— Ужасно… Но я так рада, что Франсуа на самом деле не бросил старика, купил ему лошадь. Или ты всё сочинил, чтоб меня утешить?

— Не сочинил. Век воли не видать!

— Даже если и сочинил… То ради меня. Это очень мило. Хочу ещё свиданий!

Она ухватилась за его локоть и на секунду прижалась щекой к мужскому плечу в коричневом драповом пальто.

Перед Новым годом капитан милиции Николай Александрович Вильнёв въехал, наконец, в служебную квартиру. Жизнь с тёщей, которая, одно слово, — мамадорогая, слава Богу, закончилась. Квартира не ахти, на втором этаже двухэтажки, построенной ещё пленными немцами в конце сороковых, была удобна близостью к Первомайскому РОВД — на том же Инструментальном переулке. Его жена промолчала, что близость к службе чревата срочными вызовами в любое время суток, довольная, что теперь на кухне хозяйничает одна, не считая дочери, слишком юной, чтобы качать права.

К обеду пришли гости — начальник отделения Александр Сергеевич Сахарец с супругой. Отметили сразу Новый год и новоселье, благо было чем развернуться. Милиция всегда имела лучший доступ к продуктам, а по случаю обретения квартиры начальник ОБХСС прислал Диму Цыбина с коробкой из-под телевизора, наполненной деликатесами, в обычной жизни доступными только на уровне секретаря обкома Компартии Беларуси.

Звенели бокалы, а потом и рюмки, блюда все подверглись атаке: оставить неотведанным хотя бы одно из них считалось смертельным оскорблением хозяйке, которая, зорко наблюдавшая за поглощением приготовленного, ждала момент для перемены фарфоровых чанов с новым зарядом калорий.

Осоловев, начальник следственного отделения и его зам набросили дублёнки, в них отправились на улицу — покурить.

— Что, Саш, новогодние праздники закончились, завтра — в бой? Наши, наверняка всякого надежурили, пока разгребём…

— Разгребём, — Александр Сергеевич глубоко затянулся, а потом столь же глубоко вздохнул, вентилируя лёгкие. — Я узнавал. Ничего особенного. Банальная бытовуха. А вот хвосты прошлого года будут икаться нам весь следующий.

— Ты имеешь в виду уголовные дела, прекращённые Боровиковым за взятки?

— Они все бесперспективные. Паскудник брал деньги в случаях, когда всё равно нужно было прекращать. Но вызывал родственников злодея, надувал щёки: Сибирь да казённый дом или… Обычно соглашались на «или».

— Разберёмся.

— С этим — да. Но, Коля, нарисовалась другая проблемка. О ней тебе не расскажу даже в служебном кабинете. Слушай здесь и мотай на ус… Ты же сбрил усы!

— Найду на что намотать. Удивляй.

— Проблемка связана со взрывом на Калиновского. Впрямую нас вроде бы не касалась. Пусть копаются прокуратура и КГБ. Но наши светлые головы в понедельник объявят приказ об усилении оперативно-следственной группы с участием оперов уголовного розыска, а ещё включить на подхват одного из следователей-первомайцев.

Вильнёв бросил окурок в мусорку и закурил следующую сигарету. Новость была не из приятных, но и ничего особенного. Следователь станет строчить поручения уголовному розыска проверить на причастность к преступлению всех сварщиков города Минска, сыщики, не вылезая из кабинета, тут же примутся кропать рапорты «в результате проведённых мероприятий подтвердить указанные факты не представилось возможным».

Сама по себе ситуация абсурдная. Преступление считается должностным и очевидным. Раскрывать, если подходить формально, нечего. А таинственного злодея, прилепившего детонатор к баллону с ацетиленом, приказано ловить негласно, оперативным путём. Следственные действия для фиксации доказательств понадобятся, если сыщики хоть что-то нароют. Или неведомый минёр подорвёт следующий магазин, тогда теракт уже не спишешь на производственную халатность.

— Саш, так в начале января практиканты приходят из БГУ. Назначаются временно исполняющими обязанности следователя. Отправляй недоросля в группу — пусть создаёт движение по делу.

— Подхожу к главному. Знакомый кадровик из УВД предупредил по секрету. Только — молчок! Даже нашим. Пришлют одного. Отличника и комсомольского активиста. А чтобы его назначили именно в Первомайский, был звонок из Управления КГБ по Минску и области. Звонок такой, что нах никак не отправить.

— Засланный!

— Именно. Что окончательно подтвердило мои подозрения, так это его происхождение. Парень из какой-то Речицы, без папеньки-маменьки на начальственных должностях, но распределён не в Гомельский УВД, а в Минск. В Минск! Где своих блатных некуда деть, даже если кто из них с жильём. Этот же увеличит очередь нуждающихся, таких как ты был. И всё равно КГБ его пихает.

— Бля-а-а. Только гэбешного стукача нам не хватало! Хороший ты мне подарочек преподнёс, Саша. Курирую практикантов по-прежнему я?

— Само собой.

— Точно сплавлю его в компанию сыщиков. Пусть среди них крутится и на них стучит.

— Правильно! Заодно научат примерного комсомольца пить по-мужски. Всё, пошли в тепло, Коля. Жёны и водка нас заждались.

Привыкший в прежней жизни к турникетам, металлоискателям и досмотрам, Егор обнаружил, что вход в Первомайский РОВД охраняется ровно так же, как и Белорусский вокзал в Москве. Никак.

У крыльца, подпираемого заглушенным жёлто-синим «УАЗиком», не было ни души.

Он шагнул под вывеску «милиция», белую на чёрном и вошёл, обнаружив слева большое окно дежурной части, откуда на него никто даже не глянул. Впрочем, оркестра, играющего туш или хотя бы полонез, Егор не ждал.

Он начал подъём по лестнице, ведущей на второй этаж, и спросил у первого встречного, где следственное отделение, на что получил ответ:

— Слева с лестницы свернёшь, фраерок, дуй до конца и наверх. Там по правой стороне эти козлы позорные сидят.

Вооружённый столь ценной информацией, практикант быстро отыскал кабинет 57, в котором обнаружился единственный обитатель, худющий мужик лет под тридцать, уплетающий за рабочим столом салат, явное наследие праздничных запасов. Над головой висел огромный портрет Дзержинского и плакат с цитатами из Основ уголовного судопроизводства. По углам комнаты возвышались массивные сейфы с очень простыми замками, оба покрытые зловещего вида пятнами. То ли просто ржа от старости, то ли следы от ударов головой — зависит от фантазии вошедшего.

— Не видишь? Обед! Жди за дверью.

Что уголовный, что милицейский мир Первомайского района встретили Егора без восторга.

— Жду. Я, вообще-то, на практику. Следователь.

— Ты — следователь? Не смеши. Ладно, давай бумаги.

Егор раскрыл портфель, протянул направление и копию приказа.

— Так мне на коридоре ждать?

Сидевший за столом даже жевать перестал.

— Твою мать… Кого же юрфак БГУ выпускает?! С такой настойчивостью ты, пацан, при задержании будешь говорить: а не соизволите ли вы протянуть руки в наручники? Нет? Тогда я подожду, извините.

— У меня чёрный пояс по карате. Могу вырубить одним ударом, потом одеть браслеты. Но вы же — сотрудник. Зачем вас бить?

Тот воззрился на новоприбывшего как на привидение.

— Мы с тобой знакомы минуту, и уже вздумал мне угрожать?

— Не знакомы. Я представился — вы нет. Но вы кушайте, кушайте. Я посижу.

Он присел без приглашения, расстегнув пальто и сняв вязаную шапку. Под пальто показался пиджак, под ним рубашка с галстуком. На лацкане краснел комсомольский значок.

— Да раздевайся уж. Плечики в шкафу. Я — Вильнёв Николай Александрович, заместитель начальника следственного отделения.

— А начальник? — поинтересовался Егор, снимая пальто.

— Этажом ниже. Он в УВД на совещании. Приедет — представишься. Новопреставленный. Что сам так поздно?

— Тоже в УВД был. Пока решили — куда меня, пока приказ оформили. Я в Центральный просился, мне к общаге ближе.

— Вот же какая неожиданность… К нам! — почему-то ухмыльнулся Вильнёв. — И что ты умеешь?

— В теории — всё. Практически — нифига. Каждый шаг буду согласовывать и, наверно, первые недели стану больше обузой, чем помощью.