Призрак посмотрел на меня совершенно серьёзно, как будто ожидал, что я приму этот образ как факт. Я только усмехнулся и покачал головой:

— С вами скучно не бывает, Василий.

— Это уж точно, — довольно сказал призрак.

Я не стал говорить, что, скорее всего, Борис Николаевич был куда мощнее Козырева и Ярослава вместе взятых. Да, выглядел он рассеянным, вечно прячущимся от разговоров, исчезающим в полу при первом удобном случае… Но это была осторожность, а не слабость. И если бы Козырев когда-нибудь догадался про такое, то непременно начались бы споры, состязания, спонтанные «дуэли» и попытки доказать, кто из них чего стоит на самом деле. А тогда можно было бы сразу распрощаться с идеей тихого дома и хоть какой-то гармонии среди призраков.

Поэтому я только выдержал паузу и ничего не сказал.

Тем временем Василий задумчиво отряхивал рукав и вдруг произнёс как бы невзначай, почти буднично:

— Бабу нам надо, Павел Филиппович.

Он это выдал с тем самым видом, каким люди говорят о нехватке соли на кухне или том, что пора бы поменять батарейки в пульте.

Я машинально моргнул, выныривая из собственных мыслей, и оторопело переспросил:

— Чего?

Василий скрестил руки на груди и глядел в пол с тем выражением лица, которое обычно бывает у старших родственников, озабоченных судьбой младшего члена семьи. Сам он выглядел немного смущенным, но убежденным в собственной правоте.

— Девку призрачную надобно найти в нашу компанию, — заявил вдруг собеседник, словно речь шла о приобретении нового чайника. — Какую-нибудь умную. Хотя… — он тут же усомнился и покачал головой, — откуда смышленая баба-то найдется… тем более в призраках.

Я, тем временем, только что закончил омовение, и теперь вытирался махровым полотенцем, не торопясь вмешиваться в монолог Василия. Тот продолжал, словно не замечая:

— Нам бы в дом тихую какую-нибудь, такую, чтоб ей Бориска нудел, а она слушала и кивала. Он же у нас разговорчивый, а толку — чуть. Скучает, бедолага.

— Решительно отказываюсь от подобной авантюры, — буркнул я, закутываясь в полотенце и осторожно ступая по напольной плитке босыми стопами.

Василий посмотрел на меня, будто я только что отказался подавать стакан воды умирающему.

— Чего вам стоит? — искренне удивился призрак. — Борису на пользу пойдет общество дамы. А мне… будет спокойнее, если он не будет оставаться один надолго.

Я вздохнул, но ничего не ответил, и тогда Василий добавил уже тише:

— Порой мне кажется, что наш Борис забывается и заговаривается. Как бы не стал диким. Или того хуже — не развеялся. Он же у нас… тонкий. Не злой, не сильный. А таким в одиночестве хуже всего.

Козырев снова уставился в пол, будто боялся встретиться со мной взглядом. Я понял, что вся эта болтовня про «бабу в дом» — не про желание свести кого-то с кем-то. А про заботу. Про боязнь потерять одного из немногих, кто стал здесь своим в их странной призрачной семье.

— Подумаю, — ответил я наконец, стараясь, чтобы голос звучал нейтрально.

— В дом надо постоянную женщину, — уточнил он с совершенно серьёзным видом. — Ну, чтобы душевная была. Не для романтики, не подумайте. А так для правильного настроения.

Он замолчал, как будто сам растрогался от собственной идеи.

— Ты хочешь, чтобы я кого-то призвал? — уточнил я, всё ещё не до конца уверенный, что понял, о чём речь.

— Не-не, — поспешно замахал руками Василий. — Призывать это совсем не дело. Это как насильно звать в гости. Я просто… если встретите вдруг, ну ту, одинокую, о которой никто не заботится, то скажите, что у нас тут есть свободный и чистый угол. С котами, кстати. А еще, у нас дома кормят.

Он бросил взгляд в сторону двери, за которой в кухне, скорее всего, Пряник гонял веник. А затем продолжил:

— Это может стать решающим фактором. Она бы у нас пожила. Может, по хозяйству чего подсказала бы. Или книжки бы с Николаичем сортировала. Вы посмотрите, он же натурально заскучал. А Ярослав так вообще ничего, кроме криминальных романов, не читает. У нас этих книжонок в мягких обложках целый ящик от прежних арендаторов остался.

Я слушал, и всё больше ощущал, что в этом бредовом, на первый взгляд, предложении было нечто по-настоящему трогательное. Василий просто хотел, чтобы в здесь стало еще чуточку теплее. Чтобы кто-то ещё напоминал живом, хорошем доме.

И наконец, я сдался:

— Если такая душа найдётся — спрошу, захочет ли. Но ты уж не навязывайся. Она должна сама согласиться.

— Я что, по-вашему, диктатор? — возмутился Василий, но беззлобно. — Я, между прочим, человек деликатный. Особенно с женщинами.

Я рассмеялся тихо, и на душе вдруг стало чуть легче.

— Вот где он пропадает? — Козырев оглянулся по сторонам, словно приятель мог притаиться за шторами или залезть под умывальник. — Ему надо больше общаться. А я, между прочим, человек простой. Не выношу его нудежа слишком долго. Слов не понимаю, зато кулаки чешутся. Вот хочется взять и двинуть. Не со зла, а чтобы уравновесить, понимаешь? Но ведь он не выделывается. Он и правда шибко учёный.

Я слушал молча. И даже, наверное, с пониманием. У каждого в доме свой характер, и призраки не исключение. Но всему есть предел. Особенно когда ты только проснулся, на тебе махровое полотенце, а обсуждение личных границ ведётся буквально в дверях ванной.

— Я тебя услышал, — спокойно, но с нажимом произнёс я. — А теперь изволь оставить меня наедине с собой.

— Зачем? — искренне удивился Василий, продолжая стоять на месте, как ни в чём не бывало.

— Пошёл вон, — тихо, но с такой интонацией, которую даже кот бы понял, — добавил я, указав на стену.

Призрак мигом направился к двери, проносясь сквозь неё, но не удержался:

— Так бы сразу и сказали, что вам туалет нужен, — проворчал, и его голос растворился в коридоре.

Я остался один. Наконец-то. Вздохнул, закрыл за собой дверь и тихо пробормотал, глядя в зеркало:

— Проходной двор…

Зажмурился, приложил ладони к щекам. А затем медленно вздохнул. Дом был живой. Слишком живой даже несмотря на то, что мертвых здесь было больше чем живых. Я довольно улыбнулся и вышел из ванной, оделся и покинул комнату. Пора возвращаться к насущным делам, которые не требовали отлагательств. Тем более что отведенного Дубининым времени становилось все меньше.

Я вышел в гостиную, где меня уже ожидала Людмила Федоровна. Она сидела за столом, на котором стояла блюдо с румяными булочками и вазочкой с джемом. Яблокова, закинув ногу на ногу, читала какой-то журнал. На соседке был серо-синий шерстяной жакет, застёгнутый на все пуговицы, и длинная юбка, из-под которой виднелись носы лакированных туфель. Волосы Яблокова аккуратно собрала в пучок. А на лице женщины я с удивлением заметил сдержанный макияж, который выгодно подчеркивал ее красоту:

— Доброе утро, Павел Филиппович, — не отрываясь от чтения, начала она. — Присаживайтесь, булочки еще горячие.

— Призраки доложили, что я проснулся? — догадался я.

Яблокова кивнула:

— Они самые. Вам пора уже привыкнуть, что никакой личной жизни у некроманта быть не может. Не в такой компании. Не припомню, чтобы я вела себя так беспардонно.

Я скрыл улыбку, не желая напоминать соседке, как она бесцеремонно входила в мою спальню, будучи призраком. Наверняка Людмила Федоровна заявит, что такого не было и в помине. И спорить с ней выйдет себе дороже.

Потому я молча прошел к столу и сел в кресло. Взял пышную булочку, намазал его джемом, налил в чашку чай. Уточнил:

— Что пишут в утренней прессе?

— Что пчеловоды Северо-Запада хотят организовать союз и политическую партию, — ответила Яблокова. — И пробиться в Государственную Думу на ближайших выборах. Для защиты интересов пчеловодов Империи.

Я откусил сдобу и сделал глоток чая, который был крепким, терпким, с пряным послевкусием.

Людмила Федоровна положила на край стола: