— Спасибо вам, владычица подземного мира, — хором произнесли они и переглянулись. И в этом взгляде, между отблесками тени и света, я вдруг увидел ту самую искру, которая когда-то связала их, а потом развела по разные стороны смерти.

Девушка задержалась на секунду. Уже занесла ногу за порог портала, но вдруг обернулась ко мне. Её взгляд был ясным, спокойным, но немного влажным.

— Спасибо, мастер-некромант, — произнесла она. Тихо, почти шёпотом. И мне показалось, что в уголке её глаза действительно блеснула слеза.

А потом она шагнула вперёд, и солнце за порталом сомкнулось за её спиной.

— В новом мире они, скорее всего, опять истребят друг друга, — послышался почти насмешливый голос Мары.

— Это ведь не точно, — спокойно отозвался я, оборачиваясь к владычице подземного мира. — Каждый имеет право на второй шанс. Даже если в прошлый раз всё пошло наперекосяк.

Мара фыркнула, будто ей хотелось возразить. Вместо этого она скрестила руки на груди, немного склонила голову и с театральной тяжестью вздохнула:

— Признаться, добрая я сегодня. Ты сумел растрогать моё сердце, мастер-некромант. Что редкость. Так что… лови.

Она сделала лёгкое движение рукой, и в воздухе что-то мелькнуло. Я автоматически протянул ладонь и поймал предмет. На коже оказался холодный, гладкий стеклянный шар — внутри, будто в капле замершего времени, плавал крошечный призрак.

— Это… — начал я, удивлённо разглядывая находку.

— Приказчик, который покончил с собой, — перебила меня Мара, без всякого драматизма, словно речь шла о давно отданной книге из библиотеки.

— А, — протянул я. — А откуда…

— Слухами полнится не только земля, но и подземный мир, — устало усмехнулась она. — Считай это моим подарком. А вот проводы этой парочки — жест доброй воли. Хотя уверена: они всё равно рано или поздно прирежут друг друга. Такая у них натура.

Я склонил голову.

— Спасибо вам, — произнёс без насмешки.

Но Мара только махнула рукой, будто отгоняя бабочку:

— Иди уже, пока я не передумала. А то ещё попрошу у тебя танец. А мои танцы, знаешь ли, очень сильно привязывают. Потом не отлепишься.

— Главное, на помолвку приходите, — быстро попрощался я, чувствуя, как в её голосе появляется тот опасный оттенок, за которым могут последовать сюрпризы.

Потому, не дожидаясь продолжения, шагнул в портал.

В следующий миг я снова оказался во дворе клуба. Всё было на своих местах — тишина, запах древесины, вечернее небо. Я выдохнул, достал шар, посмотрел на него ещё раз, затем убрал в карман.

Я подошёл к машине и заглянул в окно. На заднем диванчике, величественно стоял горшок с фикусом. Рядом с ним, в напряжённой позе стража Империи, сидел Буся и бережно придерживал украденное растение, словно оно вот-вот могло выскочить в окно и сбежать обратно.

— Это ещё что за новость? — усмехнулся я, приподнимая бровь.

— Буся считает, что фикусу тут не место, — с готовностью пояснил Фома, облокотившись на дверь. — Мол, здесь ему плохо, душно, и никто не разговаривает с ним ласково. А у вас, говорит, будет в самый раз. Думаю, Людмила Федоровна будет только рада новому зелёному жильцу.

— А нас, часом, не привлекут за кражу особо ценных предметов интерьера? — уточнил я, не столько с тревогой, сколько по привычке.

Буся в ответ насупился. Взглядом, полным укора, посмотрел на меня исподлобья, как бы намекая, что, во-первых, фикус — не имущество, а личность, и, во-вторых, обратно он его не отдаст ни при каких обстоятельствах. Потом бережно обнял горшок корнями и что-то едва слышно заворчал на своем древесном.

Я пожал плечами. Бывают в жизни моменты, когда спорить не имеет смысла. Этот был как раз из таких. Сел на переднее сиденье, пристегнул ремень.

Фома уселся за руль, повернулся ко мне и с довольной улыбкой спросил:

— Ну, куда едем, вашество?

— Домой, — ответил я, и это слово прозвучало особенно приятно.

Фома кивнул, завёл двигатель, и машина мягко покатилась из арки, унося нас в сторону знакомых улиц и спокойного вечера, где фикус будет принят как родной.

Фома вел машину уверенно. Улицы мелькали за окнами, и казалось, будто шаман жил в Петрограде десятки лет, знал каждый двор, каждую арку. Я только собирался отметить про себя эту уверенность, как Питерский, словно прочитал мои мысли, ухмыльнулся и сказал:

— Коты всегда находят путь домой.

Он чуть наклонился вперед, обводя взглядом дорогу, и добавил уже мягче:

— Я хоть и скитался по разным углам, да только ваш дом для меня всегда останется родным.

Я посмотрел на него, заметив, как он привычным движением поправил ворот рубахи. От этого его признания на душе стало теплее.

— Для меня это много значит, — кивнул я и покосился на Бусю, который устроился на заднем сиденье с видом истинного победителя, будто только что выиграл приз у самого императора.

— Малыш у вас с серьезным нравом, — заметил Питерский, покачав головой. — Всех шаманов отгонял от цветка. Да так яростно, что ни один не посмел близко подойти к фикусу. Видать, приглянулся он ему.

— Для тотемов вообще несвойственно иметь характер, — отозвался я усмехнувшись. — По крайней мере, у других аристократов. Для большинства тотем — всего лишь инструмент.

— Значит, вам повезло, — резюмировал друг, и на его губах мелькнула улыбка.

— Мы давно не виделись, — заметил я, внимательно всматриваясь в его лицо. — Надеюсь, что ты не слишком загружен работой.

— По самые уши, — нехотя признался парень и чуть смутился, словно сам понимал, что звучит это странно. — В свой дом заглядывал всего пару раз. Ночую в отделе. Хорошо еще, что в кабинете есть диван. Мне ведь многого и не надо…

— Не дело это, — покачал я головой, припомнив знакомые тени под глазами людей, которые однажды решили обменять жизнь на служебные бумаги. — Мой отец тоже жил работой. И поверь, ничего хорошего в этом нет. Только иллюзия, что ты нужен и незаменим. На деле же ты остаешься у пустого стола, с холодным чаем и чужими делами вместо собственной судьбы.

— Верю, — вздохнул Фома и повел плечами, будто пытался стряхнуть с них груз, что лип к нему день за днем. — Просто сейчас много всего навалилось…

— Так будет всегда, — уверил я друга, прекрасно зная, что у дел свойство множиться, как призракам у порога некроманта: стоит одному появиться — глядишь, уже целая толпа.

Но Фома только тяжело вздохнул и, уставившись в окно, глухо произнес:

— Да и не к кому мне возвращаться домой. Там пусто.

— Неужто Иришка все еще не приехала? — уточнил я осторожно, стараясь, чтобы вопрос не прозвучал нагло.

— Не приехала, — хмуро сообщил шаман. — Как укатила в деревню, так и остается там.

— Может, с ней что-то приключилось? — предположил я. — Между вами же всё по-прежнему?

— Наверное, — буркнул Фома и тряхнул головой, как будто хотел стряхнуть с себя неуверенность вместе с дорожной пылью.

— Что это значит? — мягко уточнил я, наблюдая, как он сжимает руки на руле чуть крепче обычного.

— Она мне звонит, почитай, каждый день, — нехотя начал Фома. — Говорит, в деревне дел выше крыши. То родне нужна помощь, то козёл сбежал, то банки под закатку закончились. Надо, мол, наварить варенья, наготовить консервов — на всю семью, как в осадное время.

Он усмехнулся, но в этой усмешке чувствовалась усталость.

— Такое ощущение, будто она там командует целым батальоном, а не просто помогает бабкам с засолкой огурцов.

— Неужто кроме неё больше некому? — нахмурился я, подозревая неладное.

— Она уверяет, что некому, — сдержанно ответил Фома. — Говорит, что каждый год они с матушкой заезжают в деревню, чтобы помочь родне со стороны её покойного батюшки. Зинаида, мол, даже отпуск для этого берет. Вот и в этот раз, как только лето началось, махнули туда. Варенье крутить да икру из кабачков закатывать.

— Странно это, — пожал я плечами. — Ведь Иришка собиралась поступать. Не поверю, что она передумала получить образование.