задел на ближайшее будущее. А ты? Скучал один?

Егору стало смешно.

— Вы меня оставили одного в свободной комнате среди десятков пьющих компаний, в которых не менее половины — девчонки… Гриня, ты себя слышишь?

Сосед, скинув пальто, наклонился над подушкой Егора.

— Рыжий недлинный волос колечком. Та, о ком я думаю?

— Считай, что зачёт по осмотру места происшествия сдал. Но ты же не будешь свистеть на каждом углу? А то пасть порву, моргалы выколю, потом занесу комсомольское взыскание в печень.

— В печень — это хорошо, — согласился Гриня, присев на свою койку. — Парни, скинемся на вечерок?

По постным лицам четверокурсников было видно: свободные ресурсы кончились. За роскошь празднования Нового года придётся расплачиваться чёрной трёхдневкой перед стипендией, когда на последней сосиске, вывешиваемой в пакете за окно на мороз для сохранности, делаются три насечки: кусок на сегодня, на завтра и на послезавтра. Подъедается хлеб, в студенческих столовках выдаваемый без счёта, надо лишь оплатить чай без сахара за одну копейку. Страждущие бесконечно бродят по этажам и заглядывают в комнаты к более запасливым: не завалялось ли там что-то. Фраза «одолжи трёху до стипендии» висит на коридорах общаги как дым в курительной комнате.

— Я проставляю, — смилостивился Егор. — С вас — нарыть какой-то закусон и метнуться кабанчиком в гастроном. Но — вечером. Ещё дел полно.

Строго говоря, бухать в этой компании его не тянуло. Но трое парней, в принципе — неплохих, будут делить с ним кров до окончания госов. И надо как-то исправить ущерб, нанесённый их взаимоотношениям заносчивостью прежнего Егора.

Долговязый Паша недоверчиво произнёс:

— Ты тоже будешь?

— Ну, если ты надумал делить поллитру на троих, то облом. На четверых. Да. Буду. Что смотришь? И самому правильному иногда надоедает быть правильным.

Правда, в дальнейшем он оправдал репутацию себя-прежнего, так как практически весь день провёл на койке, штудируя УК, УПК, Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу, сборник образцов процессуальных документов. Наверно, он был единственный в общаге, кто посвятил подобным занятиям 1 января. Даже те, у кого в первый будний день начиналась сессия, этим не страдали и продолжали отдыхать.

Егор пролистал конспект по криминалистике. Принципы все те же, что и в Российской Федерации, но с техническим оснащением разница в сорок лет — это пропасть. О генетическом анализе биологических образцов можно не заикаться. В лучшем случае — группа крови.

Кстати, о почерковедении… Он попробовал воспроизвести каллиграфические буковки конспекта и признал: жабры коротки. Такой аккуратности не добиться. Заодно потренировал подпись. Вместо привычной «Евс» и размашистой зюзи пришлось полностью выводить «Е.Е.Евстигнеев» и вензель, похожий на родовой герб.

За этим занятием его застала Настюха. Она только сунула конопатую рожицу в дверь, как Егор подскочил и вышел к ней на коридор, оставив Комментарий к УПК подмышкой.

— Учишься?!

— Я же заучка. Знаешь мою репутацию?