— Тим, пора!

Я не совсем понял, что происходит. Вообще, когда очухиваются, всё должно быть по-другому, но я всё ещё был в теле «уголька». Вот только теперь мне стало ясно, что вокруг меня — реальность.

Чистое поле, но чуть поодаль виднеются камыши, и там равнину разрезает сверкающая темень пруда. По полю медленно движутся другие «угольки», и все они стекаются к непонятному образованию у берега пруда.

Словно вихрь огня застыл над камышами. Закручиваясь то спиралью, то превращаясь в хаотичный клубок пламени, он расширялся и опадал, словно дышал. И при каждом вдохе он становился чуть больше, чем до этого, и камыши вокруг заходились пожаром, весело потрескивая перед этим.

«Угольки» пересекали поле, следуя друг за другом вереницами, и ныряли в вихрь, чтобы исчезнуть. Как муравьи, спешащие в муравейник, пока солнце не село.

При этой мысли я обратил взгляд на небо. Пробоина, и едва заметный краешек Красной Луны, который разгорелся так ярко, будто это там солнце исчезало в дыре. А вокруг и вправду стало светло, почти как днём.

Ещё несколько мгновений, и Луна уйдёт.

— Тим, времени нет, — кто-то потрепал меня за то место, где у элементаля должны быть уши, если бы они были.

Эвелина… Уже одетая, она стоит рядом, опустившись на колено и поглаживая мою шею. В одной руке посох, другая почёсывает меня — её пальцы зарываются в горящей гриве и, сгинь моя псовая Луна, как же это приятно.

— Привратник отдал свою жизнь, чтобы ты ушёл, Тим. — посох Эвелины при этом повернулся и показал куда-то в сторону.

Тот самый Привратник, которого я видел в царском лагере, сидел на коленях — руки повисли, как плети, а голова просто поникла. Вокруг его фигуры поле было выжжено, и сизый дым поднимался к небу, словно от погребального костра.

— А теперь иди, Тим, — моей страшной безглазой морды коснулись губы Эвелины, — Давай! Луна уйдёт, Вертун успокоится, и другого шанса не будет.

Я даже радостно встрепенулся… Куда иди?! Домой? Всё, Тимка свободен и может вернуться в Свободную Федерацию надирать задницы капитам?

— Ага, щазз, — так точно копируя мою манеру речи, ответила Эвелина, а потом вдруг сняла со спины гвардейский магострел, — Тебе Привратник ясно сказал, куда идти. Такова воля Незримой, Тим.

Винтовку впихнули мне в зубы, а я только и мог, что в недоумении таращиться на Избранницу. Вот дайте только поговорить с этой Незримой, и я бы объяснил взбалмошной богине, что призывать боевых псиоников в другой мир — это плохо.

На эту мою мысль Избранница вдруг засмеялась:

— Я не призывала тебя, Тим. Это всё духи царского рода, с них и спрашивай, — тут она кокетливо улыбнулась, взъерошила свои чёрные локоны, а потом обмотала одним лицо, закрыв губы и нос, — Ты и вправду думаешь, что я взбалмошная?

Даже в теле «уголька», где кровь — это чистый огонь, и ярость кипит от одного только вида врага, я сохранил способность удивляться. Кто-нибудь объяснит мне, кто эта сумасшедшая брюнетка, и что вообще здесь происходит?

— Взбалмошная, — Эвелина отпустила локон и тряхнула растрёпанными волосами, — Слово-то какое интересное.

А у меня в голове роились ещё сотни вопросов. Что за хрень на берегу пруда, куда стекаются элементали? Что сделал с собой Привратник? Как мы выбрались из лагеря? Где, в конце концов, Афанасий и Хромой?

Честно, я очень волновался за священника с мальчишкой…

— С ними всё в порядке, — Эвелина вдруг встала, а рванула меня за гриву в сторону вихря, — Давай Тим, не тормози! Ныряй в Вертун!

Вертун… Так вот как он выглядит, когда не закрыт бетонной сферой. Интересно, кто его закрывает? Хотя нет, тут всё понятно. Другой вопрос, сколько Безлунных погибнет, пока они запечатают Вертун?

Я обернулся, взглянув последний раз на Эвелину. Как она меня исцелила? Да и что, вообще, за жжёный псарь тут происходит?!

Хотя, если честно, догадка у меня уже витала в мыслях. Только я боялся озвучить это озвучить, до последнего отбрасывая нерациональное, ведь это просто невозможно.

Я верю в псионику, даже верю в магию, и сам чувствую потоки энергии во Вселенной. И я могу представить себе неведомый высший разум, но чтобы именно… боги?

— Филиппо тебе всё расскажет. Да и вообще, исцеление ещё не закончено, дальше твоя воля нужна, но я хорошо развлеклась с тобой… Ух! — и тут она отвесила мне звонкий шлепок по задней ляжке, — Пошёл, давай!

Последние слова она уже закричала с нотками тревоги. И я понёсся, словно ветер, не отрывая взгляда от огненного сгустка впереди. В нос бил запах палёного дерева — ценный магострел я из зубов так и не выпустил.

Стало темнеть, а значит, Луна действительно уходила. Ух, шлёпни меня Незримая, я понял, что не успеваю, и стал выжимать из тела максимум. Давай, Тим, давай!

Самый сильный всплеск энергии всегда при уходе Луны. И поэтому, скорее всего, меня и торопили. Зов Красной Луны в крови уже испарялся, я чуял, что она исчезает, словно отрекается от меня.

Передо мной уже не было «угольков», все уже вошли… Вихрь стал съёживаться, подёргиваясь чёрными всполохами, будто раскалённый металл вдруг стал остывать.

Ну же, ещё пара рывков…

«Иной», — голос Эвелины прозвенел у меня в голове, — «Бывают честные враги, с которыми и друзей не надо».

Времени задумываться над словами не было. Когда я влетел в Вертун, это было ощущение, что пытаюсь протиснуться в слишком тесный лаз.

Ещё через миг всё тело опять скрутило болью. Но в этот раз темноты не было — меня поглотила яркая вспышка.

Свет никуда не исчезал. Горячий, назойливый, насыщенного багрового цвета, он жёг мне зрачки и совсем не желал потухать.

Я понял, что мои глаза закрыты, и свет слепит их через веки. Одновременно с этим пришло и ощущение тела… Обычного человеческого тела, только лежащего на раскалённых углях.

Зашипев, попробовал двинуться, но тут же понял, что я не совсем в порядке. Переломов у меня вроде бы не было, но кожа была словно обгоревшей и реагировала на каждое движение, а все мышцы будто палками побили.

И всё же я могу двигаться, а это хорошо… Там, в шатре перед Эвелиной, у меня было состояние намного хуже. А здесь это так, курорт, можно сказать, просто перегрелся на пляжу.

Кое-как я повернулся набок, уперевшись ладонью в раскалённый сыпучий грунт. Было слишком горячо, и я вернулся в исходное положение, чтобы передохнуть и снова попытаться.

Наконец, я утвердился на боку, глаза стало жечь поменьше, и я попробовал их открыть. Твою же псину, мне под веки будто песка сыпанули.

Я застонал, пытаясь разлепить две наждачные бумажки, в которые превратились мои веки. Ну же, ну!

Пустыня… Насколько хватает глаз, дюны до горизонта, залитые ярким солнечным светом. Здесь так ярко, что мне стало ещё жарче, чем до этого.

Чтобы перевернуться на живот, я потратил несколько минут. Потом столько же, чтобы сесть.

Я голый. Абсолютно. Зато рядом лежит магострел, и, повинуясь первому порыву, моя рука подтащила его поближе.

Вокруг пустыня, и сейчас, судя по высоте солнца, самый разгар дня. В горле такая же сухость и пустошь, и мысль о том, что не предвидится даже капли воды, делала жажду ещё невыносимее.

Не понаслышке я знал, что такое — настоящая пустыня. Чтобы в ней выжить, таких условий, как у меня, недостаточно. Нужны одежда, вода, укрытие и хотя бы примерное направление движения.

Осознание нависшей надо мной проблемы грозило вызвать панику, и я отогнал эти мысли прочь:

— Давай, Тим, — кое-как мои губы разлепились.

Не губы, а две пересохшие болячки, которые стукались корками друг по другу, извлекая звуки. Так, ладно, об этом думать некогда.

Пустыня, значит… Она у нас какая? Восточная же, мне все уши об этом прожужжали. Ну, раз Восточная, то она на востоке от… от чего? От Красногории, я так полагаю.

А значит, двигаться надо на запад. Цивилизация, пусть и магическая, только там. Вот только где он, этот запад?