— Но вы же — песняр? — спросила обладательница «Гусляра».
— Совсем немножечко…
Она решительно сунула диск обратно, с ним — шариковую ручку.
— Напишите, будьте ласкаві: «Веронике на память от песняра…» Как вас зовут?
— Ну вот, вы меня и разоблачили! Настоящих песняров все знают по имени, фамилии и исполняемым песням.
Ребята засмеялись.
Он подписал «Веронике на память от Егора Евстигнеева». Потом Оксане, Марии, Софии… Имена остальных не запомнил.
Наконец, раздался вопрос, даже странно, что он прозвучал только сейчас:
— В какой гостинице вы остановились?
Спрашивающая выглядела эффектно. Глаза тоже карие. Зовущие. Черты лица тонкие. Фигурка подчёркнута шубкой, перетянутой в талии пояском. Каштановые кудри рассыпались по плечам. Лёхе точно бы приглянулась. А ему самому? Да!
И одновременно — нет.
Последние часы, проведённые с Настей, что-то изменили.
Рыжая девочка — на разрыв между чувствами и семьей. И, похоже, готова пожертвовать всем ради отношений. Даже поругаться с мамой, предпочитая «хлопа».
Это — любовь?
Очень многие называют любовью куда меньший накал страстей.
Изменять ей он не хотел. Даже не ради самой Насти. Ради себя, собственной внутренней душевной гигиены.
Поэтому ответил львовской красавице как можно деликатнее:
— Прошу прощения, не запомнил названия гостиницы, нас привозят и увозят организаторы. Всем спасибо, всем счастливо!
И он с чувством сожаления проскользнул в служебный вход мимо неприветливого вахтёра. Когда ещё посидит с такими вот пацанами и девушками, споёт им под гитару? Начнётся коловращение концертов, и к вечеру будет уставать настолько, что уже не до посиделок.
Второй концерт прошёл более гладко. Учитывая малый интервал между ними, какие-то четверть часа, зрители, пришёдшие на последний сеанс в 21–00, пересекались с выходящими с девятнадцатичасового и, получив оптимистический отзыв, шли в Дворец культуры с лучшим настроем. «У долі своя весна» прозвучала увереннее. А ещё Егор заметил в первом отделении серьёзного юношу с длинными усами, похожими на мулявинские, державшего на коленях точно такую же «Весну-202» и микрофон в ладошке.
Лет за десять до этого, по слухам, «Песняры» прекратили концерт, запретив записывать его какой-то местной телевизионной студии во время гастролей по Центральной России, разгорелся скандал, и коллектив несколько месяцев колесил только по белорусским районным Домам культуры и колхозам имени Ильича, и лишь через полгода был помилован.
К частным записям относились не столь болезненно. Тот же Владимир Высоцкий завоевал всесоюзную популярность именно благодаря «нелицензионным» магнитофонным лентам. Выступления переписывали друг у друга много раз, пока хриплый голос певца-поэта звучал ещё более-менее отчётливо.
Из любопытства Егор распаковал свой магнитофон, в спешке отъезда не опробованный. На кассету после L’Estaca записал «Когда бесцветна и мертва…», намереваясь прослушать в гостинице.
Когда садились в автобус, Юра оттащил его за локоть.
— Идея с продажей пластинок из машины — гениальна! Продали всё, что я им дал, выносил дополнительно. Егорка, надо ещё докупить, так и до половины гастролей не хватит.
— А кто распишется?
— Придётся мне самому…
Когда выходили из автобуса, у входа в гостиницу стояла та же девушка с непокрытой головой и пышными волосами, что была около служебного хода ДК. Не обязательно она лично тебя ждёт, внушал себе Егор, отгоняя соблазн позвать её. Не исключено, использует его как пропуск, чтобы ввинтиться внутрь и повиснуть на шее Дайнеки или Мисевича. Фронтмены всегда на виду, именно они вызывают пароксизмы вожделения у поклонниц. Тот же Паливода, основной автор музыкального решения «Весёлых нищих», мало заметен во втором ряду, до пояса закрытый клавишным инструментом.
В номере включил запись. Стало смешно до неприличия. Действительно, у судьбы своя весна. В данном случае — «Весна-202» Запорожского завода «Искра». Понятно, почему не предусмотрено встроенного микрофона, он записывал бы, главным образом, шум лентопротяжного механизма. Качество звука было, скажем мягко, не Hi-Fi.
L’Estaca, скопированная на японском двухкассетнике, несколько отличалась качеством, но…
А ещё молодой организм переживал нездоровое возбуждение, пылающие взоры западенских тёмноглазых красоток сказали своё слово. Егор посмотрел на часы. Захотелось позвонить Насте. Но уже поздно. Теперь — только с утра, перед выездом в Дворец культуры, ближайший концерт начнётся по потогонному графику в двенадцать дня.
В этот поздний вечер вторника, 2 марта, Егор зря беспокоился, что кого-то разбудил бы в одной из квартир на улице Калиновского в городе Гродно. Тяжёлый разговор затянулся за полночь.
Что не позвонил — хорошо. Только подлил бы масла в огонь.
— Настя! Понимаешь ли ты, что Егор — совсем не тот человек, за которого себя выдаёт? — задала тему Екатерина Вацлавовна.
Семья сидела за обеденным столом в кухне. После перепланировки она увеличилась по площади и позволила вместить чехословацкий гарнитур с блестящими дверцами, хромированными ручками и матовой рабочей поверхностью. Таких на всю Гродненскую область завезли не более двух дюжин.
Старшая из двух дочерей колупала вилкой дефицитную деликатесную рыбу, очень вкусную, но нельзя было позволить себе набрать хоть один лишний грамм в ожидании Егора. Тому, вне всяких сомнений, нравилось, что его девушка такая изящная, стройная, лёгкая, её приятно кружить на руках и сажать на колени.
Что касалось «не тот человек», Настя припомнила свои шутливые подозрения по поводу «американского агента». Никакой он не агент. Просто — равнодушный к языку, истории и культуре родной республики. И таких, увы, большинство. Чудо, что ей, а в какой-то мере и благодаря «Песнярам», парня удалось немного расшевелить. Порой что-то напевал из песняровского на беларускай мове, правда — с ужасающим произношением.
Но упрёк был брошен, надо отвечать.
— Мама, он мне нравится такой какой есть.
— А какой? — вкрадчиво спросила та. — Он вообще — кто? Студент? Юрист? Милиционер? Музыкант? Или спекулянт?
— Всё вместе. Про спекулянта не поняла.
— Не поняла? За два месяца? А вот я сразу заметила, — торжествующе подняла палец Екатерина Вацлавовна. — Когда в субботу убиралась в вашем хлеву, обнаружила на полочке тысячу рублей! Тысячу! Даже мы, респектабельная и обеспеченная семья, никогда не храним дома больше пятисот, остальное на книжке.
Яна хихикнула, но замолчала под строгим взором мамы.
— Одежду вашу развесила аккуратно, кое-что погладила. Представь, у него дорогой импортный спортивный костюм, только с нашивкой «Динамо». Кеды китайские, зато кроссовки — фирменные, раз в пять дороже его стипендии.
— Ужас! — Настя отодвинула рыбу недоеденной. — Огорчу. Он за спортивное не заплатил ни копейки. Егор — чемпион «Динамо» по боевым единоборствам, амуниция ему выдана через спортивное общество к соревнованиям. Так что к его ипостасям «комсомолка, спортсменка и просто красавица» добавь: он — белорусский Брюс Ли. Не знаешь его? Китайский чемпион по всяким там карате.
— Кроме спортивного, у него имеется очень скромный костюм с комсомольским значком. И одновременно вещи дорогие, фирменные. Когда приехал с гастролей и тебя, дочка, не застал, тут же куда-то убежал и скоро вернулся с целой сумкой дорогих вещей. Кожаный пиджак, куртка, две пары брюк, обувь, роскошный свитер. В Гродно всё это можно было бы продать не меньше чем за тысячу!
— Мама! — щёки Насти начал заливать гнев, даже веснушки растворились на его фоне. — Я пустила тебя без спросу в квартиру Егора, а ты устроила форменный обыск в его вещах? Пересчитывала его деньги?! Как тебе не стыдно?
— Дурочка! Для тебя стараюсь. Подумай: откуда у него столько денег? И я слышала: ему обещают открытку на новые «Жигули»? Или тебе вшистко едно?
— Нет, не всё равно. Егор старается. Он не сделал мне предложения к свадьбе, но я вижу: вьёт гнездо. Справлялся как стать в очередь на кооперативную квартиру, государственную ждать лет двадцать. Для этого ему придётся несколько раз съездить с «Песнярами» в гастрольные туры, накопить и на кооператив, и на машину, наверно — придётся влезть в долги. Пока не обеспечит нас всем, какая мы семья?
