Испытывать боль от потери сына, злость по отношению к Гитлеру и собирать вокруг себя недовольный молодняк — это одно. Но стать частью шпионской игры — совсем другое. Нет, с Мартой нельзя торопиться. За ней нужно понаблюдать. Я должен понять, как она была связана с отцом. Есть ощущение — это немаловажный момент во всей истории.

Затем мысли с фрау Марты снова перескочили на Мюллера. В голове навязчиво прокручивался финал разговора с будущим шефом Гестапо. Его вопросы про Эско.

Причем, хитрый фашист поинтересовался начальником сыскной полиции Финляндии как бы между прочим. У него даже тон такой был… скучающий. Но я нутром почуял — это проверка. Последняя, контрольная. Ошибиться нельзя. Пришлось импровизировать, смешивая правду с ложью в правильной пропорции.

— Господин оберштурмбаннфюрер, — я постарался придать голосу оттенок смущения и некоторой досады. — Это… деликатная тема. Господин Риекки узнал о некоторых… семейных ценностях. Моя покойная матушка была из дворянского рода, хоть и скромного. Ей удалось кое-что сохранить после революции. Отец, будучи здесь, в Берлине… он нашел способ надежно спрятать доставшиеся матери по наследству драгоцености. В тайнике.

Я сделал паузу, давая Мюллеру переварить информацию. Ну и заодно демонстрировал неуверенность. Мол, сомневаюсь, можно ли ему рассказывать эту информацию.

Естественно, я умолчал, что «семейные ценности» были частью определённого фонда Коминтерна, который они использовали для подкупа агентуры. Потому что подобная информация сразу повлечет за собой ряд крайне нежелательных вопросов и проблем.

Вот чего-чего, а реальную службу отца вспоминать нельзя вообще ни в каком виде. Тем более, о ней здесь никто не знает. Его считают обычным дипломатом, павшим от несправедливой руки властей. Вот пусть так и остается. Легенда о дворянском происхождении матери здесь подходила идеально.

— И как же господин Риекки об этом прознал? — Мюллер чуть наклонил голову к плечу, изучая меня внимательным взглядом.

— В Хельсинки…Я был… не совсем трезв. Расслабился, празднуя предстоящий отъезд. Господин Риекки оказался рядом, проявил участие… и любопытство. Я, к своему стыду, сболтнул лишнего. Он просто воспользовался ситуацией. Увидел возможность легкой наживы, полагаю. Поэтому и увязался за мной в Берлин, надеясь получить долю или узнать место тайника. Дело в том, что отец, он спрятал эти драгоценности в одном из банков Берлина, но я, к сожалению, понятия не имею, в каком именно и что нужно сделать, чтоб получить доступ к ячейке. Маленьким был, знаете ли. Имеются очень смутные, обрывочные воспоминания. О чем, кстати, я сразу сказал господину Риекки. Но он искренне считает, будто его опыта хватит для того, чтоб разобраться с тайником. В принципе я не против. Пусть пробует. Все, что помнил, рассказал ему. Найдет — прекрасно. Знаете, я совсем не против заполучить приличную сумму денег, которую можно выручить от продажи камней. Благодарность для господина Риекки, естественно, предполагается. Ну а если он переоценил свои силы — тоже неплохо. По крайней мере здесь, в Берлине, мне сейчас не помешает кто-то знакомый. Мы ведь с господином Риекии неплохо поладили в Хельсинки.

Мюллер, не сдержавшись, выразительно хмыкнул. Видимо, его насмешило мое «поладили». Уверен, Эско неоднократно высказывался на счет Алексея Витцке совсем в ином ключе. Я ведь его, по-русски говоря, знатно драконил, пока мы были в Финляндии.

Я посмотрел на Мюллера, стараясь выглядеть максимально искренним, но не совсем уж идиотом. Конкретно этот фашист должен считать меня сообразительным малым, имеющим представление о работе разведчиков, но больше в теории. Все-таки оберштурмбаннфюрер в курсе про секретную школу. Законченным дураком я не могу быть априори. Да и не стали бы чекисты так напрягаться, подсылать убийцу, ради законченного дурака. А вот человеком, слегка вдохновленным полученной свободой, которая кружит голову и заставляет расслабиться — вполне.

На лице будущего шефа Гестапо промелькнуло что-то вроде удовлетворения.

— Риекки…Ох уж этот старый лис… Да, подобные вещи вполне в его духе. Я всегда подозревал в этих финнах патологическую жажду наживы под маской служебного долга. Что ж, герр Витцке, такая история несомненно объясняет его присутствие. Спасибо, что прояснили ситуацию. Нашего друга Риекки это никак не коснется. Меня, пожалуй, тоже устраивает его присутствие. Можете идти. Ваш куратор найдет вас. И помните о наших задачах.

После этих заключительных слов Мюллера, мы с ним как раз и распрощались. В качестве поддержки, о которой говорил оберштурмбаннфюрер, перед уходом я даже получил на руки неплохую сумму наличности.

Теперь, приближаясь к дому, я снова прокручивал этот разговор. Кажется, Мюллер поверил. Легенда о жадном начальнике сыскной полиции Финляндии, жаждущем дворянских сокровищ, легла идеально. Главное, чтобы сам Риекки не натворил глупостей.

Надо его предупредить об этой части разговора с Мюллером. Уверен, Эско такой поворот вряд ли понравится, но у меня не было выбора. Могу дать руку на отсечение, начни я сочинять о великой дружбе между мной и Риекки, которая сподвигла этого финна бросить дела и приехать в Берлин, фашист сразу понял бы, что я либо нагло вру, либо вообще пристукнутый на всю голову дурачок. Ибо версия про дружбу выглядит как порный бред. В общем, понравится это Риекки или нет — переживет.

Машина остановилась. Я вышел, попрощавшись с водителем, хотя он всю дорогу изображал из себя каменного истукана. Слова не сказал. Ну и ладно. Зато мы — люди культурные. Нам сказать «до свидания» вообще не тяжело.

До моего нового жилища предстояло пройти всего один квартал. Водитель специально не стал подъезжать к самому дому, что вполне понятно. На «опеле», конечно, не написано, что он числится в Гестапо, но у водилы такое выражение лица и весь внешний вид — догадаться будет совсем не сложно. Особенно, если его увидит фрау Марта. Вот уж что-что, а заподозрить ее в глупости точно нельзя. Да и вообще, лишние разговоры ни к чему.

Дом встретил меня задернутыми шторами на окнах и распахнутой калиткой. Странно, обычно Марта держит ее на замке.

Не успел я подняться по ступеням и подойти к входной двери, как она, эта дверь, распахнулась. На пороге стояла фрау Книппер. Лицо ее было бледным, в глазах плескалась неподдельная тревога, под мышкой была зажама дамская сумка. Видимо, хозяйка жилища собиралась его покинуть.

Увидев меня, она сначала замерла, не веря своим глазам, а потом бросилась навстречу. Обняла, поцеловала в щеку и, по-моему, собралась расплакаться.

— Алекс! Боже мой, Алекс! Где ты был? — она всплеснула руками, голос ее слегка дрожал. То ли действительно волновалась, то ли так прекрасно играет. — Я чуть с ума не сошла! Два дня! Ни слуху, ни духу! Мы с Марком как раз собрались идти в полицию! Я даже вчера посетила госпожу Чехову. Надеялась, она сможет прояснить ситуау. Что случилось? Ты ранен?

Марта, заметив мою разбитую скулу, осторожно пальцами прикоснулась к ссадине.

— Пустяки, фрау Марта, право слово, — попытался я улыбнуться как можно беззаботнее. — Небольшое приключение.

— Приключение? — в ее интонациях прозвучало сомнение.

Судя по складке, появившейся на лбу, она собралась засыпать меня вопросами, но тут из глубины прихожей послышался еще один голос, знакомый до боли.

— Алексей, ну наконец-то! Разве так можно⁈

Из полумрака холла вышел Бернес. Выглядел он тоже достаточно переживательно, но в меру. Учитывая, что официально наше знакомство состоялось несколько дней назад, будет странно выглядеть, если Марк начнет рвать волосы и посыпать голову пеплом, страдая о пропавшем соседе.

Он принарядился в темно-серый костюм и уже не выглядел обнищавшим интеллигентом, как несколько дней назад. Видимо, все же согласился принять помощь нашей хозяйки, которая бережно все эти годы хранила вещи сына.

— Фрау Марта просто извелась. Я буквально вчера отпаивал ее каплями. — Бернес говорил и при этом быстрым, цепким взглядом оценивал мое состояние. В отличие от хозяйки дома, он прекрасно знал, какие именно «приключения» могут поспособствовать моей пропаже. — Выглядишь неважно. Что случилось?