По поводу собственной фамилии на диске «Песняров» Егор сглазил.

Он завалился на кровать, выдержанную в соответствии с ГОСТом СССР шириной ровно в 90 сантиметров, полуторка, потому что полулюкс. В обычной комнате полагалась бы односпальная в 60 сантиметров, как койки в общаге. В Советском Союзе вообще всё чётко стандартизировано. В том числе идеология. Наверно, скоро вспомнят, что Гомер, Шекспир, Гейне и Бальзак — тоже из стран НАТО.

Крах проекта «Весёлые нищие» не выталкивает его из «Песняров». С большего — зацепился. Нужно думать, как строить с ними отношения дальше. Появление на репетициях пару раз в неделю ничего не даст. Нужно кататься с ними на гастроли, слушать разговоры. И постепенно выяснить, как погиб помощник звукача, а до этого — украинский композитор. Конечно, концентрация смертей вокруг «Песняров» не столь велика, как вокруг Бекетова и «Вераса», к которым добавилось убийство Говоркова. Но всё же…

А может, это он притягивает смерти?

Последняя мысль, пробивающаяся из глубины исподволь, словно травинка сквозь асфальт, была Егору очень неприятна. Особенно перед приходом Насти.

Он отправился караулить её в полвосьмого. Одиноких девиц вечером в пятницу и в выходные дни в гостиницу пропускали только «аккредитованных», кто точно знал, сколько нужно отстегнуть на выходе по окончании рабочей смены в номере. Настя не выглядела как проститутка, у швейцара вообще не было смысла её впускать. А звонить куда-то и доказывать, что она — дочь высоко сидящих родителей и имеет право входить в подобные учреждения, не отстёгивая администрации, хлопотно.

Настя постаралась. Не скованная ограничением не злить и не будить зависть у соседок по комнате, надела длинное узкое чёрное платье, сапоги сдала в гардероб вместе с дублёнкой, переобувшись в изящные туфельки. На шее висели бусы из тёмных, почти чёрных камней, на горле — три тонких золотых цепочки. Пара лёгких золотых колечек, в ушах — золото с прозрачными камушками, явно не цирконами. Золотые частики, на правом запястье — золотой браслетик. Золотого много, но без самоварного изобилия.

Косметика была наложена куда более искусно, чем на Новый год, где филологини соревновались, наверно, по принципу: чем гуще — тем лучше.

Словом, смотрелась она роскошно.

— Мне к тебе подойти страшно. Королева! Я рядом с тобой — пастушок.

В рубашке без галстука и сменив лишь тёплые сапоги на теннисные туфли, он и правда смотрелся непредставительно.

— Кстати, это проблема. Я была уверена, что возьмёшь с собой костюм с комсомольским значком. «Беларусь» — ресторан элитный, здесь боссы из обкома и облисполкома отдыхают. Для них костюм-галстук — униформа везде. Кроме бани.

— Не взял комсомольский значок, виноват. По крайней мере, попытаемся пробиться.

Как и предполагала Настя, швейцар у перехода из гостиницы в ресторан отличался непреклонностью почётного караула у мавзолея Ленина, только не пугал штыком. Егор достал сиреневую бумажку, больше половины месячной стипендии Насти.

— Пройдёмте, молодые люди. Без пиджака и галстука нельзя, но сейчас кое-что подберём. Не забудьте возвратить.

Светло-коричневый приталенный пиджак и зелёный галстук, выданные швейцаром, стилистически подошли к синим джинсам-бананам примерно как будёновка к космическому скафандру.

Сделав морду кирпичом, Егор согнул руку в локте, позволив Насте уцепиться, и отправился к заказанным столикам.

— Ты такой смешной…

— Скоро все накидаются, покраснеют мордами и начнут скидывать пиджаки да распускать галстуки. Чуть потерпи.

— Да запросто! Но вот двадцать пять рублей за пиджак напрокат…

— Я просто анекдот вспомнил. Приходит мужик вечером к мавзолею Ленина и говорит часовому: хочу вождя посмотреть. Тот: поздно, закрыто уже, не положено. Мужик ему на штык четвертную — тыц. Часовой: внутрь пройдёте или вам его вынести?

Настя прыснула, прикрыв ладошкой рот, и чуть не споткнулась на каблуках, удержавшись только за рукав Егора.

Сели за столик.

— Ты такой весёлый… Как всегда.

— Сегодня грустный, милая. С «Песнярами» облом. Оказывается, Бернс, автор слов к «Весёлым нищим», где и я сыграл, отнесён к авторам из страны НАТО.

— Это же бред!

— Ну почему? Потом запретят Гомера. Греция — это тоже НАТО. Не думай плохо, на самом деле в руководстве Министерства культуры и в Отделе культуры ЦК КПСС далеко не все твердолобые. Но Мулявину посчастливилось нарваться на динозавра. И всё. Конечно, можно зарегистрировать песни, получить на них авторские права, Бернсу не надо платить авторские отчисления, будут исполнять «Весёлых нищих» на концертах. Но не то, всё не то. Там такая специфическая музыка… Прокатит, если только Мулявин решится делать целое отделение концерта на «Весёлых нищих», а во втором отделении гнать «Вологду» и прочие беспроигрышные вещи. Не знаю.

Они сделали заказ, но дальше говорить было трудно. Ансамбль заиграл довольно громко.

Когда закончили, Настя сообщила:

— Это очень модная у нас песня Nie Spoczniemy польской группы Czerwone Gitary. Слава Богу, Польша не в НАТО. «Червоных гитар» не запретят. Даже при военном положении.

— Ну да. Пока не в НАТО.

— Что ты хочешь сказать?!

— Всё в этой жизни может поменяться. И гораздо быстрее, чем ты думаешь. Военное положение в Польше закончится.

— Сейчас напророчишь, что не только Польша, но и Советский Союз или по отдельности Литва, Беларусь, Украина вступят в НАТО? Егор, я много слушаю «голоса», но даже они такого не говорят.

— Так и я не говорю. Коммунистическая партия и всё прогрессивное человечество ничего подобного не допустят. Пока не принесли кушать, идём танцевать!

На высоких каблуках Настя могла только качаться и двигать одними руками на быстрых композициях или очень плавно кружиться в такт медляков, повиснув на Егоре.

У него мелькнула шаловливая мысль напоить её, чтоб сбросила туфли и отплясывала босиком… Но потом отводить её домой полупьяную и тем самым провоцировать скандал в семье — не лучшее решение.

Вскоре алкогольный угар в той или иной мере накрыл все столики. Очень коротко стриженый мужчина подошёл к музыкантам и протянул красную купюру. Солист отрицательно крутнул головой. Тот добавил ещё, и ансамбль вдарил разухабистым шансоном:

На танцполе перед сценой моментально стало тесно. Мужики обкомовского вида, но со снятыми пинжаками, и дамы в причёсках с высоким начёсом лихо отплясывали под откровенный блатняк.

Ещё рублей двадцать сверху, подумал Егор, и музыканты согласились бы на «Боже царя храни»?

— Ты всё понял? — спросила Настя в минуту перерыва между плясками. — «Сапсавалi танцы, худыя як цвiкi…»

— Ну… переведи.

— «Испортили танцы, худые как гвозди…» Нет, по-русски весь блатной колорит пропадает.

Когда уже лежали вместе на 90-сантиметровой кровати и отдыхали, она заметила:

— Я всё же поражаюсь твоему незнанию белорусского. Что, к примеру, по-твоему, значит, «пах чабаровы»?

— Ну, ясно… Чабар — это какое-то животное. Если чабан — овечий пастух, то чабар — овца. Пах, понятное дело, это промежность, между задними ногами овцы.

Настя чуть не скатилась с кровати. Потом продекламировала:

Ну? Понял? Запах чебреца, травы такой.

— Точно! Вспомнил белорусскую афишу фильма «Запах женщины». Назывался «Пах жанчыны». Я ещё думал, причём тут… — Егор осёкся. Фильм появился гораздо позже 1982 года. — Когда-нибудь его тоже посмотришь, — чтобы перевести разговор на контрастную тему и уйти от скользкой, спросил: — Так из-за чего у тебя проблемы с «облик моралес»?