— Ещё бы! Местами довольно скверную. Ночью ты был вообще очень плохой мальчик.
Не оспаривая, он оглянулся, убедившись, что в пределах видимости ни души, и мягко поцеловал её в губы.
— Ты такая красивая!
— Да ну… Не накрасилась ещё.
Она соврала. Косметика была, только не столь кричащая, как в новогоднюю ночь.
— Зато ты не пытаешься скрыть конопушки. Ты — моё самое яркое солнце в зимний день.
— Что, правда?
— Век воли не видать.
— Да ну тебя…
— Лучше скажи, придёшь, когда ребята свалят? Если нет, пожалуюсь в комитет комсомола филфака: поматросила и бросила.
Настюха аж рот раскрыла от такой постановки вопроса, потом прыснула.
— Зависит от твоего поведения. В Мраморный зал придёшь?
— Если ты приглашаешь, разве есть у меня выбор? Ты же всегда стремишься командовать.
Она иронично приподняла бровь.
— Ночью же подчинилась тебе?
— Но только потому, что была в юбке. Эти джинсы, наверно, на тебя натягивает вся комната и она же снимает, я бы один не справился. Жмёт?
— Красота требует жертв. Зато тебе нравится — вижу. До вечера!
Она удалилась, чуть покачивая тонкими бёдрами, между которыми остался небольшой просвет. Егор, глядя вслед, почувствовал напряжение. А ведь после ночного приключения прошло совсем немного времени, и так тянет повторить…
Вот она, ловушка для парней. Хочется регулярно — давай жить вместе. А это уже семья. Быт. Дети. И зачастую совершенно не до секса.
Настя ни словом не обмолвилась о браке, как и вообще о продолжении отношений. Ни к чему не обязывающая встреча свободных людей. Но о чём думает в самом деле — попробуй угадай.
К этой ночи девушкой уже не была, хоть приходилось слышать: в целомудренную советскую эпоху многие студентки умудрялись сохранить невинность до выпуска, берегли девственность для единственного-любимого и первой брачной ночи. Мило, трогательно, наивно… и глупо. Девушка должна входить в семейную жизнь, избавившись от детских иллюзий. Иначе загрызёт молодого мужа из-за несоответствия этим иллюзиям.
Вернувшись на койку, но в компании книжек, а не Насти, Егор какое-то время не мог успокоиться. Мысли невольно скатывались к более приятному — воспоминаниям о первом сексуальном приключении в СССР, если не считать шалости в поезде.
Пропустив её в комнату, не зажигая свет, он запер дверь на ключ.
— Холодно! — пожаловалась она.
— Прости. Закрою форточку. Надо было проветрить после стада павианов, — захлопнув створку, он тут же вернулся к ней и обнял: — Так теплее? Слушай… как в танце. Только с тобой я могу танцевать и без музыки.
Губы встретились с губами. Егор был больше метра восьмидесяти, Настя куда ниже, даже на каблуках. Пришлось немного нагнуться.
— Вот ты и израсходовал право на единственный комсомольский поцелуй!
— Воспользуюсь фондом профкома.
Несмотря на прохладу после проветривания, Егор чувствовал жар. Подхватив Настю на руки, сел на койку, усадив её себе на колени. Панцирная сетка жалобно скрипнула под весом мужского тела и очень лёгкого женского. С досадой подумал — как же начнёт визжать, если дело дойдёт до главного…
А оно двигалось в нужном направлении. Левой рукой привлекая девушку за талию и ни на секунду не прекращая поцелуи в губы и шею, Егор запустил пальцы правой в зовущий разрез юбки. Настя попыталась остановить его руку, но не слишком стараясь — лишь настолько, чтоб не казаться шлюхой, сразу готовой на всё. Точно так же не упорствовала, когда он потянул вниз молнию на юбке, а потом стащил через голову её гольф.
Больше не сопротивляясь, Настя раскрыла молнию его куртки. Уже через несколько минут жалобно стонала панцирная сетка.
— Тебе было хорошо? — робко спросила она, когда отдышались.
От самоуверенности и попыток повелевать командным тоном не осталось и следа. Возможно, у неё остался неприятный осадок от прошлых опытов или даже целый комплекс неполноценности, сама точно не получила удовольствия. Скорее всего, ещё не научилась его получать. Да какое может быть удовольствие под оглушающую какофонию пружин!
— Прости. Я — идиот. Сейчас всё исправим.
Он выдернул Настю из постели, замотав одеялом, чтоб не замёрзла, а сам пристроил под ватный матрац дверцу без ручки, на которой пировали юристы. Стало гораздо жёстче, зато попа не проваливалась, и зубодробительный звук сетки практически угас.
— Так лучше?
— Да…
Только студентам может быть удобно на односпальной койке с жёстким матрацем поверх дверного полотна шириной каких-то шестьдесят сантиметров. Конечно, вдвоём тесно, но это не создаёт никаких проблем, если тела тесно прижаты друг к другу. Хоть первый раз Егор проявил себя как распалённый татарин, ворвавшийся в осаждённый русский город, второй раз действовал аккуратно, медленно, вслушиваясь в каждый ответный вдох-выдох. Если только Настя не пыталась симулировать, похоже — нет, ему таки удалось высечь божественную искру. Реабилитировался.
Правда, на большее её не хватило. Егор позволил ей успокоиться и уснуть у себя на груди. А когда проснулся утром, Насти уже не было. Только едва уловимый запах духов и рыжий волосок на одеяле.
Нет, он не влюблён по-настоящему. И в то же время понимает: скучает не только по сексу. Девочка добрая, чуткая. Со следами тщательно скрываемой ранки от какого-то разочарования в юности, скорее всего — первой влюблённости и первой близости, когда всё потом пошло совершенно не так, как это описано в романтических книжках. Оттого — наивные попытки доминировать, скрывать уязвимость. Но без озлобления на весь мужской род за нанесённую обиду. Рядом с примадонной Татьяной, устроившей разборки в Мраморном зале, Настя котировалась выше на голову. Интересно, с Татьяной успел переспать? Если у неё спросить, и окажется, что переспал, но забыл, это будет смертельное оскорбление. Так что лучше оставаться в неведении.
Всё! Баста! Поводы к возбуждению уголовного дела! Предмет доказывания! Участие понятых при осмотре места происшествия! Протокол выемки! Протокол освидетельствования! Условия, исключающие уголовную ответственность! Гражданский иск в уголовном судопроизводстве!
Юридические формулировки, сухие как долго лежавший на солнце трупик ящерицы, остудили напрягшиеся тестикулы быстрее, чем холодная вода. Егор позанимался ещё час, а потом потрусил в диетическую столовку отоваривать талоны на спортивное питание, заодно — скоммуниздить хлебушка.
Вернувшись, напоролся на коменданта.
— С наступившим, Пал Ильич. Разрешите доложить! За время вашего отсутствия и моего присутствия происшествий не случилось.
— Как это не случилось?! Дверь в кладовке спёрли! Ладно — сняли, вернули бы потом. Кто это мог сделать?
— Понятия не имею, — соврал Егор. — Вы наказали, чтоб без пьяных дебошей. Про дверь ничего не говорили.
Тот тяжело вздохнул.
— Сынок, тебя часом не в армию распределили?
— Никак нет. В милицию.
— Ну… В милицию — так в милицию. Там тоже важно на лету сочинять нелепые оправдания. Ступай.
Поднимаясь по лестнице, Егор встретил того, кого именно в это время меньше всего хотелось тут увидеть — Варю.
— Привет! С наступившим.
— И тебя… И вас с Настей.
Снова у неё слёзы были в глазах. Как после дурацкой шутки про двенадцать лет тюрьмы.
Понимая нелепость ситуации, когда он, капая растаявшим снегом на лестничные ступеньки, стоит перед расстроенной девушкой, Егор не смог вот просто так продолжить путь на третий этаж.
— Давай поговорим. Вчера я увёл из четыреста четвёртой к себе Настю. А не тебя. Объяснить почему?
Варя кивнула. Слёзка в одном глазу всё же преодолела барьер из реснички и пробежалась вниз.
— Потому что ты другая. Тебя бы я не потащил в койку. С тобой мы бы сначала долго гуляли, болтали о музыке, книгах и кино. И к тому моменту, как уже стоило бы подвести тебя к кроватке, отношения зашли бы слишком далеко. Рвать их — тебя оскорбить и унизить. С тобой нельзя — вот так просто.
