Я вышел из авто, подошел к шлагбауму и произнес, обращаясь к вахтенному:

— Павел Филиппович Чехов. Прибыл к Филиппу Петровичу.

— Вас велено пропустить, — ответил офицер и подозрительно покосился на стоящую чуть поодаль машину. — А про этого мутного типа мне никаких указаний не давали.

— Не тираньте парня, — попросил я. — Он меня привез и отвезет, когда я освобожусь.

— Как скажете, мастер, — ответил гусар. — Идемте за мной, я вас провожу..

Здание Генерального штаба представляло собой трехэтажное строение с высоким золоченым шпилем, на верхушке которого была установлена фигура слуги Искупителя. Белая статуя с острыми крыльями грозно взирала в сторону запада.

Вдоль дороги, ведущей к штабу, расположились статуи нескольких воинов. Первым в композиции был дружинник в кольчуге и шлеме, который стоял, опустив меч и приложив ладонь козырьком к глазам, словно высматривая вдали врагов. Следом разместились воин в золотых доспехах и шлеме и стрелец с пищалью, чуть далее высились гусар и пехотинец Алексеевского полка. Последним в ряду был боец в современной военной форме с автоматом. На постаментах с воинами виднелись одинаковые надписи: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет».

Каждый из этих солдат символизировал определенную эпоху и победы страны над врагами. Богатырь сражался против рыцарских орденов Европы, стрелец символизировал освобождение Империи от поляков. А гусар и пехотинец Алексеевского полка были установлены в честь победы над Французской республикой и шведами. Самые крупные войны Европы, которые закончились победой Отечества, были частью великой истории нашей Империи.

Мой провожатый не торопил меня, неспешно шагая в метре впереди. Он поднялся по ступеням, открыл высокие золоченые двери и провел меня в просторный холл. Вслед за ним я поднялся по широкой, устланной ковровой дорожкой лестнице на второй этаж.

— Прошу, Павел Филиппович, — произнес мой провожатый, указывая на дверь.

— Спасибо, — ответил я и постучал в створку. И дождавшись приглушенного «Войдите», переступил через порог.

Кабинет у отца был ему под стать. Просторный, с высокими потолками, украшенными лепниной, с несколькими окнами, больше похожими на бойницы. Вдоль стен стояли шкафы с закрытыми дверцами. Стол был тяжелый, капитальный, обитый синим сукном. На нем расположился письменный набор из лазурита с дарственной подписью самого императора, небольшая лампа с абажуром и компьютер. Последний поразил меня. Отчего-то отец не ассоциировался у меня с использованием такой техники. Откровенно говоря, я скорее мог представить, что он все еще пишет гусиными перьями.

— Прогресс не остановить, — сказал Филипп Петрович, заметив мой изучающий взгляд. — Ты ведь не думал, что у меня в углу комнаты сидит писарь, а на подоконнике стоит клетка с почтовыми голубями?

— Скорее я предполагал, что под окном пакета с важным поручением ожидает гонец, — я пожал плечами.

— Было бы неплохо, — усмехнулся князь и поправил лацканы форменного пиджака. — Мне сложно доверять этой технике. Она без души. Наверно ты, как некромант, можешь меня понять.

— Пожалуй, даже хорошо, что в компьютере нет души. Иначе не было бы мне покоя в каждом доме.

— Даже представить не могу, как ты живешь.

В дверь деликатно постучали, и в кабинет заглянул офицер в застегнутом на все пуговицы кителе.

— Ваш чай готов, — отчеканил он.

— Принеси, — коротко велел князь и указал мне в свободное кресло.

Сам он занял место за столом.

— Как ты здесь устроился? — спросил я.

— Тут было ужасно сыро. Огонь в камине не занимался. Пришлось вызывать мастера, который прочистил трубу. Потом я заменил мебель, потому как диваны мне здесь были без надобности. А вот шкафов для бумаг тут не было вовсе. Ума не приложу, как бывший управленец обходился без них. Ведь гонять помощника в архив долго. Да и ненадежны эти хранилища. Там то трубу прорвет и все затопит, то крысы папки погрызут.

Мы оба понимали, что на деле в архивах важной организации ничего не могло испортиться без злого умысла. Но я предпочел кивнуть.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел помощник с подносом. Он аккуратно поставил чашку перед князем, а потом и передо мной. Затем коротко поклонился и вышел вон.

— А как коллектив? Сработался? — продолжил я.

— Это им надо со мной сработаться, — усмехнулся Филипп Петрович, отпивая чай. — Пришлось наказать пару бездельников, чтобы другие зашевелились. Оказалось, что здесь давно не проводили показательные порки.

— Ты вернул их? — ужаснулся я, едва не подавившись напитком.

— За кого ты меня принимаешь? — отец выразительно изогнул бровь. — Я же не варвар. Но это не помешало мне намекнуть, что эта процедура не запрещена уставом. И знаешь, офицеры враз стали пунктуальными. Воротнички застегнуты, бороды сбриты — все как положено.

— То есть ты навел порядок.

— До полного порядка тут еще далеко, — вздохнул старший Чехов. — В своем прошлом ведомстве я привык, что все идеально. На планерки все приходили ко времени. Рапорты сдавали как положено. Порядок в таких делах важен. Иначе потом концов не найдешь. Может кто-то и посчитает меня тираном, но поверь, в серьезных организациях нельзя иначе. Потом начнется анархия. Вот при случае спроси своего приятеля, Шуйского. Он наверняка доволен тем, что в его новом ведомстве все идеально устроено. Любое дело найти можно за пару минут. И узнать, кто несет ответственность за сохранность каждой бумаги. У меня все было записано, учтено и подшито.

Мужчина вздохнул и с какой-то тоской взглянул в окно.

— Если бы Минин не затеял всю эту историю, то я бы так и оставался на своем месте.

— Ты жалеешь о переводе?

— Нет, конечно, — князь покачал головой. — Здесь я принесу империи не меньше пользы, чем на прежнем месте. К тому же у меня всегда были амбиции.

Мне показалось, сейчас отец пытался убедить самого себя в том, что говорит.

— А может, я уже слишком стар для всего этого, — пробормотал он.

— Ты? Стар? — удивился я.

— Павел Филиппович, мне уже немало лет. Когда-то я питал надежду, что ты пойдешь по моим стопам. И лет так это через десять я смог бы передать тебе свой пост и уйти на покой.

— И чем бы ты сам занялся? — усмехнулся я, точно зная, что князя всегда был трудоголиком. — Ты ведь через неделю бы уже взвыл и вернулся. Выгнал бы меня из кресла и переставил стол на свое место.

— А что не так со столом? — нахмурился отец.

— Все с ним в порядке, — отмахнулся я.

— Может, ты и прав. Но знаешь, Софья Яковлевна тоже была лучшей в своем деле. И в один день решила, что не хочет больше служить. Она сказала, что устала от всего. Я тогда не понимал, как так можно. Мне думалось, что мама любила работу и считала своим призванием. Но отказалась от него в один день.

Он запнулся и поджал губы, словно вспомнив о чем-то не очень приятном.

— Мне стоило понять это раньше, — тихо продолжил он. — Княгиня предпочла карьере воспитание внука. Первое время она совмещала службу и опеку над тобой.

— Она была лучшей бабушкой, — улыбнулся я. — Мне повезло с ней.

— Нам двоим повезло, — согласился отец. — Не представляю, что было бы с нашей семьей, если бы не она. Стоит отправить ей цветы. Как считаешь?

— Только не сегодня. Она устроила девичник в особняке. Позвала всех моих домашних.

— Она и Маргариту Ивановну просила приехать. Но та наотрез отказалась.

— Твоя жена остается при храме? — уточнил я, ощущая странную тревогу.

— Не выходит за его пределы, — кивнул отец. — Я говорил со своим соглядатаем. Он уверяет, что Марго остается в келье и выходит лишь на прогулки в закрытом дворике.

— Как ее здоровье?

— Я отправлял к ней нашего лекаря. Тот нашел ее состояние хорошим. Однако, его тоже беспокоит, что Марго не желает возвращаться в мир.

— Она решила стать служительнице? — опешил я.