Мужчина улыбнулся:

— Я вырос в военном городке, среди офицеров во времена, когда Смуты еще не было на горизонте. А при Демидовых проявление слабости считалось пятном на чести. Своей и семейной. А уж в Смуту такие вопросы решались просто.

— Времена меняются, — ответил я. — Сейчас такое уже может подвести вас под уголовное преследование.

— И за это спасибо, Павел Филиппович, — после недолгой паузы произнес Миронов. — Потому что я привык решать вопросы по-старому. И кто знает, чем бы могла закончиться эта история, если бы я в нее вмешался.

— Хорошее место вы выбрали для встречи, — произнес я, чтобы сменить тему для разговора.

— Здесь светло, — ответил Миронов. — Тихо, уютно. Раньше неподалеку стояла наша часть. Поэтому я люблю это место скорее по привычке. Ну и ностальгия по временам, когда мы, молодые курсанты, тайком уходили по вечерам в увольнительную в город. Посещали закусочные, общались с девушками, гуляли до утра, опасаясь попасться на глаза патрулям. А потом торопились обратно в казарму, чтобы успеть на утреннее построение. Эх, молодость…

Он вздохнул, словно бы заново переживая эти события, и продолжил:

— Ну и владелец этого заведения — мой давний приятель. Идея открыть ресторан на месте старого арсенала принадлежала ему.

— Тоже бывший военный? — поинтересовался я, и Миронов кивнул:

— Раньше был моим командиром. А теперь я поставляю ему продукцию для его ресторана. А по выходным мы иногда собираемся в моем поместье, чтобы обсудить новости, выпить вина и прокатиться на лошадях.

Я аж рот открыл от удивления. За множеством событий последних месяцев, из головы совсем успело вылететь, что Кира говорила, кто ее отец. Помещик и землевладелец. И я мысленно поблагодарил Искупителя и Фортуну за то, что согласился на эту встречу, а не сослался на дела.

— Поместье? — беспечно уточнил я, и Виталий кивнул:

— Я занимаюсь разведением скота и переработкой мяса для лавок и ресторанов Империи. И без ложной скромности могу сказать, что мое клеймо служит знаком качества продукции уже более десяти лет.

— У вас свой агрохутор? — уточнил я.

— Да, рядом с поместьем. Я сам большой любитель работать в полях, за что меня уважают работники. Хутор небольшой, в пару десятков домов, хлевом да перерабатывающим цехом. Так что Павел Филиппович, я часами могу рассуждать про породы скота и особенности выращивания телят. А лошади…

— Скажите, а вы слышали про «Содружество Земледельцев»? — быстро уточнил я, понимая, что разговор уходит в другое русло.

При упоминании агрохолдинга, Миронов скривился, будто отведал лимон:

— Слышал ли я? Эти, с позволения сказать, «люди» вечно суют свой нос туда, куда не просят. Разоряют помещиков, скупают земли за бесценок, и на этих землях строят автоматизированные цеха, в которых скот кормится с конвейерных линий, а в корм добавляются всякие зелья для роста, чтобы пятимесячный теленок весил как годовалый. Никакого контроля со стороны лекарей. А уж земли, на которой они выращивают урожай, после их земледелия… Напичканная удобрениями, она плодородит два-три сезона, а затем превращается в сухой песчаник, хоть карьер копай. Они называют это технологическим прогрессом. Но это самое настоящее техноварварство, юноша. Бездушный подход к делу ради увеличения прибылей.

— Вам предлагали продать поместье? — уточнил я.

— Предлагали, — кивнул Миронов. — Но у меня есть много друзей среди «кадетов», которые пока еще имеют вес в Петрограде. Поэтому они от меня отстали. На время. Как вы говорите, «времена меняются», и скоро грубая сила перестанет запугивать промышленников и землевладельцев, которые прикрываются законом, но сами же при этом этот закон нарушают.

— Серьезные люди, наверное, стоят за всем этим, — заметил я.

— Вы даже не представляете насколько, Павел Филиппович. Все акционерные марионетки в совете — это просто отвод глаз. А истинные хозяева этой компании в министерствах. Потому у них так легко и выходит творить всякое.

Я только кивнул.

— А что вы так заинтересовались этой компанией? — уточнил Миронов.

— Получил дело от одного помещика, у которого хотят купить землю, — ответил я. — А тот не хочет уступать.

Миронов помрачнел:

— На его месте я бы согласился на предложение, мастер Чехов, — ответил он. — Потому что дальше цена будет только уменьшаться. А положение этого несчастного будет становится все хуже. Если у него нет надежного прикрытия среди государевых слуг или бывших военных. Это объединение начинает менять методы, подкупая лекарей. А те пишут фиктивные заключения о болезнях скота, организовывают земельные блокады и делают прочие дурные вещи, против которых «кадеты» уже не помогут.

— Я все же попытаюсь отстоять интересы своего клиента, — мягко улыбнулся я.

— Ну, если на этого трехглавого змея найдется управа, вам многие скажут спасибо, Павел Филиппович, — после недолгого молчания произнес Миронов. — И если вам нужна будет помощь — обращайтесь. Постараюсь помочь всем, чем смогу.

Он протянул мне ладонь, и я ответил на крепкое рукопожатие, скрепляя этот временный союз.

Обед получился вкусным. И поэтому я ел, не торопясь.

— В этом ресторане подают превосходное мясо, — заметил Миронов, когда я подцепил вилкой кусочек жаркого.

— Знаю, мой помощник покупал для готовки, в том числе, и вашу продукцию, — усмехнулся я.

Помещик чуть склонил голову, уголки губ едва тронула улыбка.

— На моих хуторах все натуральное. В мясо не добавляют эликсиры для роста, хлеб настоящий. Молоко парное, а не порошковое. И работают люди, которые знают в этом толк, а не бездушные машины.

Он говорил просто. Как о чём-то, что само собой разумеется. Как человек, который навроде титана держит хозяйство на своих плечах и понимает, что, стоит расслабиться, всё разрушится. И я только кивнул в ответ, понимая, что в этом Миронов и Кочергин очень похожи.

— И за это нас пытаются выжить, — продолжил Миронов. — Мы простые помещики, отрицающие прогресс. Люди, которые стараются делать своё дело честно. И поэтому простые работяги мешают холдингам. Вы не подумайте, я не жалуюсь. У меня всё есть. Земля, которую я знаю, люди, которым я доверяю. Просто «Содружество» — это машина, которая уничтожает и перемалывает все.

Он посмотрел в сторону реки, задержал взгляд на воде. Некоторое время мы молчали. Только порывы ветра шевелили край тканевой скатерти. Подошедший официант убрал со стола пустую посуду и поставил перед нами чайник с отваром и пару чашек.

— Спасибо вам, Павел Филиппович, — произнес Миронов. — За то, что не дали Киру в обиду, а поступили по совести. Да и решили все быстро, не прибегая к суду и огласке. Не все адвокаты такие. Другой бы стал настаивать на процессе ради компенсации, тянуть время, чтобы вытянуть с клиентки побольше. Чтобы покрасоваться потом на потеху публике.

— Я просто делаю свою работу, — спокойно ответил я.

— Значит, ещё не всё пропало, — произнес Миронов.

Мы, не торопясь, допили чай. Немного молча постояли у перил. Помещик смотрел в сторону крепости, будто что-то обдумывал, а потом повернулся ко мне.

— И огромное вам спасибо за то, что хотите прижать это «Содружество», Павел Филиппович. Мало кто решился бы в одиночку выйти против этой корпорации.

Я усмехнулся:

— Не знаю пока, выйдет ли прижать.

— Даже попытаться — это уже большое дело, — возразил помещик.

По настоянию Миронова он оплатил счет, сославшись на то, что это меньшее, что мужчина может сделать в ответ за помощь его дочери. Мы покинули беседку, вышли из ресторана и обменялись рукопожатием. Миронов и неторопливым прогулочным шагом направился вдоль берега, а я пошел к парковке.

Гришаня, как и договаривались, ждал меня в машине. Он сидел, откинувшись на спинку водительского сиденья и выкрутив на всю громкость радиоприемника. Парень был так увлечен этим занятием, что не заметил, как я подошел. И лишь после того, как я постучал костяшками пальцев в окно, он обернулся, торопливо притушил музыку и открыл дверь изнутри.