— Это твои дела, раз до меня. Но мне неприятно слышать.
Про Настюху Егор ей не рассказывал. Эле тоже, наверно, было бы неприятно слышать, что их роман начался на несколько месяцев позже из-за связи её мужчины с другой девицей, а саму Элеонору, выходит, он держал во френд-зоне как запасной вариант.
Врать милому — нехорошо. Но и всё вываливать, не фильтруя, не стоит. О чём-то гуманнее промолчать.
х х х
Если вход в учебные корпуса не охранялся никак, теперь за дверями маячили два стриженных «правильных» старшекурсника. На подобных типов Егор насмотрелся в Белгосуниверситете и даже сам был одним из них. Парни нацепили красные повязки на рукава, выглядели неприступнее вахтёрши в четвёртом общежитии, даже Лёха чуть запнулся.
— Что тормозишь? Не забыл? Мы по делу.
Егор поманил одного из атлантов, подпирающих не небо, а двери, и продемонстрировал удостоверение, так, чтоб другие студенты не видели.
— Следователь уголовного розыска Евстигнеев! — он показал за спину кулак, чтобы сыщик не ржал, услышав такую саморекомендацию. — Есть информация, что сегодня вечером будут продавать пластинки. Зарубежные, возможно — краденые. Мы с напарником зайдём и сольёмся с отдыхающими. Если в процессе понадобится помощь, могу на вас двоих рассчитывать?
— Конечно! У нас целая народная дружина, — обрадовался сознательный комсомолец. — Все, кто распределён в ОБХСС. С января — практика.
Судя по изучающей торжество физиономии, стоявший перед ними тинэйджер как раз собирался пополнить число коллег Цыбина.
— Если повезёт, попадёте к нам, — подмигнул Егор и решительно устремился внутрь.
Сдали одежду в гардеробе, и надежда выдать Лёху за бойца ОБХСС растаяла как дым.
— Нет уж. Оставайся уголовным розыском. Никак экстерьером не тянешь.
Сыщик согласился, приуныв. Уже привык, что никто не тащится от восторга, узнав, что перед ним — представитель романтической и мужественной профессии. Но каждый раз немного обидно.
Перед танцами объявили концерт в большой лекционной аудитории. Егор высматривал Ольгу Плоткину, Лёха, развесив губы, созерцал изобилие фемин. Даже если пригласили кого-то из других вузов, количество юных дамочек раза в два превышало мужской контингент.
— Какой я был дурак! Ну почему из вышки не забирался дальше Дома офицеров⁈ До Ванеева не сильно дольше ехать. Познакомился бы с Элеонорой раньше тебя…
— Так я ещё пару месяцев с Настей жил. Элеонора свободная была.
Егор не стал пересказывать её слова, как та не дала Лёхе из жалости только потому, что заранее испытывала ещё большую жалость — тот расстроится сильнее из-за последующего отказа продолжать отношения.
Районный Шерлок посмурнел. До сих пор считал, что ему перешли дорогу.
Начался самодеятельный спектакль, потом выступление агитбригады, вроде того, на котором бывший управляющий этим телом делал предложение руки и сердца первой юрфаковской красавице, в результате прилюдно был послан, а смывать позор пришлось попаданцу. Всё бы ничего, только студенты шутили о преподах и событиях, широко известных в нархозе, но не за его пределами, поэтому часть острот прошла мимо. Лёха, правда, пытался что-то выяснить у старшекурсницы, сидевшей рядом, только на следующем стуле сопел её бойфренд, и разговор с девицей не завязался.
Потом прошли в соседнее помещение, типа большой ленкомнаты, судя по плакатам и портретам на стенах. Она была освобождена от мебели, только три стола с магнитофонами и колонками. Присутствовала новогодняя мишура, зеленела ёлка, поперёк под потолком тянулся кумач с надписью «С Новым 1983 годом!».
Наконец, яркий свет сменился более уютным — из нескольких самодельных софитов, и грянула музыка. Репертуар от прошлогодней вечерины в «Мраморном зале» общаги отличался радикально. Примерно через одну-две композиции включали какую-нибудь песенку в духе «Я, ты, он, она, вместе — целая страна, вместе — дружная семья», при всём уважении к Софии Ротару абсолютно неуместную среди зарубежных хитов. Порой звук становился вдвое тише, ведущий (до диск-жокея он не дотягивал) извинялся в микрофон: по требованию деканата и комитета комсомола мы уменьшаем наши децибелы. Правда, потом постепенно возвращался к нормальной громкости.
Попрыгали. Лёха с переменным успехом клеился к третьекурсницам, вроде записал телефончик одной, с другой качался в медляке, что-то ей нашёптывая на ушко… Первая с возмущением на курносом личике ретировалась.
Плоткину Егор засёк только перед третьим медленным танцем, просочился к ней, лавируя между групп и парочек, успев пригласить, пока это не сделал кто-то другой.
Она выделялась хотя бы тем, что надела приличное вечернее платье средней длины и туфли на каблуке, тогда как добрая половина пляшущих девиц сохранила униформу: гольф, кроссовки, джинсы. Или штроксы.
— Видела, ты так издалека ко мне пробирался…
Ольга положила ему руку на плечо, но сходу не пыталась фривольно прижаться, как практиковали другие.
— А как же! Все одинаково одеты, одинаково накрашены. Наверно — и в голове одно и то же. А тут — само воплощение женственности и вкуса.
Комплимент был зачтён.
— Рада, что ты замечаешь. Потому и опоздала к началу, пёрышки чистила. А ты с какого факультета? Финансы?
— Юридический, БГУ, пятый курс.
В глазах девицы, загадочно-тёмных при неярком освещении, мелькнул интерес.
— Большой мальчик. А мне только вчера восемнадцать исполнилось.
— По свежести лица восемнадцать и двадцать не отличить. А глаза у тебя на двадцать два. Умные. Хитрые.
— Может, на двадцать три?
— Зачем мне делать из тебя старуху? Меня зовут Жора.
— Оля. Хорошо, что ты меня пригласил.
— Сам рад. Только музыка здесь порой скучноватая. София Ротару и Юрий Антонов — как-то слегка не то. На юрфаке больше рок крутят.
— Значит, у вас не такой зверский деканат…
— Тоже не демократы. Зато у вас — девушки красивее. Правда, других теперь больше не вижу.
Что интересно, с московскими барышнями он бы подобным образом разговаривать не смог. Те смотрели оценивающе-скептически, тем самым нагоняя робость. Москвичка — это девушка высшей категории, как «бентли» среди «запорожцев», а если в Москву приехала жалкая провинциалка, но снимает квартиру, что-то зарабатывает, научилась правильно выбирать кофе и вовремя вворачивать «у нас на Патриках», то тоже включила себя в категорию «бентли» и держится соответствующе. С белорусками 1982 года Егор чувствовал себя куда лучше и проще.
Медляк кончился, грянула Алла Пугачёва, под которую прыгать было не в тему. Егор открыл тайну, что здесь он с товарищем из милиции, где будет проходить преддипломную практику в ОБХСС.
— Ты — минчанин?
— Нет, из Брестской области. Прокурорская семья.
Он едва не добавил «папа — прокурор Лунинецкого района», но решил — меньше конкретики.
— А я из Речицы. Не люблю минчан. Они заносчивые. Пусть мама — всего лишь зав райпотребсоюзом, мы живём лучше большинства этих столичных.
Сказано это было гордо. Эх, мерялась бы ты длиной градусника с москвичами двухтысячных, усмехнулся про себя Егор. И хорошо, что продумал легенду, а не озвучил официальную биографию. Иначе пришлось бы вспоминать общих знакомых из этого райцентра.
— Обожди. Я тут с подружкой. Она из Гомеля. Вместе квартиру снимаем.
— А ей восемнадцать есть?
— Есть! Даша со второго раза поступала. Сначала пробовала в театральный.
В несостоявшейся приме угадывалась та полноватая девица, что прошлым утром спрашивала Плоткину про физкультуру. Зная про избыток роскоши на теле, гомельская затянулась в очень облегающее джинсовое платье. Пуговицы держались как защитники Новороссийска: насмерть, но с большим трудом удерживая позицию. Если бы не десяток лишних килограмм, соседка смотрелась бы даже лучше Ольги — эдакая пламенно-чёрная пышка с явной украинской примесью.
Втроём они отыскали Лёху, пребывающего в растерянности Буриданова осла: ему хотелось обнять половину танцпола и никак не удавалось остановиться в выборе. Егор выдернул его, плясавшего в компании не самого интересного варианта.
