— Змий, — поправил я его.

— Щукин опаснее не только из-за этого духа.

— Что ты имеешь в виду?

— Он как бешеный зверь, — пояснил отец. — Ему нечего терять.

— Интересно, что этот «бешеный зверь» собирается делать в городе?

— Вряд ли у него есть план, — ответил князь. — Просчитать все, когда тебя ловит вся жандармерия Петрограда очень сложно. Даже имея такого духа-покровителя. Скорее всего, он просто импровизирует и подстраивается под обстоятельства.

— То есть, опасный противник еще и непредсказуем, — заключил я.

— Одно я знаю точно — его интересует наша семья. Хотя мне непонятно, как можно столько времени потратить на месть.

— Быть может, у него ничего больше не осталось, — мрачно предположил я.

— Звучит жутко, — кивнул отец и с какой-то невыразимой тоской посмотрел на открытое окно. — Знаешь, сын, мне пришла в голову мысль, что жить надо не прошлым и не будущим. Сегодня — это все, что у нас есть на самом деле.

— И что ты собираешься делать с этим открытием? — едва слышно спросил я.

— Для некоторых уже поздно что-то менять, — выдохнул он, резко встал на ноги и поправил манжеты рубашки. — Мне пора. Дела…

— Конечно.

Мы оба понимали, что он лжет. Никаких дел у Филиппа Петровича не было. Но остаться здесь князь не мог.

Я проснулся до того, как прозвенел будильник. Открыл глаза, некоторое время лежал, глядя в потолок. Затем тихо встал с кровати. За окном накрапывал дождь. Небо затянули серые облака, и день обещал быть пасмурным. Но я все равно приоткрыл раму, впуская в комнату свежий воздух, который почти сразу наполнил помещение бодрящей прохладой. Направился в ванную, быстро привел себя в порядок и вернулся в спальню. И почти не удивился, увидев приготовленный для облачения костюм.

— Видимо, личные границы здесь никого не волнуют, — проворчал я больше для порядка. Было бы странно воспитывать взрослых людей, которые уже умерли и вели себя так, как считали правильным и нужным.

Бабушка держала своих призраков в строгости. Всех, кроме личного помощника, которому позволяла разные вольности. Впрочем, Лука никогда не переходил грань и почитал Софью Яковлевну еще при жизни. Смерть сделала его восхищение еще очевиднее. Мне же достались до невозможности вредные призраки. Хотя, может, все немного не так и на самом деле это им достался слишком добрый некромант.

С этими мыслями я облачился в синий костюм, белую рубашку и повязал шелковый шейный платок. Почти автоматически нацепил на манжеты запонки с гербами семьи и оценил свое отражение в зеркале.

Из гостиной послышался знакомый голос, и я не смог сдержать улыбки. Торопливо распахнул дверь и увидел Фому Ведовича, который сидел за столом с газетой в руках.

— Утро доброе, вашество, — поздоровался он и нахмурился, — Что-то вы сегодня рановато встали. Надеюсь, это не мы вас разбудили?

— Нет, вчера я вовремя лег. Вот и успел выспаться.

Яблокова сухо усмехнулась и пояснила Питерскому:

— К нему вчера батюшка приходил. Они сидели, как подростки на лавке под моим окном и шептались о всяком.

— Ничего мы не шептались, — смутился я. — Просто беседовали.

— Про меня, между прочим, — обвинительно заявила женщина. — Представляешь, Фомушка? За моей спиной!

— Как же вы так, — парень покачал головой, но глаза его блеснули озорством. — Стоило мне оказаться вдали от дома, как вы решили обидеть нашу женщину!

— Кот из дома — мыши в пляс, — кивнула Людмила Федоровна и бросила на меня осуждающий взгляд.

— Ну, хорошо, что не крысы, — примирительно улыбнулся я.

Яблокова встала с кресла и направилась на кухню. Но остановилась на пороге и не оборачиваясь заявила:

— Если Филипп Петрович желает что-то знать о моей смерти, то пусть наберется мужества и спросит меня обо всем сам.

В ее голосе скользнула глубокая обида, которая враз смыла улыбку с моего лица.

— Простите, — тихо сказал я.

— Я не могу на тебя злиться. Ты мне не чужой, Павел, — ответила Яблокова и скрылась на кухне, чтобы почти сразу загреметь посудой.

— Ну вы дали маху, вашество, — торопливо забормотал Фома. — Додуматься — говорить о таком под ее окном. Хоть бы отошли подальше.

— Мой промах, — кивнул я и заговорил чуть громче, — Как ты обустраиваешься на новом месте?

— Вы наверно думаете, что я в своем доме ночую? — хмыкнул Питерский. — А я в участке сплю на кушетке.

— Это еще что за новость?! — возмутилась Яблокова, внося в гостиную чайник. — Не вздумай становиться трудоголиком. Хватит одного Павла. Но с него спроса нет — некромант он и хуже уже не станет. Но ты ведь совсем другое дело. Нельзя спать во всяких там кабинетах. Особенно когда есть свой дом. И еще тот, в котором ты жить намерен.

— Спасибо вам, Людмила Федоровна. За то, что не гоните и не торопите с переездом.

— Ты всегда в этом доме можешь остаться, — вторил я соседке. — И не как гость.

— Верно, — улыбнулась женщина и налила в мою чашку свежий чай, а потом осторожно осведомилась. — Что-то не видно Иришки.

— Она помогает матушке в семейных делах, — вздохнул Фома.

— Что за дела? — бесцеремонно уточнила Яблокова.

— Они уехали за город, к родне, — смущенно пояснил Питерский. — Я вас прошу не обижаться, что Иришка оставила вас без помощи…

— Брось, — Людмила Федоровна шлепнула его по плечу. — Мне только в радость развлекаться на кухне. Теперь, когда можно пробовать все, что готовишь — это становится интересным. Просто меня беспокоит, что твоя невеста уехала…

— Отлучилась по делам, — мягко поправил ее Фома, но фраза прозвучала с сомнением.

Мы с Яблоковой обменялись настороженными взглядами, но продолжать тему не стали.

— Оно и к лучшему, что Иришка с матушкой в деревне, — проговорил Питерский. — Когда в столице этот Щукин отирается…

— Тут ты прав.

Я быстро пересказал ему то, что узнал от Сато. Фома слушал и не перебивал. Лишь становился мрачнее с каждым словом.

— Я слышал про что-то похожее, когда был совсем мальчишкой. Старики говорили о тех, кто шепчет в горах у дальних кордонов, но только никто не верил в эти сказки. Кто ж мог подумать, что в легендах есть правда. И этот Шуршащий…

— Шепчущий, — поправил я.

— Не суть, — скривился парень, — если он ищет себе человека, то я бы на вашем месте поостерегся.

— В каком смысле?

— Павел Филиппович, вы хоть и умный, но порой самого очевидного не замечаете, — Фома покачал головой. — Кто подойдет для этого Змия больше всего? Кто, если не носитель редкого дара. Да к тому же талантливый.

— Думаешь, что Змий охотится… на меня? — нахмурился я.

— Странно, что вы об этом не подумали, — вздохнул парень.

Я замолчал, прокручивая в голове череду событий, связанных с Щукиным. Домашние мне не мешали. Питерский с удовольствием ел оладьи, а Яблокова подливала ему чай.

Внезапно входная дверь распахнулась, но шагов не послышалось. Через несколько мгновений на лестнице показался Ярослав, который нес перед собой корзину.

— Подати принесли? — осведомилась Людмила Федоровна с усмешкой.

— Для госпожи Елисеевой, — с готовностью подтвердил бывший культист и протянул женщине записку.

— Это еще что за новость…

Яблокова пробежала взглядом по строкам и фыркнула.

— Кого-то в детстве не пороли и в угол не ставили. А потом люди удивляются, что вырастают всякие…

Она бросила бумажку на стол, позволяя увидеть содержимое письма.

«Могу ли я надеяться на краткое свидание с несравненной Елисеевой сегодня вечером? Буду ждать любого ответа со смирением и надеждой». Далее был записан номер телефона.

— А кто такая Елисеева? — с любопытством спросил Фома.

— Кто еще тут может быть несравненной? — я постарался сказать это без тени улыбки, и указал на покрасневшую Яблокову.

— Вы фамилию решили сменить? — не понял Питерский.

— Может, и сменю, — отозвалась она с легким раздражением. — В конце концов, какие мои годы. Вот возьму и схожу на свидание. А там глядишь, и замуж выйду.